Шаброль прошел через еще одну, уже пустую, комнату и оказался в директорском кабинете, обставленном хорошей старинной, мебелью. В добротной золоченой раме, под стеклом, искусно подделанное свидетельство о многолетнем существовании частной сыскной конторы. На колесиках кофейный круглый столик для избранных, посетителей. Ничего лишнего. Фон Перлоф в генеральской форме ждал Шаброля. И почему-то заметно нервничал, разбирая бумаги.

— Как дела, компаньон? — напуская на себя беспечность, спросил Шаброль, падая в кресло. — Мы еще не горим? Но у вас кончаются деньги? Вы взволнованы Генуэзской конференцией?

— Нет причин радоваться.

— Я знаю, почему вы грустный. Вы в полном параде — вам предстоит дорога, а ехать не хочется. Угадал? Видите! Сколько раз говорил, не скрывайте ничего от меня: бесполезно.

— Ну, раз вы все знаете, так и рассказывать нечего. Я недоволен тем, что меня решили использовать как курьера.

— Тут два ответа: либо вам, мой компаньон, поручают особую почту, либо вы окончательно вышли из доверия генерала Врангеля.

— Не будем об этом, Шаброль. Я не очень здоров.

«Хитрит, — определил Шаброль. — И хочет избавиться от меня. Ну, это у тебя не получится. Не должно получиться. Интересно, где документы? Здесь, в сейфе? Вряд ли. У меня же есть второй ключ, он не станет рисковать. Скорее всего дома, в отеле. Он должен их кому-то отдать или переправить сам».

— Берусь вас вылечить, и весьма срочно, мой генерал. С сегодняшнего дня вы будете получать половину всех наших доходов. Таков приказ, ибо мы накануне важных событий. Считаю — мы обязаны отметить подобную новость? Не жмитесь, не жмитесь, мой генерал! Я приглашаю вас в «Албанию». Я!.. И попробуйте отказаться.

— Но я действительно уезжаю. Завтра, поутру. — Развитие разговора было неприятно Перлофу, но тут уж он ничего не мог поделать: в последнее время проклятый француз словно парализовал его волю. — Вернусь, тогда и посидим, где угодно. — Нога его дергалась, выдавая нервозность.

— Завтра? Поутру? Уезжаете? О-ля-ля! - — с подкупающей наивностью воскликнул француз. — Но я не женщина, мой генерал! Я не имею желания занимать вас на всю ночь. Но если вы не поужинаете со мной, я обижусь, серьезно.

— Черт с вами! — согласился фон Перлоф. — Компаньон все же!

— И такой выгодный! — добавил со значением Шаброль, приглядываясь к генералу.

Тот суетливо прибирал на столе, все еще раздумывая над тем, принимать предложение француза или нет. Какая-то мысль занимала его, или он просто тянул время? Поколебавшись, Перлоф достал из сейфа черный портфель.

— О? — удивился француз. — Вы нарушаете главное правило конспирации, мой генерал! Берете с собой документы?

— Какие там документы?! Счет от портного и за гостиницу, — раздраженно ответил Перлоф. — И не учите меня азбуке. Мне нужен завтра портфель, не стану же я возвращаться за ним?!

— Вопрос исчерпан, генерал, — засмеялся Шаброль. — Где мне, коммерсанту, учить вас! Разве только в делах гастрономических.

— Не прибедняйтесь, «коммерсант», — пробурчал Перлоф. — Все ваши достоинства мне хорошо известны.

— Не все! Не все! — француз пропустил компаньона вперед.

— Давайте пройдемся, — предложил генерал. — Голова трещит. И никакого аппетита.

— Я все беру на себя: и ваше настроение, и аппетит.

Они поднялись по Сараевской улице, вышли на улицу Князя Михаила и направились в сторону Теразии. Сияли витрины магазинов. Из раскрытых дверей кафе и ресторанов слышались скрипки венгерских цыган, голоса певцов, исполняющих модные западные мелодии, неслись аппетитные запахи жарящихся на вертелах молодых поросят и ягнят.

— Вот что надо народу, — сказал фон Перлоф. — Музыки, еды и немного радости. Мира! А вы все воевать хотите.

— «Вы»? — изумился Шаброль. — Интересно, кто это «вы»?

— Ну, пусть будет «мы».

Они заговорили о делах бюро и о падающем числе клиентов. Большинство беженцев, разбросанных по разным материкам и странам, вероятно, успокоились как-то, примирились с потерями. Кто нашел своих — повезло. Не нашел — все, можно крест ставить. Есть, конечно, и исключения, но большинство рассуждает именно так. Придется половину агентов увольнять, а то и совсем закрывать «лавочку». Шаброль успокаивал компаньона, «лавочка», как он изволил выразиться, еще послужит им верой и правдой не один год, скоро они переберутся в Берлин или Париж, где, без сомнения, бюро станет приносить верную прибыль. Генерал поинтересовался было, о каких новшествах, собственно, идет речь, но Шаброль, беспричинно засмеявшись, потащил компаньона в ресторан «Албания».

Ужин, начавшийся с гигантского омара, оказался, как и предвидел фон Перлоф, обильным, шумным и по-французски бестолковым. Много ели и пили, скрипач-виртуоз, словно привязанный, не отходил от их столика и, склонившись к самому уху генерала, наигрывал душещипательную цыганскую мелодию. Шаброль пригласил к столу певичку-француженку. Ее фарфоровое личико не выражало никаких чувств и чуть оживлялось лишь тогда, когда официант приносил новую бутылку шампанского. Фон Перлофу певичка не понравилась, показалась вульгарной, однако присутствие за столом дамы обязывало. Постепенно он расковывался и оттаивал. И произнес даже тост, превозносящий не то добрую красоту, не то прекрасную доброту новоявленной знакомой, которая начинала ему нравиться, и он рассматривал ее пристально, в упор. Но не пьянел. И каждую минуту касался ногой портфеля, чтобы удостовериться, на месте ли он. Шаброль временами танцевал с этой певичкой и шептался с ней. Еще более удивило Перлофа то, что французская куколка вышла на помост и слабым голоском спела сентиментальную песенку на немецком языке. Фон Перлоф запретил себе выпить хотя бы еще глоток и запросился домой, ожидая сопротивления от подгулявшего компаньона. К его еще большему удивлению, Шаброль быстро расплатился, горячо поблагодарил и поцеловал в щечки певичку, пожал руку метрдотелю (вот она, галльская демократическая фамильярность!) и, разом протрезвев, пошел к выходу твердой походкой, раскланиваясь налево и направо. Швейцар предупредительно распахнул перед ним дверь. Но прежде чем шагнуть, Шаброль сказал генералу одно слово:

— Портфель.

Фон Перлофа будто кипятком обдало. Он был совершенно уверен, что портфель украден, — на это много времени не требуется! — и еще более удивился, увидев портфель на прежнем месте.

— Испугались? — подзадорил его Шаброль. — А говорили, ничего нет. Бежали, будто там все ваше состояние.

— Не люблю ничего терять, — оправдывался фон Перлоф. — Знаете, это говорит моя немецкая кровь — аккуратность, бережливость и тому подобное.

— А вы, оказывается, шалунишка, генерал. Юбочка произвела на вас впечатление. Не отпирайтесь, я все видел.

— Забыл поблагодарить вас за прекрасный ужин, Шаброль.

— Благодарить будете после, — многозначительно ответил тот. — У меня к вам серьезный разговор.

— Но я же должен уехать.

— Слышал. И тем не менее. Мы должны решить все сегодня.

— Говорите. Пожалуйста!

— Фи, генерал! Мы — рядом, а вы предлагаете вести разговор на улице, точно мы не деловые люди, не компаньоны, а чистильщики сапог.

— Хм... Почему именно чистильщики сапог?

— Первое, что пришло в голову... Шумит — выпил лишнее. Поедем ко мне — кофе пить?

— Но вы действительно рядом со мной! Какой же смысл ехать?

— Но вы же не зовете меня! Ждете даму, шалун? Или у вас тайная встреча — признавайтесь! Я к себе поеду. — Шаброль играл чуть выпившего гуляку, обижающегося по любому поводу.

— Никого я не жду, вот вам крест.

— Тогда — к вам?

— Да, пожалуйста!..

Перлоф снимал двухкомнатный номер на пятом этаже гостиницы «Москва», находящейся в нескольких шагах от Теразии. Гостиница была большая, украшенная по фасаду цветными изразцами. Углом она выходила на две улицы. Внизу находился ресторан. В теплое время года часть столиков выносилась на тротуар и отгораживалась от улицы цветами, густой зеленью, пальмами в деревянных кадках на подставках. Сидя здесь за чашкой кофе, можно было, оставаясь невидимым с улицы, наблюдать за публикой, фланирующей мимо. Гостиница была излюбленным местом остановки коммерсантов разных рангов, жуирующих путешественников, карточных шулеров и представителей разных разведок мира. «Москва» пользовалась недоброй славой. Поэтому и цены здесь были умеренные.