Есть и другие господа. По сравнению с вышеназванными едва не «революционеры». Называют себя объединенной национально-прогрессивной и демократической русской эмиграцией. Потереть их лидеров, точно кувшин Алладина, слева направо — обнаружится кадет чистых кровей; потереть справа налево — и предстанет перед нами умеренно левый кадет, связанный с левоказачьими организациями и всевозможными правыми социалистами, обосновавшимися в Праге. А еще существуют разные прочие союзы и союзики в городах и селах — несть им числа! Они и довершают дело развала и расслоения русской эмиграции, рождают и крепят в ее среде вражду, сеют семена злобы и взаимной ненависти, способствуют усилению антирусских настроений. Между тем молодое государство сербов, хорватов и словенцев, рожденное в конце 19J8 года, остро нуждается в притоке интеллигенции, гуманитарной и технической. Русские могли бы играть прогрессивную роль в административной и хозяйственной жизни страны, в учреждениях, органах самоуправления, в школах и институтах, в интеллектуальной жизни народа. Особую нужду испытывает страна в техниках и инженерах, строителях, землемерах. А сколько их в среде нашего офицерства из вчерашних вольноопределяющихся и подпоручиков, окончивших краткосрочные командные курсы? Чем занимаются они? Сколачиваются, по недомыслию, в рабочие артели, мостят дороги, валят лес, варят мыло. Почему, почему?.. Да потому, что, состоя в артели, человек остается как бы в армии, в прежнем своем полку роте. Его действия, слова и даже мысли по-прежнему регламентируются уставами и приказами — то есть волею других людей, волею маленьких наполеончиков, которые убеждены: их стодневный марш на Москву еще впереди. Потому-то и нужны им артели, команды (называй, как хочешь!), построенные повзводно, — только оружие раздай, винтовки и пулеметы! Чтобы была сохранена армия. Им нужна изоляция от народов, давших им приют, нужно постоянное развитие и укрепление идеи своего превосходства над этими народами. Для чего? Ad majorem dei gioriam? Для вящей славы божией! И все тут, вся философия и политика.
Мучает меня постоянная, неотвязчивая, мысль. Дело, ради которого и оказался я на берегах Далмации, дело сохранения русского народного достояния, частной собственности — ценностей Петербургской ссудной казны, — находится под угрозой. Вокруг золота и серебра нашего собираются грозовые тучи. Они не видны еще, но уже заявляют о себе раскатами грома. Все чаще слетается в Каттаро «воронье» — князь Павел Дмитриевич Долгоруков, барон Тизенгаузен, некий Сахаров и их клевреты. Я совершенно отстранен от дел. Господин, назначенный с начала года заведующим банковским и казначейским отделом казны (будто Шелест его фамилия, но за точность не поручусь, а узнавать приятности не было), немало удивился моему заявлению о причастности к делам комиссии. Очень торопясь куда-то, он весьма вежливо, впрочем, объяснил мне, что состав комиссии изменен вторично и он, вероятно, не совсем в курсе прежних дел, ибо подчинен непосредственно лишь господину посланнику Штрандтману, а меняющиеся, как облака на небеси, члены комиссии не имеют права решающего голоса, являясь фигурами, подобными мебели. Я обратился за разъяснениями к Леониду. Сын пришел в замешательство — мой вопрос застал его врасплох. Справившись с волнением, он принялся витийствовать о святости и неприкосновенности частной собственности, о злонамеренных слухах, порочащих эмиграцию, о надежности, неподкупности многочисленных членов комиссии, представляющих все слои общества, о неоднократных обращениях через печать ряда стран, в том числе и через газеты, к вкладчикам казны с призывом истребовать свои вклады, обращаясь к специальному уполномоченному министерства финансов А. М. Гензелю. «Какому уполномоченному, какого министерства?! — вскричал я. — Откуда он, этот Гензель?» Сын разговаривал со мной, как с приготовишкой, но успокоил. Я написал возмущенное письмо Кривошеину. Леонид взялся вручить его, хотя и заявил о бесцельности подобного обращения: Кривошсин болеет и не у дел.
Прикинувшись полным (и верноподданнейшим барону Врангелю) идиотом, напросился я на прием к Гензелю, провел с ним плодотворную беседу и многое для себя выяснил. По официальной версии казна была доставлена в Каттаро с ведома и разрешения русского правительства (какого? — sic!), по приказу генерала Врангеля, и поступила в ведение его управления финансов. (А еще в Крыму, помнится, господин Кривошеин заверял меня. что казна — частная собственность и может принадлежать исключительно владельцам золота, драгоценностей и прочего имущества, что только большевики сделали основой своей политики уничтожение частной собственности.) В газетах, действительно, были помещены извещения о возобновлении операций с клиентами, пожелавшими (при условии сохранения квитанций) выкупить свои вклады. И тут же принимается (кем?) особое положение: при неуплате в 12-месячный срок процентов вкладчиками казна имеет право продавать их имущество. История беспрецедентная, если учесть: сегодняшнее положение русских людей, прошедших через две войны, тиф и эвакуации, их разбросанность чуть не по всему свету — и весьма невероятный факт сохранения необходимых документов!
Высокие руководители и распорядители казны пускают «пробный шар» — в продажу идет более 400 пудов серебряной монеты. И тут же — ловкая юридическая акция (уж не с участием ли г-на Шабеко-младшего? Его стиль — определенно). Ценности ссудной казны получают право трактоваться как «транзитный товар», как товар будто бы временно находящийся на территории Сербии, а следовательно, за пределами границы страны, т.е. вне таможенного контроля. Лихо! Одновременно были заменены все служащие казны. Nil mortalibus ardui est![18]
Аппетит, как известно, приходит во время еды. Готовится новая, более крупная операция — в расчете на европейский рынок. Снова печатаются объявления о возобновлении операций. Слухи и разговоры, названные злонамеренными, враждебными, пресекаются «официальными» заявлениями, в которых, между прочим, отмечается, что многолетняя задолженность клиентов превысила уже оценочную стоимость заложенных вещей... Кажется, все шито-крыто? Подлинные квитанции в большинстве утеряны. Заклады просрочены. Публика оповещена. Все ценности признаны транзитными... Где же были вы, господин профессор, коему доверили сохранение достояния народного?! Копались в морских лоциях и беседовали со своим новым другом?! Разбирались в душевных терзаниях Екатерины Мироновны? Пыталась безуспешно заниматься духовным воспитанием сына? Рассуждали о превратностях развития исторического процесса?.. О, sancta simp lie it as! — О, святая простота!..
Дело, однако, принимает все более широкую огласку. Беженская масса волнуется. Устами князя Львова почел себя обязанным выступить по этому вопросу и пресловутый Русский совет. Милейший Гензель, желая, вероятно, укрепиться в справедливости свершенного, ознакомил меня с весьма своеобразной точкой зрения Н. И. Львова, зафиксированной в соответствующем документе, ставшем, по-видимому, руководством для всех, кто будет Продолжать разворовывать Петербургскую ссудную казну. Вот что изволил высказать сей известный общественный деятель: «Прежде всего — эти ценности не доверены нам на хранение. Они скорее всего могут быть приравнены к находке, при которой по закону одна треть принадлежит нашедшему (недурно, а?). Имущество отбито армией у большевиков, похитивших его и растративших часть ценностей (sic!). Это имущество оплачено кровью. Это больше чем находка — это цена крови. Теперь, когда спасение людей зависит от реализации этого имущества, главнокомандующий не только имеет право, но и обязан (!!!) продать ценности, оплаченные кровью, и на вырученные деньги обеспечить армию... Русский совет смело может принять на себя нарекания, сомнения, клевету в полном сознании своей правоты...»
Недурно-с! Каков кульбит!.. «Следует, справедливости ради, отметить, — сказал премудрый Гензель, — что на заседании Совета раздавались голоса, протестующие против ликвидации казны целиком и предлагающие продавать пока только вещи (золото, серебро, драгоценности!), являющиеся просроченными залогами, но эти голоса были заглушены «общим мнением»... Итак, решение о разворовывании казны принято окончательно и — не следует сомневаться! — пойдет к неуклонному исполнению быстрыми темпами. Господа врангели, кутеповы и иже с ними могут не тревожиться: безбедная жизнь им обеспечена. Бесценные картины, золотые монеты более чем на сто миллионов рублей, принадлежащие коллекционерам, полсотни ящиков с уникальными золотыми и серебряными изделиями, серебряные монеты государственных банков, весом в семь тысяч килограммов — вот далеко не полный перечень того, что захватывает «Торговый дом Врангель и К°...».
