фуражках пограничников и вооружены [135] автоматами. Отряд перегруппируется. В

передние цепи выдвигаются бойцы рослые, крепкие и смелые. Их возглавляет командир

в солдатской шинели и генеральской фуражке на бритой голове. Указывая карабином

направление, призывает:

— Замедление подрывает дух атаки, товарищи. Значит, вперед!

Мы вливаемся в ряды атакующих. Вместе с ними выбегаем на убранное хлебное

поле, заставленное крестцами снопов. Видим, как примерно в километре от нас,

вздымая пыль, по дороге движутся немцы. Заметив нас, машины останавливаются, и

пулеметные очереди косят наши ряды. Кое-кто залег, прячась за крестцами снопов, но

основная лавина устремляется вперед.

Впереди наших цепей во весь рост встал тот командир, в генеральской фуражке.

Шинель на нем распахнулась, на гимнастерке — генеральские петлицы и орден

Красного Знамени. Подняв над головой карабин, он кричит:

— Наш великий народ никогда и никому не покорить! Вперед, товарищи, и только

— вперед! Ур-ра!

Зов дружно подхватывают. Кажется, призыв генерала удваивает наши силы.

— Это генерал Баграмян из штаба фронта, — говорит бегущий рядом со мной

лейтенант. — Слыхал, что геройский товарищ!

В шестидесятые годы, когда отмечалось двадцатилетие обороны Киева, появилась

книга И. X. Баграмяна «Город-герой на Днепре», которая вызвала живой интерес,

особенно среди нас, защитников столицы Советской Украины. Я обратился к ее автору

с письмом. Несмотря на свою большую занятость, Маршал Советского Союза И. X.

Баграмян незамедлительно прислал ответ. Он писал:

«Городище, где была одна из «дневок» колонны Военного совета и штаба

Юго-Западного фронта, я, конечно, помню очень хорошо.

Вечерняя атака городищенских высот, о которой Вы вспоминаете,

происходила следующим образом. Под вечер фашистские автоматчики

внезапно сбили наших бойцов с высот, что северо-восточнее Городищ.

Генерал Кирпонос приказал мне с небольшим отрядом атаковать противника,

занявшего высоты, и расчистить путь на Сенчу. [136]

Когда я повел свой отряд в атаку, то к нам присоединилась огромная масса

бойцов и командиров, которые оказались к этому времени поблизости.

Результаты атаки Вам известны».

* * *

Как же не помнить о тех результатах! Вражеские машины, не прекращая огня,

тронулись со своих мест. Мы ли испугали немцев, или, может, они спешили на

выполнение своих задач — неведомо. Но они скрылись, исчезли в вечерних сумерках.

Это нас сильно вдохновило, и вскоре наш отряд ворвался в большое село, занятое

фашистами.

Пока длился бой, совсем стемнело. Отряд рассредоточился. Одна часть бросилась

влево. Другой, нашей группе, было приказано атаковать врага в той части села, что

была справа. Короче говоря, наш ударный кулак ослаб. И тут мы лицом к лицу

столкнулись с вражескими танками.

Осветив местность ракетами, они расстреливали атакующих из пушек и

пулеметов. Мы пытались укрыться за постройками, чтобы забросать танки гранатами

сзади. Но они дальше не пошли и по-прежнему доставали нас своим огнем.

Тут смерть поджидала нашу Галю. Девушка задержалась возле раненого. Я видел,

как вздыбился огненный столб, а когда он погас, на том месте, где они были, уже ничего

не оказалось.

...Под утро я с небольшой горсткой бойцов оказался у села, что раскинуло свои

хаты по обрывистым кручам. Смотрю, вокруг — незнакомые лица. Лишь Еременко

держится поблизости. Где же другие мои друзья-товарищи? Где Козлихин, Донец,

Финьковский? Погибли или ушли с другой группой?

Перед нами в заболоченных прибрежьях лежала река. Значит, до Сулы добрались-

таки! На утлой лодчонке пересекли водную преграду. А потом долго-долго пробирались

по болоту, прыгая с кочки на кочку, мерили пучину шестами и нередко они не доставали

до дна.

Болото, казалось, никогда не кончится. Короткий отдых и снова — за шесты, с

кочки на кочку. Смертельно устали: весь день на ногах. Тем временем впереди

нескончаемо трещали автоматы.

Уже на убыль шли солнечные лучи. Мокрые, измученные, [137] мы вернулись на

берег. «Весь день мотаемся по корневищам, как Мазаевы зайцы, — угрюмо заявил

рослый детина из бойцов-незнакомцев. — А вон оно, сено, как кстати. Обсушимся,

души погреем, а ночью — ищи нас!» Действительно, слева за узкой протокой

заманчиво высился небольшой стожок. Что ж, пожалуй, верно подсказано. Но где же

наша лодка? Неужто течением унесло?

Бойцы начали раздеваться. И тут совсем рядом раздалось: «Рус, сдайсь!» Баркас с

вооруженными гитлеровцами подкрался вплотную. Из револьвера я открыл огонь, а

затем, как и двое других, кто уцелел, бросился в реку. Хотелось плыть быстрее, но

намокший прорезиненный плащ, распластавшись по воде, сдерживал движение.

Правда, он не давал и скрыться под воду. Выныривая, слыхал, как отчетливо сзади бьют

автоматы...

Выбравшись на противоположный берег и не увидев никого из тех, кто пытался

переплыть реку, побежал, прячась под кустами. Неожиданно натолкнулся на группу

бойцов и командиров, залегших в неглубокой лощине.

— Это по тебе так стреляли? — спросил один из них. Я сбивчиво рассказал, как

все было.

— Словом, с тобой та же история, как с Чапаем. Разница в том, что ты переплыл.

Но не Урал, а какую-то полтавскую Сулицу, — пошутил чернобровый лейтенант.

— Как, разве это — не Сула?

— Ого, до Сулы еще топать! — проговорил он и, вытаскивая из-под себя одеяло,

сказал: — Ты совсем дойдешь в мокром плаще. Дрожишь, как цуцик. На-ка, переодень.

И выпей вот, — он протянул флягу. — Авось быстрей согреешься.

Когда совсем стемнело, пошел вместе с ними. Шагали по полям и низинам.

Безудержно клонило в сон, но я держался. Под утро сделали короткий привал.

Сверившись с топографической картой, один из моих новых спутников сказал:

— Перед нами хутор Дрюковщина, рядом — урочище Шумейково.

Эти слова услыхал сквозь тяжелую дрему. В сновидении мелькали Груня и Галя и,

называя их по именам, я ошибался. Своим певучим голоском Груня укоряла: «Ухажерку

нашел на фронте! Эх ты!» А когда возникла Галя, я слышал, как она говорила с грустью

и надеждой: «Доживите [138] до своей встречи, друзья мои!» Но голоса их заглушал

лязг гусениц, и девчата в один голос отчаянно кричали: «Защити же нас от этих

железных гадин! Ты ж мужчина!» Я отвечал: «Вот они показались, видите? Уходите, а

мы их встретим, сейчас они получат свое!»

Между тем во сне или наяву я услышал над головой:

— Это ж командир третьей батареи. Вставай, скиталец!

Протирая глаза, я сердито ответил:

— Жду танки. Отстаньте!

— Так они на подходе. Бежим отсюда, скорей!

Вглядываюсь в знакомое лицо. Передо мной старший лейтенант Касьяненко,

командир штабной батареи нашего полка! Откуда он взялся? Но он по-прежнему

торопит: «Быстрей, быстрей! В хуторе укроемся. Иначе танки раздавят!»

Из-за деревьев выглядывали крестьянские постройки. За ними проступала темная

гряда рощи. Огородами миновали хутор. Направились в заросли, но нас остановили

словно из-под земли выросшие патрули: «Сюда нельзя! Ваши документы!»

Позади нарастал грохот танков. Вместе с патрулями мы спустились в заросшую

кустарником низину. Что же, подумалось, ожидает нас тут? Вынул из кобуры пистолет и

с горестью заметил, что в его барабане оставалось лишь два патрона.

...Через час начался бой. К хутору подошли немецкие танки и бронетранспортеры

с автоматчиками. Под непрерывным обстрелом мы метались по рощице, укрываясь в

овражках и за деревьями. Неожиданно я увидел, как неподалеку в овраге показались

командиры с яркими генеральскими петлицами на шинелях, и среди них — Кирпонос и