тишке легоньком всю зиму выбегал. Какая-то нынче у

вас манера совсем не берегчись. Форсят всё, форсят.!.

Геля досадливо качнул головой, потому что каждое

назойливое слово больно отдавалось в висках, и мир в

душе сразу пропал. М ать замолчала, в тазике смочила

полотенце, оно желанно коснулось Гелиного лба, и в

душу вновь сошло успокоение.

— Ты иди, мама, поспи, — хрипло, едва разж им ая

губы, попросил Геля. М ать покорно встала, он сразу же

повернулся и, провож ая ее взглядом, увидел, как она

переступила через спящих, поправила на Тальке одея­

ло, скрыв ее алебастровые плечи, едва слышно косну­

лась Тишкиной головы, словно бы ей вспомнилась та

послевоенная пора, когда все шестеро сиротинок были

еще возле нее, так ж е спали на полу вповалку, согре­

ваясь друг от друга под общим одеялом, когда каждое

утро казалось, что ей не вырастить их, не хватит сил

довести детей до взрослой поры, — так медленно и

скорбно тянулось в те годы время.

М ать легла, и Гелю снова полонил горячечный ж ар.

И тут в новом наплыве бреда к нему опять пришла чер­

ная собака, и длинные раскосые глаза ее под желтыми

бровями были по-человечьи безжалостны и злы...

Геля проснулся от постороннего пристального взгля­

да: он открыл глаза, увидел седую женщину в белом

халате, понял, что еще жив, и слабо улыбнулся внут­

ренне.

— Ну-ка посмотрим, что там у вас, молодой чело­

век, — глухо и, как показалось Геле, слишком беспеч­

но сказала седая врачиха. И Геля обеспокоенно поду­

мал про себя, сказать ей или нет, что его укусила бе­

шеная собака, наверное, надо сказать, ибо завтра будет

поздно, и, наполняясь тревогой, он попытался объяс­

нить все, но язык не послушался, он мертво и безмолв­

но заполнял весь рот, словно заткнутый сухой ш ерш а­

вой тряпкой. И тут Геля понял, что он умирает — как

просто, оказывается, умирать, — он прислушался к са­

мому себе и не почувствовал никакой боли и никаких

желаний. Будто сквозь стену донесся глухой голос ж ен­

щины в белом халате: « Ничего страшного, обыкновен­

ная простуда. Аспирин, чай и покой...»

Плоть, наверное, уже умерла, подумал Геля, раз у

нее нет никаких желаний. В нем осталась только душа,

296

заполнившая собой все тело — такой громадной оказа­

лась умирающая душа. Никогда не думал он, что мож­

но умирать у всех на глазах и об этом никто знать не

будет, Геля неожиданно пожалел себя и затосковал с та ­

кою силой, что заплакал, не стыдясь слез. Но никто не

заметил его страданий — все вели свое дело: мать то­

пила печь, потом стряпала, почему-то не оглядываясь

на Гелю, видно, врач успокоил ее; Талька кормила сы­

на грудью, и сын жадно тянул молоко, постанывая от

восторга.

Тут откуда-то появился Тиша, будто выткался из

ничего: из рассеянного светлого воздуха, солнечных

зерен, летящих в окно на пеструю клеенку стола, из

запахов дрожжевого теста и молока. Он робко сел

на краешек постели, вглядываясь в Гелю громадными

прозрачными глазами, в глубине которых ж ила боль­

шая и уже взрослая печаль. И Геле стало неловко сво­

их слез, и они быстро просохли, наверное, от ж ара. Он

вгляделся в бездонный колодец Тишиных глаз, увидел

там черную глубину и подумал жалостливо: «Неужели

и в этой детской душе уже есть своя ночь, в которой

зреют покорство и зло?» Геля устало прикрыл глаза, и

ему почудилась такая картина: посреди огромного

сияющего луга, утопая в травах, сидит мальчик и пи­

шет акварелью картину; он еще полон радостного со­

зерцания, этот похожий на одуванчик парнишка, и не

видит, как на край неба, роняя тревожную тень на

луга, наползает лиловая туча...

Геля открыл глаза, а Тиша все так же робко сидел

на краю постели, видно было, как на желтой худенькой

шейке бился крохотный голубенький ручеек, казалось,

открой его, и капля по капле вытечет вся незаметная

Тишина жизнь.

И Геля заметил вдруг, как любопытны глаза м аль­

чишки, просто бессердечно, до жестокости любопытны

и пристальны, словно Тиша наблюдал все, что происхо­

дит с Гелей внутри него, и запоминал. Гелю стал тре­

вожить этот взгляд, он заволновался, но тут сына по­

звала Талька, и тот пропал где-то по ту сторону стола,

и только слышался сипловатый Талькин голос: «Не тор­

чи там, чего ты дяде мешаешь...»

297

Пятый день маковой росинки не было во рту, а Геля

на еду и смотреть даж е не мог; он плоско леж ал под

тонким покрывалом и неотрывно глядел в потолок.

Когда и в этот день они остались снова вдвоем, мать

неожиданно сдернула с сына одеяло и сурово сказала:

— Хватит тебе киснуть. Вставай...

— Ты чего? — тонко и вяло спросил Геля, думая,

что ему снится это.

— Кому сказано, хватит вылеживаться! Умереть з а ­

хотел?

По тону ли голоса или по ее напряженному лицу, но

Геля понял, что мать не шутит. Он еще какое-то время

будто распяленная рыба леж ал в простынях, чувствуя

свою наготу и слабость выхудавшего истомленного те­

ла.

— Ишь, чего задумал. А ну надевай штаны и рубаху,

поди в огород. Чтобы на моих глазах тебя не было!

Картош ка не окучена, мати с ног сбилась, а он, как

утельга, лежит тут.

Геля поднялся на дрожащ ие ноги, сделал шаг, как

годовалый младенец, его пошатнуло, но он оперся о ни­

келированную спинку кровати и удерж ался, прислу­

ш ался к себе и удивился, что еще жив. М ать стояла

сзади, и Геля не мог видеть, как дрогнуло ее враз по­

старевшее лицо, а покрасневшие глаза набухли слезой:

она глядела на худую желтую спину сына, на острые

лопатки, выпирающие из майки, и ей хотелось обнять

такое родное тело. Но, сдержав свою жалость, она еще

раз обеж ала взглядом его и увидела широкие ступни,

подумала: «Отцовы ноги-то», рассмотрела руку на

спинке кровати и опять подумала: «Отцова рука-то,

столь ж е короткопала». Уже сколько лет прошло, как

погиб муж, сгинул на войне ее Андрюша, а поди ж ты,

помнила всего и теперь узнавала его в своих детях.

Сдерж алась Л изавета Чудинова, проглотила слезу и

сурово прикрикнула:

— Поди, поди, чего встал! Ести не хошь, дак так и

поди. Кирка в сенях за дверью.

Геля с тоской и недоумением глянул на мать, но

глаза ее были по-прежнему суровы. Задыхаясь, натя-

298

пул спортивные брюки, мать пыталась помочь застег­

нуть на груди рубаху, но Геля оттолкнул ее руку и как

старый старик пошел прочь. На крыльце он задохнул­

ся от солнца и густого, пахнущего дорожной пылью и

смородиной воздуха, он ослеп от синего небесного во­

дополья: казалось, бесшумная глубокая река накати­

лась на него сверху и утопила его в себе. Ноги его по­

догнулись, Геля ошалело сел на порожек, подставляя

голову палящему оолнцу, огромному, как тележное ко­

лесо; черные жирные мухи толклись у нагретой стены,

норовили попасть в сени, откуда доносило рыбой и хле­

бом. Геля сбросил тапочки и пошел босиком по мост­

кам, а потом по меже, густо поросшей розовой кашкой

и подорожником.

Земля на грядах уже не пахла ничем, картофельная

ботва с трудом проклюнулась сквозь залубеневшие, по­