Пока «Ак-Дениз» стоял на погрузке, Александр Павлович, расположив в лучшей каюте немногочисленное свое имущество, принимал начальника контрразведывательного отдела полковника Самохвалова, вернувшегося из Болгарии. Стоя навытяжку и втягивая несколько ожиревший живот (Кутепов не терпел малейшего несоблюдения формы и расхлябанности), полковник докладывал, стараясь быть кратким. За Самохваловым еще из Крыма тянулись кое-какие грешки. Он боялся Кутепова, скорого на расправу, и старался скрыть страх велеречивостью. Прикрываясь почтительными, выражающими безграничное преклонение словами, Самохвалов, посланный с частями и штабом начальника 1-й пехотной дивизии генерала Витковского, говорил:

— В силу вашего предписания, я плыл в Варну на «Рашид-паше». Все надеялись на торжественную встречу. Господин генерал приказали офицерам и солдатам разучивать с полным усердием национальный болгарский гимн «Шуми, Марица...».

— И вы разучивали, полковник? — бросил Кутепов с ухмылкой. — И что там? Ну, слова какие?

— «Шуми, Марица, окровавлена; плаче вдовица люто ранена; марш-марш с генерала наш; в бой да летим, враг да победим».

— Хорошие слова, — Кутепов подкрутил ус. — Надо приказать, чтоб все знали. Полезно! Продолжайте.

— В виду гавани генерал Витковский расставил чинов штаба на палубе, позволил и мне принять участие в церемонии, ожидая прибытия встречающей делегации и подношения цветов. Однако на причале никого. Ни благодарной толпы, ни хлеба с солью. Один лишь санитарный врач — объявляет о карантине. Что, естественно, вызывает общий упадок духа.

— Скоты! — спокойно резюмировал Кутепов. — Ну-с!

— Дальнейшее убеждает всех в худшем. Армию не признают, солдат и офицеров считают беженцами.

— Это у генерала Витковского так получается. Беженцы?! Дерьмо! Я им покажу беженцев! Будет им Марица окровавлена!..

— Осмелюсь добавить. И прошу благосклонно выслушать. Генерал Витковский защищал честь мундира с благородством и смелостью. Сняв нумера в гостинице на главной улице — для себя и штаба, — он поставил у входа часовых и приказал вывесить российский флаг. Немедля появился городской комендант с приказом спустить флаг. Генерал Витковский протестовал со всей настойчивостью, заявив в присутствии группы граждан: «Болгария, которую Россия спасла от турецкого ига, не может предъявлять подобных ультиматумов!» Заявление находит тзвук в сердцах горожан. Они аплодируют. Однако флаг приходится спустить.

— Я понимаю, полковник. — Кутепов смотрел спокойно и строго. — Мы ударим в колокола, обратимся через голову правительства к общественным кругам. Я уверен: болгары знают, русский воин — брат. Нет города, в котором не нашлось бы места русским солдатам, чьи отцы и деды проливали кровь за освобождение Болгарии от поработителей. Надо будет — напомним! Придется — научим. За нами — сила! Выводы я, конечно, сделаю. Но это эмоции. Говорите о размещении частей.

— Ввиду кратковременности пребывания, однако, в силу предписания, — поспешно заговорил, часто-часто моргая, Самохвалов, — посетил Свиштов и Белоградчик. А также Велико-Тырново.

— Докладывайте о Тырново. Там нам служить, полковник!..

Возле пирса, где грузился «Ак-Дениз», все время стояла пестрая толпа — галлиполийские турки, греки, армяне, русские беженцы с острова Халки и других мест. Галлиполийцы глазели от безделья, в надежде украсть, купить или продать что-то отъезжающим; русские — встретить знакомого, попытать счастья, которое может и улыбнуться когда-нибудь.

Несколько дней Андрей Белопольский бродил по городу, по морскому берегу, с кем-то говорил, что-то делал, пил. Под вечер он забирался под дырявую шлюпку и проваливался в тяжкий сон.

Однажды на рассвете Андрей очнулся разбитый, с дикой головной болью. Над Галлиполи низко стояла полная желтая луна. Зеленая дорожка, дробясь на волнах, уходила от нее в море. Ритмично поскрипывали и постанывали трущиеся бортами суденышки у причала. Им вторили шаткие и худые доски сходен и обросшие тиной, расшатанные временем сваи... Он приподнял голову и вновь уронил ее, закрыв глаза, поняв, что еще спит.

Помотав по-собачьи головой, Андрей сел, стараясь сбросить с себя страшную тяжесть. Он заставил себя выползти из-под шлюпки. Город спал. Море спало. Весь мир, казалось, еще спал. Белопольский пошел по берегу. Утренняя прохлада отрезвила его. А когда «Ак-Дениз» вошел в порт, пришвартовался и Андрей снова увидел гимнастерки, френчи, мундиры, он с необычайной силой ощутил свою непричастность к русскому военному братству. Андрей все поглядывал на «Ак-Дениз», а затем подошел к трапу и смешался с толпой. Он не надеялся встретить кого-либо из знакомых. Да никто и не узнал бы в загорелом до черноты, высушенном морскими ветрами, бритоголовом, неаккуратно одетом босяке георгиевского кавалера князя Белопольского. Он и сам не признался, если бы кто-то окликнул его. Просто ему приятно было услышать четкие слова команд, увидеть скуластые, курносые и светлоглазые лица. Андрей смотрел, как грузились офицеры штаба, а следом медленно и величественно поднялся по трапу сам Кутепов, без шинели, в парадном мундире, на котором все сверкало — ордена, пуговицы, золотые погоны.

И тут Андрей вспомнил о капитане Калентьеве. А в следующий миг он уже бежал к их совместному жилищу — будь оно проклято!

Калентьев, сидя спиной ко входу, поспешно рвал и жег какие-то бумаги. Собранный чемодан с брошенной на него шинелью стоял поодаль. Едва под ногой Андрея скрипнул камешек, капитан вскочил.

— Руки! — приказал он, взмахнув пистолетом. — А, это ты!

— Уезжаешь, Калентьев?

— Точно так, — спокойно, но с долей не оставившего его сомнения отозвался Калентьев. — Но почему такой вид, князь? И где ты пропадал?

— Я крестик на себе поставил.

Калентьев подумал, пошевелил палкой пепел в костерке, сказал:

— Ну, а если дадут оружие и снова в Россию — поедешь?

— Под командованием «генерала Яши»?

— О, дружище! — удивился Калентьев. — Так ты ничего не знаешь? Командир твой по Москве ходит.

— Не понял. — Андрей взглянул гневно, и Калентьев сразу увидел в нем прежнего вспыльчивого забияку.

— Слащев добровольно вернулся в Россию.

— И его не повесили? Не поставили к стенке?

— Судя по газетам — нет.

— Так... — Андрей опустился на каменный топчан. — Этого можно было ждать. Сейчас всего можно ждать. От каждого из нас... Все попрано, поругано... Спрашиваешь, пошел бы я, как когда-то, с винтовкой — в рост, под красные пулеметы? Нет! Не пошел бы, даже под угрозой расстрела. Капитана Белопольского не существует. Его утопили на Дону! Распял на Георгиевском кресте Слащев в Севастополе! Сбросили в море большевики! — он беззвучно заплакал.

— Что же ты будешь делать тут? — спросил участливо Калентьев.

— Э! Какая разница! — Андрей устало провел ладонью по лицу. — Жизнь подскажет, бог укажет.

— Послушай. Есть у меня идейка. Надо подумать. Но думать, князь, некогда. Через час «Ак-Дениз» уходит... Предлагаю Болгарию.

— Зачем? — изумился Андрей. — Хочешь, чтоб я вернулся к прежней службе? Но кто меня возьмет?

— В армию — вряд ли. Я ведь уже просил за тебя Кутепова. А когда ты запил и перестал исполнять служебные обязанности...

— Какую же должность ты предлагаешь мне? Прихлебателя?! Почему ты такой добренький, Калентьев? Всегда ты отличался от нас... Когда ты появился? — дай вспомнить. Ты появился во время «ледяного похода». Или раньше?

— Ты едешь? Решай! — ушел от ответа Калентьев.

— Разумеется, нет. Не представляю, что я стану делать в Болгарии. Заставите воевать? Против кого? Даже против красных не буду. Надоело. Устал!

— Тогда давай попрощаемся.

— Низко кланяюсь. За все. Провожу тебя. И чемодан поднесу.

— Он пуст, как мой кошелек. — Калентьев отставил чемодан.

— Да, не очень мы нажились. И в званиях не продвинулись, — сказал Андрей. — Иные уже генералы, а мы все капитаны.

— Не в этом счастье. Ну, пошли.

Они одновременно потянулись к чемодану, однако Белопольский первым взялся за ручку. «Пустой» чемодан оказался тяжелым. Офицеры двинулись к берегу. Серая невесомая дымка стлалась над водой. Под ногами скрипела галька и мелкие ракушки.