крытые плесенью торфяник и глину, на которых веком-

то ничего путного не росло, но мать вот каждый год

убивалась с ними с весны и до осени: то по пояс в гря­

зи и болотине, то ломая закаменевшую землю киркой.

А за весь труд — в лучшем случае пять мешков кар ­

тошки. Н авоз был нужен землице: иссохлась, иструди-

лась она — из года в год шла картошка по картошке,

и потому соков больше не стало, чтобы усердно рожать

ее без болей и болезней. Но где навоз ухватишь? Сво­

ей коровенки не держали, и на скотном не очень попро­

сишь, хотя оттуда, что и говорить, навоз попусту

на ветер уходит: свезут на поля посреди зимы — моро­

зами его продубит, прокалит, ветрами продует, вешни­

ми водами под угор всю его питательную силу смоет,

где и без того бойко прут в рост дудки-падреницы, — а

землице опять одна пыль достается. В общем, ни в а ­

шим ни нашим.

А теперь-то вроде бы и не нужны гряды — некому

нынче за стол садиться. Это в ранешние годы ведер­

ный чугун с картохой едва закатиш ь на стол, не успе­

ешь и оглянуться, как всю расклюют скорехонько, толь­

ко горы шелухи по всей столешне. А ныне много ли

одной надо — три картошины, не более, не в два же

брюха пихать, а на зиму пуда два, хватило бы и ма-

газинской по самое горло. Но по старой привычке би­

лась Л изавета Чудинова на огороде, мешая злому чер­

тополоху и сурепке снова взять силу, запустошить землю.

299

Знал Геля о материных мытарствах, слезные длин­

ные разговоры об огороде осточертели ему, и он все

советовал: «Бросай ты его к лешему, зачем ломать

спину? Так же соседям картошку раздариш ь, соседские

поросы без спасиба слопают». И сейчас с ожесточени­

ем оглядел он длинные гряды и куцые, посмирневшие

от ж ары картофельные пипочки, которые нужно бы

присыпать землей, окучить, обрыть, чтобы им захоте­

лось жить и, пыжась, карабкаться вверх. Геля лениво,

преодолевая слабость и головокружение, ткнулся кир­

кой в железную землю и сразу задохся, растерянно ог­

лянулся вокруг, словно бы отыскивая местечко, где луч­

ше умереть ему...

Незаметно для себя Геля отвлекся от дурных мыс­

лей, забыл о черной собаке с желтыми бровями, словно

и не было никогда этого бреда, а осталась лишь телес­

ная слабость и не до конца изжитая тоска, но на гря­

ды даж е глядеть было тошнехонько, и он повалился на

межу, в мелкие ромашки, ощущая терпкий запах зем ­

ли. Он вгляделся в голубое, слегка выцветшее водо­

полье неба, по которому редко плыли облака, прозрач­

ные, как березовый дым, и ему сделалось вдруг по-на­

стоящему грустно и печально — это была та сладкая

грусть, та печаль, от которых хочется жить.

Но не успел Геля уйти в раздумья и снова ослаб­

нуть душой, как в огороде неожиданно появилась мать,

она глянула в лицо Геле откуда-то издалека и сверху

и показалась странно парящей, неземной. Только голос

ее был сух и напоминал о жизни.

— А ну-ко вставай давай, — ворчливо сказала

мать. — Земля не прогрелась, а ты разлегся тут. Вос­

паление легких схватить хочешь? Я-то думала, он уж

гряду окучил...

Геле не хотелось досадить матери, не хотелось слы­

шать ее бесконечную воркотню, которую так просто не

остановить, и он оборвал ее:

— Ну ладно, чего пристала. Поди давай домой-то.—

И Геля снова взялся за кирку. Первые замахи д а в а ­

лись трудно, кирка выворачивала плечи и, казалось,

готова повалить Гелю на землю, но, досадуя на мать и

горячась, он незаметно уходил в работу и уже уговарл-

вал себя, как, бывало, в детстве: «Вот до того кустыш-

ка дойду и брошу работу к лешевой матери. Не вер­

300

блюд же я, в конце концов! Дойду и брошу». Но дохо­

дил «до того кустышка» и не бросал в борозду кирку,

а с настырной злостью, не разгибаясь, начинал следую­

щий рядок, слыша всем нутром, как просыпается в нем

сила, а пустота внутри него заполняется воздухом, в л а ­

гой и желаниями. Тело его от воздуха в груди и очнув­

шейся плоти быстро вспотело, зазвенели от усталости

мышцы, и кровь ударила в виски, готовая вспыхнуть и

взорваться...

Но кровь не успела вспыхнуть и взорваться, n0T0Mj

что снова послышался голос матери. Если бы Геля при­

гляделся ранее к своему крыльцу, он бы заметил, н а­

верное, как оттуда часто выглядывает и скрывается ее

лицо: мать украдкой наблю дала за сыном, словно иг­

рала с ним в прятки. Сейчас она подбеж ала к Геле,

легко коснулась его спины, мокрой насквозь рубахи,

взяла из рук кирку и почти насильно повела в дом.

— А ты говорила... — задышливо бормотал Геля,

упрямо и обидно отворачиваясь от матери.

— Хороший ты у меня. М ало ли что мать скажет,

а ты не всяко и слушай. М ать-то для вас в лепешку р а ­

зобьется, все сделает для вашего счастья.

В комнате Л изавета Чудинова раздела сына, насу­

хо вытерла его тело вафельным полотенцем, приказа­

ла лечь в постель, потом принесла клюквенного отва­

ру. Геля выпил две кружки, устало вытянулся на про­

стынях, чувствуя необычайную легкость, будто он толь­

ко что появился на свет, приятно ныли плечи и руки,

постанывала спина, и голодно ныл желудок.

— Поесть бы чего, — вдруг сам попросил Геля. У

матери дрогнуло радостно сердце, и, собирая на стол,

она ревниво думала: «Вот дурачок-то. М ать просто

так мытарить не станет да на огород выпроваживать:

огород-то она и сама хорошо обиходит, слава богу, по­

ка в силах, помощи не попросит. А ведь кому сказать

если, так не поверят: вот, скажут, Л изавета Чудинова

сколь дурна баба — сына работой вылечила. А по мне,

так плохого тут ничего нет: отвлекся от дурных мыс­

лей, пропотел до самых костей и сразу есть захотел.

Мнительный уж больно парень, опять чего ли сам на

себя навыдумывал. Связался тоже с картинами. Ж ил

бы как все, вот бы и не маялся придурью...»

Она поставила на стол кислую камбалу печорского

301

засола, запеченную в ладке, да круглую отварную кар ­

тошку, и Геля с душой поел. И когда Талька вернулась

с работы, то просто не узнала парня.

— Ну ты совсем человеком стал. Уходила, так вов­

се помирал, а сейчас ожил. Как ты его, Л изавета Спи­

ридоновна, эдак? — спросила Талька, но мать сразу

закаменела лицом, скулы дернулись, словно болели у

нее зубы, и молча вышла, будто по делам, в сени. Т аль­

ка виновато улыбнулась, присела на диван, и Геля не­

вольно отметил, что она как бы похорошела за эти дни,

отмякла, что ли, душой и лицом: синие пятаки под гл а­

зами совсем пропали, волосы чисто прибраны под чер­

ную кружевную повязку, губы ожили, потеряв голубой

шершавый цвет. А Талька словно бы услышала, что Ге­

ля думает о ней, подоткнула ласковой рукой одеяло и

будто нечаянно задерж ала ладонь на Гелиной груди,

всматриваясь в его выпуклые, как голубиное яйцо,

глаза.

— Мы бы с тобой не ужились, — вдруг сказала она

задумчиво, словно спраш ивала сама себя об этом и вот,

наконец, решила, — нет, не ужились бы. Ты все чего-то

думаешь. А чего думать? Думай не думай, а сто руб­

лей не деньги. Ж ить надо, брать надо. Теперь никто

сам тебе ничего не даст...

— Вот не думаешь, дак и горишь синим пламенем,—