ре соображали туго, устали от хитрых словес, и потому

охотно потянулись за стакашком, наполненным ловкой

рукой хозяйки.

Пока вели разговор о душе, племянник Мартына,

темный такой парень, рюмку за рюмкой освобождал и

тихо зверел. И вдруг свою жену Клаву из застолья

поволок за косы. Почудилось спьяну, что, пока гово­

рильня шла, его баба с гармонистом на поветь выхо­

дила, и не видел того, что Клавка с правого боку слов­

но приросла к мужу. Стал жену прилюдно материть да

лицом о свое колено молотить. Гермам вскочил, обнял

братана, повалил па пол, горячась, тоже закричал ма-

терно:

— Свяжу, как худу овцу!..

И поясным ремнем скрутил Ваньке руки и выволок

па заулок. А братан катался по земле, бился головой

0 травяную кочку и орал:

— Убью Герку! Я с ним что ли поделаю!*

Старухи его упрашивали, да только пьяного слово

неймет.

— Никто и связал — братанушко. Еще хлобыстнул­

21

ся бы о печку головой, много ли надо. Орудовать не

будешь, развяжем. Только уймись, один стыд от тебя.

— Герка, развяжи меня. Я что ли с тобой поделаю.

— Будешь жонку мытарить да о колено лупить?—

допрашивал Герман, вглядываясь в налитое кровью ли­

цо братана. И, словно уговаривая себя, добавил:— Ни­

чего, протрезвится да и благодарить еще будет.

А Мартыну Петенбургу надоело в сиротстве сидеть в

горнице, распалил он душу разговорами, и сейчас го­

речью жгло нутро и сердцу не находилось покоя. Хва­

таясь за столешню, спустился на пол, на обрезанные

выше колен ноги, обтянутые натолсто черной телячьей

кожей — а к этим культяпкам была примотана ремня­

ми тележка — и, став квадратным и жалостливо корот­

ким, выкатился на взвоз, толкаясь отглаженными л а­

донью держаками.

— Ну чего вы там, примерзли?— закричал Мартын

нарочито весело, показывая плотный перебор зубов, и

выцветшие глаза в желтых провалах ревниво потемне­

ли.— Киньте вы его на сеновал, как худу кошку. 'Гам

очухарится. Вишь, барин какой, для почету выслужить­

ся надо.

Но так и не ожила заново гостьба, распалась на

отдельные ручейки, гундосила вяло и полусонно, и, хотя

стакашки и звенели чаще и пронзительней, веселье так

и не получилось.

Тамара уже силком извлекла Германа из-за стола,

она была еще бледнее обычного, с грустно померкшими

глазами, и по тонким, упрямо сжатым губам, по нерв­

ной голубой жилке, вздувшейся на переносице, было

видно, что женка обижена и затаенно раздражена.

— Говорено было, не пей,— уже на дворе сказала

она Герману с надсадой в голосе. Но парень отмахнул­

ся, как упрямый баран, и крупные, давно не стрижен­

ные волосы посыпались на лоб.

— С чего взяла?— закричал он.— Я и не пил вовсе.

Разве рюмку-другую, совсем небольшой процент...

— Ну ты, тихо-тихо,— испуганно оглянулась Тамара,

и хотя улица лежала пустынной и серой от пыльных су­

мерек, однако досказала почти шепотом:—Сколько же

процентов насчитал, лиходей?

— А самый небольшой процент. Да-да... Ты меня не

сдергивай! Ишь, зажала, дохнуть не даст. Какой-то

22

редкий случай выпью,— густым горловым голосом, не

остерегаясь, кричал Герман. Пусть слышит деревня, а

он лишнего ничего себе не позволяет, он не из того му­

сора, не из тех, кто из-за стопарика голову на плаху

кладет, а ежели и кричит — может кому так показать­

ся,— то и не кричит вовсе, а просто голос такой грубый.

— Чего драться тогда лез? Вязальщик тоже. Проси­

ли тебя, да?— нудно шипела жена, бледнея еще больше.

— Да замолчи ты, зануда. Он же Клавку убить

мог...

— Я тебе помолчу, я тебе так помолчу! Не один

живешь, закоим и женился.

— Дурак был, вот и женился. Нынешний бы ум...

— Посмотрим, как один-то жить станешь, в грязи

зарастешь.

— И стану, и стану...

— Посмотрим, как станешь. Стелькой пьяной, вот

как.

Тут Германа качнуло, он едва устоял, казалось, тай­

ные силы вязали ноги. Он пихнул жену в плечо, не­

сильно, но толкнул, Тамара сразу обиженно фукнула —

ах он на нее еще и руку подмял!— и помчалась домой.

— Иди, иди, больно ты мне и нужна!— в запальчи­

вости кричал он на всю деревню.— С ее-то фотографи­

ей, да еще фушкает.

Но тут Герман покачнулся, и в душе больно скрип­

нуло, словно сотворил нынче непростительный грех, ко­

торый зачтется в судный день. Парень кулем опустился

на половицу мостков, привалился к изгороди и стал

вспоминать свою женитьбу. А сошелся он с Тамарой

вовсе неловко, как-то походя, вернувшись с моря в Ва-

зицу и нося в себе неизбывную тоску от одиночества.

Так захотелось вдруг, чтобы кто-то был рядом, так меч­

талось о женской ласке, что на второй день Герман по­

вел Тамару в сельсовет. Но со свадьбы неожиданно

сбежал на берег моря и вернулся в избу лишь под утро,

измятый и больной, долго каялся и винился, пока не

отмякла молодая жена. Потом она утвердительно и на­

стойчиво допрашивала: «Ты ведь любишь меня, правда?

Ты любишь меня?»— «Да-да»,— охотносоглашался

Герман.

Наверное, с месяц он жил в хмельном полусне: толь­

ко где-то под утро просыпался вдруг, словно кто толкал

23

его в плечо, открывал глаза и безразлично и равнодуш­

но рассматривал припухшее немое лицо Тамары. Все

чудилось, что она мертва, и эта мысль поначалу воспри­

нималась с радостью, потом он мучительно вздрагивал,

прислушиваясь к ее дыханию, старался уловить жизнь,

а обнаружив легкое колыхание груди, какое-то бесплот­

ное движение ее, отмякал напряженным телом, успо­

каивался и уходил в больной сон. Утром он навещал

магазин, где Тамара стояла за прилавком в белом ха­

лате, долго отирался возле, словно рассматривал вит­

рину, а улучив минутку, когда магазин пустел, тепло

подмаргивал, и жена готовно доставала из-под прилав­

ка завернутую в бумагу «перцовку».

«Мы не пьем, а только лечимся, правда?» — легко

смеялся он, чувствуя оживление во всем теле. «Только

немного, ладно?» — уговаривала Тамара с неясным

страхом в душе...

«И закоим полез тогда в петлю? Будто в городах

лучше бы не нашлось. Схватил клейменую»,— еще по­

думал Герман, но тут незаметно клюнул носом и

всхрапнул под накатный шум моря...

А Мартын Петенбург долго маялся на кровати

подле жены — все казалось жарко и душно, потом не

выдержал, овчинную шубу кинул посреди повети и еще

с час, наверное, бессонно томился, посасывая пустую ве­

ресковую трубочку. Мысли были бессвязные, они вспы­

хивали в сознании и быстро выгорали, уступая место

другим... «Чего приехал, скажи на милость?— вспоми­

нал неожиданно о Тяпуеве безо всякой на то причи­

ны.— Мати померла, домишко провалился, уж давно

на дрова извели, так и не собрался мать оприютить, в

отцовой рухляди и умерла. А все хвалился в письмах:

«Не обижу тебя, маменька, в шелка-бархаты разодену,

в хоромах жить станешь, для таких, как ты, мы Совет­

скую власть завоевывали». Старуха-то и рада-радешень-

ка, все по деревне ходила, вслух письма читала, какой

у нее сын уважливый да почтительный вырос, чего

только не насулит. А сама до последнего года все в

колхозе робила, столь безотказная была женщина, так