— Итак, — напористо перебил его Врангель. Он взмахнул рукой, что-то хлопнуло — не то ящик, не то доска или крышка, и на столешницу, разворачиваясь в воздухе, легла карта. — Вот они, звенья антибольшевистской цепи! Европа! Балканы! Тут мы стоим твердо. Дальний Восток! — его длинный и крепкий указательный палец тыкался в карту, резче обозначились глубокие вертикальные морщины между бровями. Он все старался поймать взгляд Шатилова, но тот не поднимал глаз и будто думал о своем, более важном сейчас, чем восклицания главнокомандующего.

И вдруг, поймав паузу, Шатилов сказал спокойно и тихо:

— Я уже не верю в единый антибольшевистский фронт от Черчилля через Савинкова к Тютюнику и Булак-Балаховичу. Времена не те.

— Он не верит! — патетически провозгласил Врангель. — Тогда пусть он слушает! Англичане недовольны антибританской пропагандой коммунистов на Востоке — и вот нота Керзона! А вот секретное письмо Керзона Бриану: «Налицо полная возможность нового совместного усилия с целью опрокинуть советское правительство». Вам ясно? А вот подобный план небезызвестного Людендорфа: военные усилия — немецкая добровольческая армия, материальные расходы Англии и Америки.

— Франция против. Я знаю этот вариант, — мрачно возразил Шатилов. — Считают, Германия нарушит Версальские обязательства.

— Не волнуйся, мой дорогой! Договорятся!

— За наш счет. — Шатилова покоробило это «мой дорогой», прозвучавшее точно обращение к адъютанту. — Союзники на большевиков кого только не науськивают: поляков, румын, финнов. Даже законченных авантюристов типа Авалова-Вермонта в Прибалтике или Энвера-паши в Бухаре. И деньги дают, и оружие — тому больше, кто больше ландскнехтов им поставит.

— Очень уж все мрачно у тебя, Павлуша. Международная политика — предмет своеобразный. Ее в белых перчатках делать не принято. Тут уж кто кого ловчее обманет. Поэтому всегда лазейки имеются. Мы и воспользуемся ими. Должны. Как раньше. Чтоб не быть голословным — вот один документ, весьма секретный. — Быстрым жестом фокусника Врангель извлек откуда-то листок тончайшей рисовой бумаги, сказал торжественно: — Читаю. Это телеграмма в Токио от французского министра иностранных дел. — И, снизив голос до шепота, продолжил: — «Соглашение с Японией по вопросу о Сибири заставляет нас быть очень осторожными, потому что наши решения находятся в конфликте с политикой Америки...» Пропускаю. Вот, далее: «Коммунистический режим в России приходит к концу. Его полное крушение можно ожидать в любое время. Нет нужды посылать наши войска против большевиков...» Так, так... «Общая ситуация, включая голод, разрушила Россию... Мы готовы к ее краху и реставрации. Хорошо дисциплинированные. и снаряженные армии, расположенные в Венгрии и Сербии...» Надеюсь, ты понимаешь, о каких армиях идет речь?.. «Армии... в Венгрии и Сербии готовы вторгнуться в страну, восстановить порядок и поддержать монархический режим». Япония солидарна с Францией!

— Откуда эта копия? Достоверна ли она?

— Абсолютно! Перлоф затеял игру с каким-то французом. От него. Разумеется, за деньги, небольшие.

— Важно, кто ведет в подобной игре.

— Сомневаешься в подлинности документа?

— Ничуть. Просто он несколько... устарел.

— Я знаю! — самоуверенно воскликнул Врангель. — Это сентябрь. Но — считаю! — и теперь мало что изменилось. Ты не согласен? Почему? Давай-ка, милый, все карты на стол!

Шатилов вновь возмутился подобным обращением, но вновь сдержался и только помрачнел еще больше.

— Так что ты имеешь в виду? — нетерпеливо поторопил его новым вопросом Врангель. — Что? А?

— Заявление правительства совдепии, в начале ноября, его печатали европейские газеты разных направлений.

— Столько этих заявлений, — брезгливо поморщился Врангель, делая вид, что не может вспомнить. — Запутаешься... Подскажи, пожалуйста. В двух словах — суть.

— В двух словах не перескажешь. Очень важный документ — нам его, как Библию, изучать надо. Найди время, почитай. Он еще окажет влияние на политику.

— Ладно, ладно, не предрекай! В чем там дело?

— А дело в том, что правительство совдепии заявляет, что готово идти на уступки в вопросе о возвращении долгов России, за получение определенных льгот, заключение великими державами мира с Советами и признание их правительства.

— Э, очередной дипломатический ход комиссаров, — отмахнулся Врангель. — Они там, в Москве, мудрецы, эти советские дипломаты!

— После этой ноты начнутся европейские конференции. Одна за другой, увидишь: обгоняя друг друга, кинутся делить рынок, шкуру неубитого русского медведя. А что касается советских дипломатов, то главный из них, Чичерин, — представитель одного из старейших и знатнейших дворянских родов России.

— Сие даже и мне известно, мой милый.

— Прости, Петр Николаевич... Не мог бы ты без подобного обращения? Возможно, мы расходимся в некоторых моментах, но я попросил бы... Меня это обижает, в конце концов.

Подобного взрыва Врангель никак не ожидал от «тишайшего Павлуши», известного ему, как он полагал, досконально. Вот что время делает с людьми! И как же обойтись ему, Врангелю, со своим другом-помощником? Врангель напрягся, но... сдержался. Сказал:

— Мне не нравится сегодняшний наш разговор.

— И мне, — в тон ему ответил Шатилов. — На чем зиждется твоя неколебимая уверенность? На словах тех, кто смотрит тебе в рот? И кто снабжает сомнительной ценности документами? Все эти разведчики, контрразведчики, охранники продаются за тридцать сребреников.

— Опять ты свое? — оборвал его Врангель. — Похоже, решил испугать меня.

— Ошибаешься.

Воцарилось молчание. Каждый сдерживался, понимая, что взрыв может навсегда разорвать их многолетнее знакомство, дружбу и сотрудничество. Шатилов нервно мял папиросу.

— Ты что-то еще хотел сказать? — строго спросил Врангель.

— Бросим все, уедем, Петруша, — вырвалось у Шатилова.

— А деньги у тебя есть, Павлуша? Впрочем, говорят, ты нажился на эвакуации Севастополя.

— И ты веришь этому?! — оторопел Шатилов. — Неужели веришь? Брежу я, что ли?..

— То-то что бредишь, — безучастно отозвался Врангель. И то, что он не ответил прямо, не успокоил друга, опровергнув клевету, возмутило Шатилова.

— У меня все, господин главнокомандующий. — Шатилов вскочил. — Я могу быть свободным?

— Честь имею, — равнодушно сказал Врангель, остро почувствовав, что с этой минуты теряет друга и соратника, теряет навсегда...

Он приказал вызвать Климовича и, проявив расположенность, немало удивившую «мастера сыска», сказал между делом, что заинтересовал его один француз, весьма обеспеченный купчишка по фамилии Шаброль, завсегдатай «Жокей-клуба», который обожает почему-то старших русских офицеров и был замечен однажды даже в обществе самого Шатилова. Климович, естественно, сразу сообразил, в кого мстит главнокомандующий, и, не колеблясь, понимая, что теперь он вновь сможет стать вторым человеком при Врангеле, сказал, спрятав глаза:

— Смею заметить, ваше высокопревосходительство, интересующий вас Шаброль замечен мною в контактах и с генералом фон Перлофом. — Его голос прозвучал с полным безразличием.

— Ну? — притворно удивился Врангель. — Вот как! — И добавил весело: — В таком случае понаблюдайте за ними, генерал. Но мастерски, мастерски! Как вы умеете! «Черт знает что! — подумал он устало. — Дошли до предела, приходится подозревать в измене каждого. Скоро я, пожалуй, начну слежку и за самим собой».

Постучав, заглянул фон Перлоф. Совсем некстати. Неужели услышал о вызове Климовича? Вряд ли. Слишком быстро — просто совпадение... Узнав, что среди ожидавших приема находится адвокат Шабеко, неплохо заработавший на негодных кораблях, на ломе, Врангель демонстративно отослал фон Перлофа и распорядился пригласить своего торгового агента.

Бочком, словно в щель, вошел Леонид Витальевич, в прекрасно сшитой тройке и лакированных ботинках. Остановился в нескольких шагах, ожидая приглашения сесть. И сразу же Врангель заметил его нерешительность: глаза косят, руки нервически дергаются, мокрые губы дрожат в улыбке. Насладившись его страхом, Врангель сделал наконец милостивый жест, указывающий на кресло, и сел напротив.