Потом одну деревянную ладонь положил на край пись
менного стола, вторую — на стул с ящиком, крытым
солдатским сукном, и, легко подтянувшись на руках, сел
на свой постоянный «трон». По правый локоть поставил
арифмометр, по левый — счеты, точным движением оп
рокинул в одну сторону кругляши... Кость на кость —
вот и гвоздь, Подумал: «Не у чего стало жить, Корова
сама себя не оправдывает, и рыба за тридевять земель».
Может, про себя подумал, что не у чего стало жить, кто
его знает, но только сегодня последний день сидел М ар
тын Петенбург за столом главного бухгалтера: вот-вот
должен вернуться из отпуска Федя Чуркин, которого
Мартын и замещал каждый летний месяц с того самого
года, когда вышел на пенсию. Последний раз замещал,
наверное, последний — зачем загадывать? Кто знает,
хватит ли здоровья на следующий год, чтобы целыми
днями протирать здесь штаны и утруждаться. Вчера вот
копался в архивных бумагах, Витьку-экономиста по
просил снять подшивки с чердака, в них-то и нашел
одну бумаженцию: «Мартына Коновича Селиверстова
освободить от председателя колхоза за развал ра
боты...»
Тут сильно отпахнулась дверь, и, как всегда, шумно
влетела Аня — зоотехник. Под пятьдесят женщине, а
все как девочка — с тощей косичкой кренделем и рот
всегда полый, готов для ухмылки и побаски. Как овдо
вела девчоночкой, так и не умудрилась постареть, слов
но и некогда ей, все бегом, все бегом в резиновых сапо
гах, захлестанных грязью, в юбке холщовой, от которой
несет навозом: в чем на хлевы ходит к дояркам, в том
и в конторе — недосуг ей переодеваться.
— Я не припоздала, кажись? Ой-ой, чего видела!..
— Пошто поздно встала-то? — невольно расправил
брови Мартын, и усы по-кошачьи встрепенулись: сейчас
отмочит баба, хоть стой, хоть падай, за ней в долгу
не останется.
— Да лежала, себя оглаживала. Быват не чурка,
58
не березово полено, хорошего-то завсегда хочется...
Витьки-то опять нет? Нельзя вам, мужикам, поздно
жениться, вы тогда с ума сходите. Витька-то на обед
побежит, и тогда бабе покоя не даст.
Тут, не долог на помиеках, явшься Витя-эко>номист,
смущенно похмыкал возле порога, отворачивая в сто
рону глаза, кепку-восьмиклинку накинул на олений рог,
сразу потянулся к графину и ополовинил его, потЬм
долго сидел, отдуваясь и наливаясь румянцем.
— В пьянстве замечен не был, но по утрам пил воду
большими глотками, — ехидно заметила Аня-зоотех-
ник. — Закусить не дать?
— Я и не пил, — буркнул экономист. — Селедки в
охотку поел, так совсем опился.
— Я тут Мартыну Коновичу и говорю: нельзя вам,
мужикам, долго холостяжить. Женка-то у тебя едва
опросталась, бедная, как снова с брюхом...
— А тебе и завидно?
— А чему завидовать? Это дело нехитрое, не учреж
деньем руководить... Ну и завидно, так что? Я не чело
век, да? — откровенно сказала Аня, сразу потускнев
лицом; выдвинула ящик стола, зарылась с головой в
папки, может, чтобы заглушить близкие слезы, но сде
лала вид, что позарез понадобилось что-то отыскать. —
В двадцать-то лет овдовей, дак узнаешь, каково хоро
шо, — добавила глухо.
— Нашла бы кого, еще баба-то бой, — серьезно по
советовал Мартын, в душе постоянно и грустно жалея
Аню, как и всех деревенских вдов, которым досталось
такое тягучее и беспросветное одинокое быванье. —
Тогда саму себя не придется оглаживать.
— Так за тебя, што ли, пойти? Так ты занят.
— Ну пошто же...
— Так поровенки-то моей нет, вся на войне покла-
дена. А за старика выходить какой интерес? Тетешкай
его потом, хуже малого дитя. Уж погожу, когда у сына
кто народится, тогда и погулькаю.
Тут — никто и не поджидал сегодня — явился глав
ный бухгалтер, отпускник Федор Степанович с круглым,
как блин, лицом, на котором затерялись крохотной пи-
почкой нос и маленькие пепельные глазки, всегда до
вольные и улыбчивые. Несмотря на оплывшее тело и
двойной подбородок, бухгалтер вошел легко и сразу
59
показал всю обойму ни разу не чищенных со дня рож
дения, но па удивление крепких зубов.
— Ну каково тут без меня?.. Колхоз еще не рас
трясли? — шутливо и громогласно приветствовал он, и
лицо, круглое и сытое, все расплылось в улыбке, но
пепельные глазки стали холодны и проницательны. По
рог переступил хозяин, это было видно по тому, как
огляделся ом, словно человек, который вернулся в род
ной дом после долгой отлучки, и, не поворачивая голо
вы, сразу уловил беспорядок. Веник у печки болтается
беспризорно — поудобнее примостил его в угол, стопку
газет снял со шкафа, выбил пыль и положил на видное
место, чтобы не забывали подшивать, повел носом и,
уловив запах табака, недовольно сморщился сквозь
улыбку и звонко распахнул форточку.
— Запылились, гляжу, тут без меня. Ну и чудаки, ну
и чудаки вы, ребята. Ей богу...
Словно сквозь стенку расслышав тусклый голос
главного бухгалтера, вдруг прибежал председатель,
невысокий, носатый, с лысеющим узким лбом; он нелов
ко суетился вокруг Федора Степановича, будто готовый
сейчас же и отчитаться за проделанную работу, и бух
галтер, уловив эту робкую заминку, шевельнул двойным
подбородком, лицо его стало готовно холодным:
— Я зайду к вам, после зайду.
— Да-да, я и хотел, чтобы вы зашли. Уж не забудь
т е ,— напомнил председатель, нерешительно замявшись
на пороге.
И по тем словам, что были сказаны и как были про
изнесены вслух, и по тем, что были не сказаны, но как бы
тайно присутствовали в воздухе, по холодной осанке
бухгалтера и по опущенным плечам председателя было
заметно: тут что-то есть, тут что-то такое: видать, по
непонятным обстоятельствам главный бухгалтер над
своим председателем имеет власть и не малую. Это все
окружающие знали, и потому первыми голоса не пода
вали, а ждали указующего слова Федора Степановича.
Даже бойкая Аня вдруг сникла, осторожно прикрыла
ящик стола и засобиралась пойти на ферму, откуда
только что явилась, словно нерешенные дела срочно
вытребовали ее туда.
— Как ваши ноги, Мартын Конович? — вдруг спро
сил главный бухгалтер, для такого случая погасив
60
улыбку и ирижимая к темени воздушный клочок волос.
— Да ничего...
— Ах да, прости, — спохватился главный бухгал
тер.
— Ну дак как, еще не протрясли колхоз без ме
ня? — назойливо переспросил он, имея обыкновение шу
тить подобным образом.
Косматые брови Мартына нервно вздрогнули, и
непролазный сивый волос на голове встал торчком,
словно бы ужасно напугался человек:
— Не у чего стало жить. Корова себя не оправды-
ват, и рыба за тридевять земель... Протрясать боле
нечего.
— Ты, Мартын Конович, не в секту ли без меня
вступил? По-молитвенному нынче вдруг заговорил. Ты,
Аннушка, чего не упустила без меня? Небось, полит-
беседы редко проводишь, — коротко хохотнул Федор
Степанович, собираясь разговор свести на шутку,' но,
видно, ответ и самому показался легкомысленным, и
потому солидно добавил, локтем придавливая счеты:—
Денег-то на миллионы нынче считаем. Ты посмотри,
как жить стали.