— Что все это значит? — спросила она с недоверием и недоумением.

— Видишь ли, мне трудно все объяснить, — признался я. — И возможно, просьба моя покажется тебе странной, но я уверяю тебя, что это поможет нам отсюда выбраться.

— Так что же я должна делать? Убить тебя?

— Страшно смешно, — процедил я сквозь зубы. — Если будет время, я еще покатаюсь по полу от смеха. Но пока этого времени у меня нет. Ты видишь чашу на полу? В нее налит только старый добрый коньяк. И ты должна сесть на нее.

— Что-что я должна?

— Сесть на нее, — спокойно повторил я. — В настоящий момент он холодный… Я имею в виду коньяк. А твой зад согреет его, и через какое-то время он будет иметь комнатную температуру.

— Я и раньше слышала о разных диких шутниках. Но тебе полагается за это диплом первой степени!

— Я говорю серьезно.

— Ты опасный сумасшедший! — сердито прошипела она.

— С холодным коньяком ничего не выйдет.

— О, Бог ты мой! — выдохнула Джулия. — Я слышала о людях с причудами, но с таким встречаюсь в первый раз. Это превосходит все!

— Заткнись! — набросился я на нее.

Разумными уговорами здесь, видимо, добиться было ничего нельзя. Поэтому я схватил Колетт одной рукой за плечи, а другой — под коленки и посадил ее на чашу.

Раздался шлепающий звук. Колетт пронзительно вскрикнула и попыталась выбраться из сосуда. А так как коньяк проливать было нельзя — у нас его больше не было, — то я уселся верхом на ее бедра и крепко держал ее руки за спиной.

— Сейчас пойдет пар! — благоговейно заметила Джулия. — И пары коньяка сорвут их обоих с чаши…

— Раньше он не был таким, — самодовольно заявила Мэнди. — Видимо, он стал импотентом после того, как я бросила его.

— Отпусти меня! — выла Колетт. — Ты развратник!.. — И укусила меня в мочку уха.

— Я только хочу, чтобы ты тут немного посидела, — прокряхтел я.

— Мне холодно! — вскричала она. — И ко всему прочему так сидеть неприлично!

— Если мы не согреем коньяк, он не загорится, — объяснил я.

— За кого ты меня, черт возьми, принимаешь? — не сдавалась она. — За рождественский торт?

Ее зубы снова подобрались к моему уху. Я попытался отклонить голову в сторону, и она своими зубами сорвала мне кожу. Боль была ужасная.

— Если нам удастся поджечь коньяк, то мы сможем его отнести к окну и поджечь занавески! — простонал я. — И если вы обе поднимете свои задницы с кровати и поможете набросать у окна простыни, одеяла и другие хорошо горящие предметы, то вы окажете мне большую помощь.

— Ты что, хочешь поджечь дом? — Колетт так уставилась на меня, что глаза ее, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

— Полый кирпич не очень-то хорошо воспламеняется, — нетерпеливо сказал я. — Нам просто нужно привлечь внимание охранников. Собаки близко к огню не подбегут, и, кроме того, их удержат охранники. Особенно если они увидят, как из окна выпрыгивают голые девушки, чтобы спастись.

— Эта комната находится на втором этаже, — испуганно сказала Джулия.

— Не играет никакой роли, — буркнул я. — Вы будете прыгать, договорились?

— Прямо в руки охранников, которые снова отведут нас в дом, — возмутилась Джулия. — Великолепная мысль!

— Мы должны их чем-то отвлечь. Не забывайте об этом. Мы должны устроить маленький переполох внутри дома и снаружи.

— И что потом? — спросила Мэнди.

— Об остальном я еще не подумал, — признался я. — Но самое главное — начало.

— Более идиотских слов я еще никогда не слышала, — заявила Джулия. — Я в этой игре не участвую.

— О’кей! — Я глубоко вздохнул. — Я не хотел вам рассказывать, потому что это очень жестоко, но вы мне не оставляете выбора.

— Что рассказывать? — насторожилась Мэнди.

— Они собираются впустить сюда в полночь всех охранников, чтобы все по очереди насиловали вас, пока с вас не слезет кожа. А если этого окажется недостаточно, Курт позаботится и об остальном.

Джулия так высоко прыгнула с кровати, словно ее крокодил укусил в зад.

— Не сиди, как глупая гусыня! — набросилась она на Мэнди. — Помоги мне перенести постельное белье к окну!

Внезапно все уверились в правоте моих слов, даже Колетт. Когда я встал, она послушно осталась сидеть на чаше, словно увидела в этом свое призвание.

— Пол, — тихо сказала она, — я хотела бы все знать. Значит, мы разожжем костер, охранники увидят его и примчатся сюда. И тогда мы выпрыгнем из окна, так?

— Приблизительно. Если говорить точно, то выпрыгнут только Мэнди и Джулия.

— А что со мной?

— Ты будешь мертва, — медленно произнес я.

— Что?!

— Ну да, ты должна притвориться мертвой, — сказал я. — Пока здесь будут те, кто прибежит сюда, чтобы их обмануть.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь…

— Я тоже надеюсь.

С огромной кровати уже были сорваны все простыни и одеяла. Я кинул матрац на пол и потащил его к двери. Потом поковырял в нем пальцем, пока мне не удалось прорвать дырочку. Матрац был набит искусственными волокнами, которые толком и гореть-то не будут, а только чадить.

— Как там у нас коньяк? — спросил я Колетт.

— Теперь уже не кажется холодным.

Джулия и Мэнди стояли у кучи одеял и простыней, которые они нагромоздили у окна, и внимательно наблюдали за мной.

— Мы действительно должны выпрыгнуть из окна? — нервно спросила Мэнди. — Мне не очень хотелось бы, чтобы в мои пикантные места впились осколки стекла.

— Возможно, ты и права, — согласился я. — Может быть, лучше разбить стекла, а вы просто будете стоять рядом и кричать во всю глотку.

— Я начинаю спрашивать себя, а не предпочесть ли лучше смерть…

— Чему? Сюда ворвутся охранники и спасут нас…

Наконец послышался голос Колетт:

— Мне долго еще сидеть, Пол? Я боюсь, что чаша разрежет мне весь зад.

Я помог ей подняться и осмотрел ее зад. На нем красовался красный круг, а вокруг шли лиловые подтеки.

— Сенсационный рождественский подарок! — рискуя навлечь на себя гнев одалисок, провозгласил я. — Задница, выдержанная как старое вино и настоенная на коньяке.

Я поднес к чаще горящую спичку, и коньяк вспыхнул ярким голубым пламенем. Потом я взял пучок матрасной набивки, подержал его над огнем, пока волокна не начали чадить, и сунул их обратно в матрац. Облако едкого дыма поднялось к потолку, получилось нечто вроде дымовой завесы. Я схватил стул и ножками выбил четыре оконных стекла. Потом поднес чашу с горящим коньяком к куче одеял и простыней и поджег ее. Через несколько секунд все вокруг полыхало жарким огнем, даже занавески.

— О’кей, мои милые! Теперь начинайте кричать!

— А что делать мне? — хмуро осведомилась Колетт, словно я исключил ее из программы удовольствий.

— Ты мертва, — безжалостно сказал я. — Задохнулась от дыма.

— Это, похоже, уже не шутка. — Она сильно закашлялась.

Я отвел ее в сторону от двери и уложил на пол, спиной ко входу.

— Попытайся расслабиться,— сказал я и тоже сильно закашлялся.

— Расслабиться? — Ее лицо судорожно скривилось. — Я же здесь задохнусь, ты, умник!

Едкий дым быстро наполнил всю комнату. Дышать становилось все тяжелее. И кроме того, стало жарко. Постельное белье горело весело, пламя почти достигло потолка, и крики девушек казались вполне естественными.

«Не совершил ли Донован ошибки?» — подумал я. У меня на это нашлось лишь одно утешение: если я совершил, то теперь было поздно что-либо исправлять. Поэтому я остался стоять у двери, прижавшись к стене, и выжидал.

Пот лил у меня по лицу, в комнате стало невыносимо жарко, и я не мог подавить свой кашель. Дым подействовал и на девушек, стоявших у окна, их крики прерывались приступами кашля. Колетт, лежавшей на полу, было все же немного легче.

Где-то в доме я услышал возбужденные голоса людей, а потом три глухих взрыва. В следующее мгновение ключ повернулся в замке, и дверь распахнулась.

Несколько секунд никто не входил.

Потом появилась рука, державшая пистолет. Я схватил ее за запястье обеими руками, приложив всю свою силу. В следующее мгновение, резко повернувшись, я рванул обладателя руки на 180 градусов так, что он описал дугу и грохнулся о стену. Было слышно, как что-то неприятно хрустнуло и треснуло. Я отпустил руку, и человек упал на пол. Я нагнулся, чтобы посмотреть, кто это, и увидел Диборна. Очки его разбились, а лицо было залито кровью.