— Правда?

Я недоверчиво посмотрел на рыжеволосую секретаршу, вспомнив, что у этого хрупкого на вид женственного создания сила удара не уступает возможностям здоровенного мула.

— Я должна извиниться, дорогой, — между тем лепетала она. — Ты показал себя храбрецом, а я обошлась с тобой жестоко…

— Ты не шутишь? — растерянно прохрипел я.

— Конечно нет, — уверяла меня нежданная гостья. Ванда расплылась в улыбке, и только тут я заметил ее детскую пижамку. — Ты показал себя таким умным и энергичным, — продолжала мурлыкать девушка, — там, внизу, пока остальные стояли, разинув рты. А потом настоял на том, чтобы первым охранять нас всех, оставшись внизу один с винтовкой в руках. В твоих руках была наша жизнь!

— Да? — пробормотал я, не совсем понимая, о чем она говорит.

— Я уже тогда поняла, что этот противный старикашка врет, — возмущалась она. — А я так жестоко обошлась с тобой, сказала, что ты пьян, и не выслушала твоих объяснений!

— А, вот ты о чем! Я наконец разобрался, в чем дело. — Я вышел из дома и хотел разыскать того, кто подглядывал…

— Я так и думала! — гордо заявила она. — Как я могла не поверить тебе, настоящему мужчине, а вместо этого поверить противному старикашке. Прости меня, пожалуйста, Ларри!

— Какому противному старикашке? — спросил я.

— Весткотту! — У нее это имя прозвучало, как ругательство. — Тебя так долго не было, и я решила, что с тобой что-то случилось, — охотно пояснила Ванда. — Я решила попросить кого-нибудь из мужчин пойти поискать тебя. И когда я спускалась по лестнице, мне встретился этот ужасный старикашка Весткотт. Я ему все рассказала. Он только расхохотался в ответ и посоветовал мне вернуться в постель и ни о чем не беспокоиться. «Бейкер никогда не решится выйти за дверь дома, — сказал он. — Он со своим приятелем Сливкой как раз сейчас выпивает в комнате Бориса». И естественно, я разозлилась и вернулась к себе. А когда ты постучал, я подумала, что ты ужасный нахал, если решил вернуться и притвориться, что выходил из дома, а сам все это время пил со Сливкой… — Ванда перевела дыхание. — Я ужасно разозлилась на тебя.

— Понятно, — протянул я. Моя щека снова заныла от воспоминания о недавнем финале моего посещения комнаты секретарши. — Я очень рад, что ты теперь знаешь правду, милая Ванда.

— Я тоже. — Она села, и ее восхитительная грудь эмоционально содрогнулась, натянув тонкий бледно-голубой шелк, который тут же стал прозрачным. — Я знала, что ты считаешь меня несносной девчонкой, и не могла уснуть, пока не извинюсь, не расскажу тебе всю правду… — Ее глаза сияли. — Ты самый храбрый мужчина из всех, кого я знаю, Ларри Бейкер!

— Спасибо, солнышко! — прочувствованно поблагодарил я ее. — Как же тебе удалось пробраться в мою комнату посреди ночи? Что ты сказала Кэрол Фримен?

— А я ничего ей не сказала, — самодовольно ответила Ванда. — Просто подождала, пока она крепко уснет, и потихоньку сбежала. Я знала, что ты не вернешься до трех часов, поэтому можно было не торопиться.

— Пожалуй, и теперь не нужно, — промямлил я.

— Что не нужно? — не поняла она.

— Торопиться, — прохрипел я.

— Конечно. — Ее глаза засияли еще ярче. Она встала и медленно направилась ко мне, покачивая роскошной грудью.

— У нас масса времени, Ларри, дорогой. Вполне достаточно, чтобы герой успел получить свою награду.

Она бросилась в мои объятия, и я крепко прижал ее к себе, чтобы она не спружинила и не отскочила. Обвив мою шею руками, Ванда лихорадочно впилась в мой рот. Я ощутил восхитительную тяжесть ее груди. Мои руки скользнули с ее плеч на округлые бедра и крепко вцепились в двойной холм ягодиц. Девушка тихо застонала, а ее язычок затрепетал в моем рту. Я понял, что ради такой минуты стоило рисковать собственной шеей. И тут раздался стук в дверь. С ужасом в глазах Ванда отпрянула от меня. Я затряс головой, показывая, что для меня это тоже было шоком. Но стук становился все громче. Надо было что-то предпринимать.

— Я не хочу, чтобы меня застали здесь! — прошептала Ванда. — Кто бы там ни был, гони их!

Я кивнул и чуть-чуть приоткрыл дверь. Представший предо мной вид печальной морды сенбернара вызвал у меня чувство безудержной ярости.

— Убирайся вниз на свой пост, ты, русский прохвост! — рявкнул я.

— Ларри, товарищ, старый друг! — захныкал Борис. — Почему ты мне ничего не сказал?

— Не заговаривай мне зубы, — зашипел я. — Из-за тебя нас всех перебьют в собственных постелях.

— Прошу тебя, мой самый старый и самый дорогой друг! — взмолился он. — Я понимаю, ты рассердился на меня и поэтому ничего не сказал. Но что мне делать? Может, мне все оставить так, как есть?

— Это винтовка! — не дослушав его, объяснил я. — Ты направляешь ее конец с дыркой на любой объект, который тебе не нравится, и нажимаешь маленький рычажок на другом ее конце. Все очень просто!

— С винтовкой все ясно, — сказал он дрожащим голосом. — Я говорю совсем о другом.

— Ну и о чем ты говоришь? — свирепо спросил я.

— О трупе в конце холла, — пролепетал он. — Его лицо просто ужасно!

— Ты сошел с ума, вот тебе и чудится всякая чепуха, — отмахнулся я. — Труп Люкаса остался в его комнате. Клюрман закрыл эту комнату, помнишь?

— Не нужно меня разыгрывать, товарищ. Мои нервы… — Борис беспомощно закатил черные глаза. — Я говорю не о трупе Люкаса, а совсем о другом трупе. Он лежит в конце холла, около входной двери.

— В конце холла… — Я приоткрыл дверь еще немного и тупо уставился на него. — Там нет никакого трупа.

Борис затрясся крупной дрожью.

— Хватит шутить! — воскликнул он. — Я и не думал, что бывают такие здоровенные трупы! Не веришь, сходи и сам посмотри.

Я глянул через плечо на Ванду, которая, успокаивая меня, жестикулировала руками. Она права, уныло подумал я, от этого русского кретина можно избавиться, только если потакать ему во всем. Я вышел в коридор, закрыл за собой дверь и сердито посмотрел на него.

— Если ты вздумал шутить, то пожалеешь об этом, старый друг! — произнес я ядовитым тоном.

— Клянусь! — простонал он. — Я сам сначала решил, что это твоя шутка, просто куча старого тряпья. Но когда я как следует рассмотрел… — Он закатил глаза. — Самые страшные дни революции — это детские игрушки по сравнению с этим зрелищем!

— Уверен, что ты уже опустошил вторую бутылку, — недоверчиво проворчал я.

— Клянусь, я не выпил ни капли, — заверил меня Борис. В его глазах засветился луч надежды. — Какая великолепная идея, друг!

Как обычно, лестница под нами трещала на все лады, но это меня уже нисколько не беспокоило. Я хотел быстренько проверить фантазию Бориса и тут же вернуться к Ванде. Нужно было все сделать поскорее, прежде чем она откажется от своего обещания и исчезнет. Свет в холле на первом этаже был тусклым, но я разглядел у двери что-то похожее на кучу старого тряпья.

— Видишь? — прошептал Борис.

— Кто-то решил сыграть глупую шутку, — усмехнулся я, — оставив здесь кучу старого…

Но подступившая к горлу тошнота подтвердила, что Борис был прав.

Куча старого тряпья состояла из черного шелкового кителя со стоячим воротничком и широких брюк, которые были по-прежнему надеты на тело джинна из бутылки. Он лежал на боку, глядя на меня незрячими глазами, в которых застыл немой ужас. Лицо, искаженное агонией, с зубами, оскаленными в жуткой ухмылке, напоминало маску смерти. Между его лопаток торчала рукоятка ножа, и кровавый след тянулся от лужи крови, натекшей из раны, к полуоткрытой входной двери. Видимо, мы с Мартой совершили нашу первую большую ошибку — разыскивали, куда Эмиль запрятал труп Юджина Весткотта вместо того, чтобы искать труп Эмиля.

Происходившее в гостиной напоминало повторную репетицию сцены нашего собрания после убийства. Только на этот раз мы собрались в гостиной после второго убийства. Кинозвезда Кэрол Фримен выглядела более собранной, чем в первый раз, то есть она была расстроена не более чем две другие женщины. Борис сидел, не пряча бутылку водки и стакан. Он явно демонстрировал, что алкоголь не сможет расшатать его моральные устои больше, чем их уже расшатало пребывание в качестве гостя в замке Иф. Весткотт — Юджин или Карл? — неподвижно стоял в центре комнаты, подавляя всех окружающих. И его колючие брови, и короткие усы, казалось, немного обвисли, а карие выпученные глаза приобрели остекленевшее выражение. С моего места на диване, где я сидел рядом с Вандой, он выглядел как примитивная скульптура, которую художник чуть не испортил, высекая на монолите черты лица.