ниально фиксируется состояние человека на распутье, в раздоре

с самим собой, в то время как в сонете есть твердость, открытие

и решение. Как ни тошно жить в мире бедствий и зла, где у мысли

«замкнут рот» и разум «сносит глупости хвалу», он не покинет

этот мир, потому что живет вовсе не зря и у него есть нравствен¬

ная задача, в переводе Пастернака изложенная так:

Шекспира он объяснял Шекспиром, зная, что это идея не но¬

вая, что на близость мотивов монолога Гамлета и 66-го сонета

указывал, например, Л. Н. Толстой в своей известной статье. По

в шекспироведении для всего есть модели. Как бы там ни было,

орленевский поэтичный и впечатлительный Гамлет, поверив

в свою миссию, в необходимость своего дела, справляется со своей

слабостью. И долго не удававшийся монолог (в первых спектаклях

он его вовсе опускал) засверкал всеми красками! Очевидцы рас¬

сказывают, что, выступая в концертах в десятые годы, он рядом

с прозой Достоевского и уже упоминавшимися стихами Никитина

читал монолог «Свершить или не свершить» (тогдашний вариант

«Быть или не быть»).

Почему же «Гамлет», самая капитальная работа в жизни Ор-

ленева, недолго продержался в его репертуаре? Проще всего это

объяснить причинами внешними, я сказал бы — экономическими.

Достаточно назвать число участников в его шекспировском спек¬

такле, который он возил по польским и литовским городам в том

же 1909 году: их было несколько десятков человек. В Варшаве

или в промышленной Лодзи сборы могли оправдать расходы на

содержание такой труппы. В городах поменьше на это нельзя

было рассчитывать. И разбухшая труппа постепенно стала таять.

Вскоре пришлось отказаться от громоздких декораций, неудобных

для перевозки. Затем настал черед музыки, затягивавшей дей¬

ствие. Потом понадобились купюры в тексте. И все-таки износ

«Гамлета» был главным образом моральный.

Слишком долго он готовил эту роль, слишком много мудрил

над пей, слишком часто переделывал... Какой алмаз мог выдер-

жать такую шлифовку! Орлеиев позже признавал, что затормо¬

шил своего Гамлета и упустил ту критическую минуту, когда от

замысла надо переходить к действию, иначе твои черновики ни¬

когда не станут искусством. Ушли сроки, и прекрасные в отдель¬

ности фрагменты «Гамлета» не сложились в едином движении

роли.

Ирония заключалась в том, что ситуация здесь напоминала

гамлетовскую, знакомую по монологу «Быть или не быть», где

говорится, как от «долгих отлагательств» погибают «замыслы

с размахом», вначале обещавшие успех.

Тысяча девятьсот девятый год — год Гамлета — закончился

большой поездкой Орленева в Сибирь и на Дальний Восток. С на¬

чала века, со времен русско-японской войны и завершения стро¬

ительства великой сибирской магистрали, гастролеры из столицы

стали все чаще и охотнее ездить на Восток до самого Тихого

океана. Сезон 1909/10 года в этом смысле был рекордный. Орле¬

нев так и пишет Тальникову: «В Сибирь в этом году собирается

много, поездок» и он хочет опередить всех гастролеров. Но ему

нечего было опасаться конкуренции. Весть о выступлениях Орле¬

нева распространилась по городам Сибири еще до его приезда, и

билеты быстро раскупались. Триумфальная поездка продолжа¬

лась несколько месяцев, до весны 1910 года, и он потерял счет

деньгам. Правда, у этого успеха была своя неудобная сторона:

ни одного дня отдыха, ни одной паузы, спрос рождал предложе¬

ние по известному антрепренерскому правилу: «много, много,

а еще бы столько!» Добавьте к этому бремя представительства

с его обязательным ритуалом званых обедов и ненужных зна¬

комств, и вы поймете, почему, устав от монотонности (несмотря

на кажущуюся пестроту) гастрольного быта, он разрешал себе

некоторую эксцентричность.

И. П. Вронский, участвовавший в его сибирской поездке,

вспоминает, как однажды в послеобеденные часы во Владиво¬

стоке несколько актеров собрались в гостинице у Орленева и

с азартом играли в лото: повальное увлечение, захватившее тогда

труппу. В номер вошел администратор, Орленев рассеянно спро¬

сил у него: какой сегодня сбор? Тот ответил, что не хуже, чем

в предыдущие дни, почти все билеты проданы. «Если так,—

кротко и даже виновато улыбаясь, сказал Павел Николаевич,— по¬

жалуйста, отмените спектакль. Очень хочется отдохнуть, да и

в лото мне везет сегодня, как никогда,— два рубля я уже выиг¬

рал... Объявите, что я болен. Всех денег все равно не заберешь!»

Оторопевший администратор посмотрел на застенчиво и теперь

чуть лукаво улыбающегося актера и почувствовал, что за его мяг¬

кой обходительностью скрывается невесть откуда взявшаяся не¬

преклонность. Спорить с ним было невозможно, и спектакль при¬

шлось отменить. И ведь не скажешь, что Орленев был самодуром,

что он манкировал своими обязанностями и совсем не знал цены

деньгам (это был уже 1910 год!). Но вот одолела скука и при¬

шла блажь, шальная мысль, карамазовская фантазия, и уже

никакие резоны на него не действовали.

Игра в лото вскоре надоела Орленеву, и у пего появилось но¬

вое увлечение, заполнившее досуги. Во время сибирской поездки

он стал страстным собирателем граммофонных пластинок и в не¬

сколько месяцев составил коллекцию, которой мог бы позавидо¬

вать музыкальный музей. Граммофон он возил с собой и запус¬

кал его в разное время суток, иногда, например, в поездах

дальнего следования. Но при его образе жизни заниматься собира¬

тельством было немыслимо, и в конце концов он раздарил свою

коллекцию, которой гордился. Примерно так кончилась и его биб¬

лиомания. Он любил книги и, когда только мог, посещал лавки

букинистов *. Вкусы у него менялись, в тот период он охотно по¬

купал русские сказки, труды о «русской смуте» начала XVII ве¬

ка — память о так и не сыгранной по-настоящему роли Само¬

званца — и то немногое, что появлялось в сфере тогда еще не

окрепшей пушкинистики. Те книги, которые покупал, он читал

быстро, зная, что долго они у него не удержатся.

Эти невинные увлечения обходились сравнительно недорого,

чего не скажешь о загулах Орленева, вроде того многодневного

по случаю встречи с Самойловым, который описала Татьяна

Павлова. Здесь он не стеснял себя в расходах. Но на этот раз

и разорительные кутежи не подорвали его благосостояния. Он

расплатился со старыми долгами, вспомнил каких-то родственни¬

ков, о которых давно думать забыл, и перевел им деньги, послал

телеграмму Талышкову, где были такие слова: «Успех во всех

отношениях превосходный. Если нужны деньги, не стесняйся» 3.

* «.. .Вряд ли много найдется на земле людей, которые бы так любили

книгу, как он», — вспоминает Мгебров, хотя и признает, что читал Орленев

не систематически, порывами, волнами. Если же книга его захватывала, то

она «превращалась его творчеством в живой, огромный, почти видимый,

реально живущий мир...» 2.

Я ио знаю, откликнулся ли Тальников и другие друзья Орлспсва

в разных концах России, которым он предлагал братскую помощь,

но, когда после Владивостока, Харбина, Иркутска, Омска и неко¬

торых уральских городов он приехал в Ярославль, у него на ру¬

ках оказалось тридцать тысяч рублей, по тем временам целое со¬

стояние.

Про нажитые в Сибири тридцать тысяч Орленев напишет по¬

том в мемуарах: еще до возвращения в Москву у него возникает

мысль — раз ему досталось такое богатство, он на время расста¬