Дарья давай ее успокаивать, а меня всего типать стало. Вот так живешь с человеком и не знаешь, на что он способен. А Прасковья все не унималась:

– Ругалась она страшно. Откупорила бутылку своего любимого Киндзмараули и давай пить прямо с горлышка. Я ей бокал подала – она его о стену. Говорит «На счастье», а сама слезами заливается и смеется истерически. Опьянела быстро. Несла чушь всякую. То платье свадебное рвалась покупать, то нож в сердце вонзить грозилась. Все твердила «Если не мне, никому не достанется». Потом к Лизе цепляться стала. Нож так на место и не положила. Пошла за Лизой в зал и все поучала, как нужно улыбаться клиентам,  правильно сервировать стол и предлагать вино. 

Развевалась Прасковья. Давай носом шмыгать. Дарья обняла ее за плечи и продолжила:

– Лиза с ней даже не спорила. Но как только повернулась спиной, Гулиса метнула нож, как дротик в центр мишени. Зазвенела посуда. Бедная Лиза упала плашмя. Кровь хлынула по белой блузке и на пол. Клиенты вмиг с мест подскочили и бегом к выходу. Шум, крики, паника. Я и сама бы сбежала, но Гулиса преградила путь. Начала крушить все подряд, угрожала и мне расправой. Будто черт в нее вселился. Смотреть страшно было.

– Я вызвал скорою, потом позвонил тебе. – Стас говорил, как никогда серьезно. – Остановить ее было невозможно. Она не подпускала меня к себе, защищалась, как дикая кошка. Не знаю, что будет дальше. Лиза чудом осталась жива. Но Гулиса ее чуть не убила. И еще не факт, что Лиза выйдет из больницы на своих ногах.

– Бедная Лиза.

Я не знал, за что хвататься. Все пошло наперекосяк.

Вернулся на завод. К тому времени делегация и руководство уже пришли к общему соглашению и в конференц-зале звучали тосты за развитие металлургической промышленности. Меня же ждали папки с документами, факсы и телефонные звонки, от которых отбоя не было.

Не смотря на занятость, я не забывал об Олесе. Она светлым пятнышком присутствовала на фоне всей этой черноты. Ближе к вечеру я решил сходить в парикмахерскую в надежде увидеть там ее.

С работы я ушел немного раньше обычного. Мысли путались. Я больше думал о смерти мужа Олеси, чем о Гулисе и всем что с ней связано. Я боялся, что Олеси не будет на месте из-за траура. Но мои опасения не подтвердились.

Когда я вошел в парикмахерскую, Олеся делала прическу какой-то молодящейся старушке. Ее тоненькие пальчики аккуратно укладывали пряди.

Олеся заметила меня в зеркальном отражении, и ее губки немножко изогнулись в улыбке. Глазки оживились. Мне доставляло радость смотреть на ее невинное личико. Я поздоровался и подмигнул ей, ощущая прилив сил. Рядом с Олесей я забывал обо всем. Меня не волновал ни погром дома, ни в ресторане – меня волновала только она.

Олеся, Олеся, Олеся.

Мы не спеша брели по городской аллее. Фонари освещали вечернюю улицу. Олеся, спрятав подбородок за теплым шарфом, опустила голову. Скромница. Ветер развевал ее золотистые локоны, и я, как мальчишка, любовался ее красотой. Естественной и нетронутой иглами мастеров татуажа.

Олеся молчала. Я робко коснулся ее руки и легонько сжал холодные пальчики, наблюдая за реакцией. Она не оттолкнула. Посмотрела на наши руки, потом в глаза, и я еле удержался, чтобы не заключить ее в объятья. Ее губки пахли сладостью. Я представил наш поцелуй, но подумал, что время для первого поцелуя еще не пришло.

Мы держались за руки и шли медленным шагом, а мимо пролетали автомобили, переполненные автобусы и трамваи. Я хотел провести Олесю до самого дома, но и тут не обошлось без Гулисы.

Случайно или нарочно, но она испортила мне вдобавок ко всему еще и вечер. Мало того, что разгромила мой ресторан и едва не убила официантку, так она еще и посмела угрожать Олесе.

Появилась непонятно откуда, будто следила за мной, и давай вживаться в роль счастливой невесты. Стерва. Сначала на шею вешалась с поцелуйчиками. Я грубо отбросил ее цепкие ручищи, так она стала орать как потерпевшая и обвинять меня во всех грехах.

Олеся изменилась в лице. Казалось, вот-вот хлынут слезы. До чего же я зол был на Гулису. Олеся по сравнению с ней была беззащитным ребенком, нуждающимся в отцовской защите. Гулиса же мегера без стыда и совести.  Она набросилась на Олесю и чуть не повалила ее на асфальт. Но я этого не допустил. Оттащил в сторону и с силой толкнул на газон. Она кричала, что изуродует Олесе лицо, побреет на лысо и вырвет язык, чтобы не смела больше чужих мужчин уводить. Истеричка.

Но самое неприятное в том, что Олеся таинственным образом исчезла. Я оглянулся – за спиной никого. Будто испарилась. Я искал взглядом, всматриваясь в женские силуэты, но моего маленького ангелочка нигде не было. Меня окружала суета, из которой тяжело было выбраться. Я побежал, звал Олесю, но она не отзывалась. Зато по пятам бежала Гулиса. Стучала каблуками, как гарцующая лошадь. 

Остановился. Смотрю на нее, не скрывая негодования. – Стоит. В грязном плаще. Взгляд волчий. Рот – оскал. Думаю, ну и вляпался же я.

Гулиса отдышалась и орет во всю глотку:

– Что это за сучка? Ты что промел меня на эту дешевку? Ты что ослеп? У нее же ни лица, ни фигуры, ни депозитных вкладов!

Она протянула руки к моему пиджаку, но я опередил ее и так натянул ее воротник, что швы стали трещать. Я тряс ее и говорил все, что думал. Точнее засыпал ее вопросами:

– А у тебя что есть? Ты чего добилась в жизни? Ты и копейки не заработала! Что ты умеешь? Ничего! Хотя нет – ноги раздвигать! Но это немудрено. А, по сути, у тебя ни образования, ни работы, ни дома, ни прописки. Ты БОМЖ, Гулиса. Ухоженный БОМЖ, в которого вложили деньги. Спрашивается для чего? Ты на себя в зеркало давно смотрела? Что стало с твоим лицом? А шестой размер груди тебя для чего? И ты после всего этого говоришь, что я ослеп?

– Какая же ты скотина, Руслан, – кричала она, вырываясь. – Ты думаешь, это так сойдет тебе с рук? Никто, слышишь, никто не имеет права так со мной обращаться. Ты попользовался мной и выставил за дверь, как мусор. Ты забыл, кто мой отец? Суббота не за горами. Он заставит тебя жениться не мне! Вот увидишь!

Приезд Васо меня, конечно, беспокоил, но сдаваться не входило в мои планы:

– Я с превеликим удовольствием встречусь с твоим отцом. И знаешь, зачем? Выставлю ему счет за твой дебош! Кто-то же должен заплатить за разбитые тобой вина и коньяки. Ты хоть знаешь, какой ущерб нанесла моему бизнесу?  Да ты посуду у меня мыть будешь, пока не отработаешь все в полной мере!

Гулиса недовольно прищурилась и выпустила воздух через нос, отчего ноздри угрожающе расширились.

– Мечтать не вредно. Отец выбьет эту дурь из твоей головы. Как миленький в ЗАГС со мной пойдешь, или я не дочь Васо Обезбашидзе.

– Дура, ты Гулиса. После всех твоих выходок мы не сможем уживаться друг с другом. Не понимаю, зачем ты хочешь меня на себе женить?

– Ты мой и только мой! Я тебя никому не отдам. Заруби себе на носу – никому. А та, что осмелиться мне дорогу перейти, жить будет недолго. Запомни это хорошенько. Лиза уже поняла, что со мной лучше не тягаться. И эта твоя… Как там ее? Олеся! Пусть тапочки белые готовит – я ускорю ее встречу с всевышним.

Не сдержался я, во второй раз руку на нее поднял. Ударил так, что пальцам горячо стало.

И тут она будто снова вошла в роль и давай падать передо мной на колени и просить простить ее. Я стоял и смотрел на нее, как на плохую актрису. Или она, правда, с ума сошла или всегда и была такой ненормальной, а я не замечал.

Я развернулся и ушел. Бежать за мной, как собачонка, Гулиса не стала, что признаюсь, порадовало.

Куда было идти? Искать Олесю? К себе? И решил я прогуляться в сторону старого поселка, туда, где на самой окраине жили раньше две ведьмы. Хотел я свет в окошке увидеть. Сам считаю, что глупо в чужие окна заглядывать, но тянуло меня что-то. Может, желание убедиться, что Олеся благополучно добралась домой, а может сама баба Матрена меня позвала своим нашептыванием.