Врангель между тем поднялся на мелкий бугорок и застыл, резко возвышаясь над группой окружающих его офицеров. Сухие глаза его горели, короткая жесткая щетинка усов величественно задралась. С гордостью оглядев строй, он взмахнул левой рукой, и вдруг зазвучал его резкий звенящий голос:
— Приветствую вас, боевые мои орлы! Приветствую на чужой негостеприимной земле, куда бросила нас лихая судьба, чтобы испытать крепость русских сердец. Крепитесь! Мужайтесь, соратники! Не пройдет и трех месяцев, и я поведу вас вперед, в Россию. Знайте, верьте! Возрождение России близко! Мы принесем русскому народу освобождение от ига большевиков. А пока — держитесь! Пока мы должны жить здесь, среди голых полей и голых гор, мы должны быть твердыми, мужественными. Бог оценит наши подвиги! Солнце воссияет нам!..
И тут произошло неожиданное. Ветер разогнал облака, и из-за туч показалось, разрастаясь, огромное солнце, осветило унылую долину, где размещался лагерь, дохнуло желанным теплом. Шеренги дрогнули, качнулись: после стольких дней холодного, свирепого норд-оста и пронизывающего дождя это было как божественное озарение, как счастливая примета. Врангель — опытный психолог — не преминул воспользоваться этим. Показывая на солнце, он кричал о миссии, возложенной на русскую армию богом и людьми, о святой справедливости дела, которому он служил, служит и будет служить.
— Верьте, орлы! — взывал Врангель патетически. — Большевизм будет свергнут, и это яркое солнце вновь воссияет на небе нашей измученной родины! Держитесь, орлы! Я — ваш командующий! — всегда с вами! Я приведу вас с победой домой!
Солнце вновь закрыли низкие тучи, и в долине потемнело. Врангель, выкрикнув напоследок здравицу в честь русского воина, замолчал: у него совсем некстати внезапно пресекся голос.
Бухнул оркестр. И как-то вдруг, привычно-спокойно и плавно качнувшись, пришли в движение длинные ряды серых, печальных и грязных шинелей. Мерными, привычными шагами проходили части корпуса мимо бугорка, на котором стоял главнокомандующий. А он возвышался надо всеми и смотрел куда-то поверх голов свиты, поверх серых шеренг своими страшными, бесцветными, сухими глазами, точно был он где-то далеко и все происходящее в этом галлиполийском лагере уже ни в малейшей степени его не касалось...
Прошло больше месяца. Минуло тоскливое рождество. Покатился 1921 год. За это время Врангель еще раз посетил галлиполийский лагерь — уже не на французском боевом корабле, а на своей яхте «Лукулл», где жил, — привез несколько орденов святого Николая-чудотворца, им же учрежденного еще в Крыму. Кутепов продолжал «закручивать гайки». В городе и лагере четко действовал комендантский час, ходили патрули, была учреждена гауптвахта, выработан даже дуэльный кодекс и запрещена брань, «порожденная разгулом войны». Каждой части вменялось в обязанность строго соблюдать все свои полковые праздники, проводить смотры и парады по любому поводу. За продажу (и обмен на продукты питания) оружия военно-полевой суд без долгого разбирательства выносил смертные приговоры. Французы понемногу сокращали паек. Специально учрежденная рыболовецкая команда не могла наладить дела: почти половина улова отдавалась богатому турку, у которого арендовали сети. Специальные команды ходили десятки километров за топливом, пытались воровать пустые немецкие снарядные ящики. Случалось, выкрадывали и снаряды, — несмотря на стрельбу часовы х-сенегальцев, разряжали их с риском для жизни и продавали порох местным охотникам. В лавочках для генералов и старших офицеров торговали кое-какой мелочью по диким ценам, в два, а то и в три раза превышающим рыночные галлиполийские.
Солдаты зубрили устав внутренней службы. По утрам на полковых линейках трубили сигнальные рожки, захлебывались мелкой дробью барабаны, торопливо отдавались рапорты. «Встать!.. Смирно!.. На носках — бегом!.. Живо!.. Ложись! Шагом — марш!.. Кругом!» — раздавались строевые команды до обеда — шла очередная репетиция парада. Обстановка накалялась. Не помогал и рукописный журнальчик «Развей горе в чистом поле», выпускаемый «весельчаками» из кавдивизии, не помогало и создание фехтовально-гимнастической школы. Солдаты и офицеры бежали к Кемалю, завербовывались в Иностранный легион, нанимались в полицию, матросами на корабли, чтобы пробраться на Балканы и в Европу. Их арестовывали: у них не было ни прав, ни подданства, у них не было родины...
Врангель вынужден был лавировать: англичане и французы начинали двойную игру. Боясь за Индию, англичане покровительствовали «независимой» Грузии, держали под наблюдением Баку, подозрительно относились к присутствию русских у Дарданелл и... готовились к торговле с Советской Россией. Франция поддерживала идею создания могущественной и независимой Польши, видя полную несостоятельность Юденича, поддержала образование самостоятельных Латвии и Эстонии, заявляла, что склонна разрешать торговые соглашения с большевиками. Греция и Италия боялись крупных контингентов русских войск вблизи своих границ: кто знает, кому они будут проданы, против кого повернут свое оружие? Врангель неустанно повторял всем и вся: среди того бессилия, которым поражена Европа, глупо сводить на нети уничтожать такую силу, которую представляют русские войска, отмобилизованные, закаленные в двух войнах, умеющие легко переносить невзгоды, всегда готовые идти в бой с любым врагом. Врангелю приходилось вступать в борьбу с левым и с правым крылом русской эмиграции. Струве пытался вести в Париже дипломатические переговоры, но его одинокий и непопулярный голос глушила многочисленная пресса в Париже и Берлине, Праге, Софии и Белграде. Усилились самостийные настроения среди казачества. Беспокоил и генерал Кутепов: он распоряжался реальной силой. Незаметно, но верно вырастал он в вождя, способного в любой момент заслонить его, Врангеля. И тут уж никакие климовичи и перлофы не помогут... А еще этот душевнобольной, этот Слащев! Говорили, поселился не то где-то в Галате, не то в Скутари, решил уйти от дел и занялся огородничеством. Деградировал окончательно. Перлоф доносил: генерал зачастил в загородный сад «Стелла», принадлежащий русскому негру Федору Федоровичу Томасу — хозяину известного московского варьете «Максим», ведет непристойные разговоры, порочащие Врангеля, критикует приказы главнокомандующего, в результате которых армии пришлось бежать из Крыма, упрекает в сокрытии каких-то денег.
Врангель терпел, делал вид, что не обращает внимания: кто же принимает всерьез бред кокаиниста, сумасшедшего! Но когда в начале января Слащев, требующий открытого суда, ухитрился выпустить брошюру «Требую суда общества и гласности», где весь этот бред — его рапорты Врангелю, вырезки из газет и тому подобная чепуха — был напечатан и стал достоянием широких кругов, Врангель решил действовать быстро и безжалостно. Приказом главнокомандующего генерал Слащев был предан суду чести при штабе. Суд постановил (и это несомненно заслуга Шатилова!): лишить Слащева воинского звания без права ношения формы, исключить из списков армии и выслать из Константинополя. Слащев не признал решения суда и раструбил об этом на всех константинопольских перекрестках. У него, несомненно, есть и сторонники. И их немало...
Трудно. Да, очень трудно. Главнокомандующего хотят оттеснить от армии, дискредитировать перед лицом союзников, поставить над ним контролеров, следящих, на что расходуются получаемые им субсидии, спорят о том, кто имеет право и может говорить с миром от имени русского народа. Так называемые «общественные организации» только тем и заняты, что вбивают клинья между ним и союзниками, каждый хочет подчинить Врангеля своему влиянию, требует «прекращения великодержавной, шовинистической политики», демократизации армии, нападают на Климовича, Шатилова и Кутепова. Нет! Нельзя допустить, чтобы его армия была низведена на положение отрядов Балаховича при партийном комитете эсера Савинкова! Армия и ее командование не будут поставлены в зависимость от какой-либо политической организации. Об этом Врангель не раз предупреждал свое окружение, телеграфировал в Париж Струве. Вновь пришлось вступать в переписку с французами, будь они прокляты!.. Ни к чертовой матери! Нужно действовать активно. Нужен новый стратегический план атаки Советской России и большевиков. Без этого никто не даст денег. А без денег перестанет существовать армия. А без армии?.. Что он — Врангель?.. Нет, ждать нельзя! Нужно точное выяснение позиции Франции. Если она не подтвердит свое признание армии как ядра борьбы с мировым большевизмом, надо немедля искать новые пути. В конце концов есть еще великий князь Николай Николаевич, пропадающий в безвестности, особа царской фамилии, имеющий хоть какие-то права на пустующий русский престол. Почему бы не поменять знамена? Не склонить их к его ногам и не повернуть армию? За ним Мария Федоровна — вдовствующая императрица. А у нее миллионы. Они необходимы для поддержания национального движения... Политический объединенный комитет в Константинополе, заявивший в конце ноября, что в лице Врангеля они видят главу русского правительства и носителя власти, объединяющей все русские силы, сменил курс неясно под влиянием каких сил, каких персон. Они стремятся подчинить главнокомандующего, признают его власть лишь при условии общественного контроля и принятия демократической программы. Усиливают нападки — требуют отказа от крымской психологии, отказа от великодержавной политики... В Париже милюковствующие элементы плюс эсеры и еще бог знает кто готовят сбор Учредительного собрания. И они надеются представить просвещенному миру новую, «демократическую» Россию. Врангель и его армия — им как кость в горле. Они далеко и не очень страшны ему. Но в Париже собираются и бывшие русские послы, еще недавно представлявшие в разных странах могучую державу. В их распоряжении до сих пор довольно крупные суммы. Отдадут ли они их ему, Врангелю, и армии? Или деньги попадут в руки Милюковых, черновых, керенских?.. Хорошо, он послушался Шатилова, Струве и Бернацкого и не стал препятствовать образованию в Константинополе парламентского комитета. Кого там только нет! Точно Ноев ковчег! Октябристы, кадеты, народные социалисты, даже два члена Учредительного собрания, а всего тридцать шесть человек. Пока что они являют собой хорошую опору в борьбе с Милюковым. Но надолго ли?.. Что можно ждать от штафирок, если и армия разлагается на глазах. Посещения галлиполийских лагерей говорят об этом: разложение, неподчинение, нарушение дисциплины. И даже старшие офицеры — ни к чертовой матери!.. Мрачные мысли овладевали Петром Врангелем...
