Поспешно экипируемся перед уходом. В это время над пунктом стремительно

проносится звено наших скоростных бомбардировщиков. Минута — и они над целью.

Слышится гул бомбовых взрывов. Касаясь, кажется, земли, самолеты утюжат

фашистские позиции. Отрывисто и резко татакают пулеметы. Развернувшись, самолеты

возвращаются мимо нас на бреющем полете.

А следом над селом появляются немецкие бомбардировщики. Как тогда над

Стырью, пикировщики вытягиваются в «карусель», завывая, бросаются вниз. Вновь

дымится земля и грохочут взрывы.

Наконец в районе боев устанавливается относительное затишье.

Мы с Морозовым направляемся по траншее к выходу. Но вдруг слышу, как

зуммерит телефон, и, оказавшись поблизости, берусь за телефонную трубку. Кричу,

оглушенный недавним гулом, во весь голос:

— Да, да, «Третий». Я — «Третий». Говорю: я — «Третий»! Слышите?

В ответ несется бас Бабенко:

— Та што ты шумишь так, сынок? И шифруешься? Ты ж в полукилометре вид

мэне! Дай комбата!

— Как? Что ты говоришь? — брови Григорьева взлетели и замерли в напряжении.

— Ох какая потеря! Петро, Петро!.. При бомбежке, будучи на танке? Ну как же он не

поостерегся? Да-а...

Он рассеянно положил на рычаг трубку и, ни к кому не обращаясь, скорбно

проговорил:

— Лейтенант Клименко убит. В куски разорвало. Прямым попаданием бомбы.

Командира первой батареи лейтенанта Клименко близко знать мне не привелось.

Однако слышал о нем как о грамотном командире-артиллеристе. Его, как говорили,

отличало стремление к самостоятельным действиям. По установившимся правилам,

первая батарея, которой командовал Клименко, находилась как подручная в

непосредственном ведении командира полка. И теперь, вероятно, Клименко должен был

находиться на полковом командном пункте. Но не усидел. Бросился комбат в бой, [72] и

когда наши танки пошли в атаку, вскочил на один из них, успев лишь крикнуть своим

бойцам: «Со связью не отставайте, хлопцы!» А вскоре налетели стаей фашистские

бомбардировщики...

И снова — зуммер телефона.

— Вас, товарищ комбат, — связист Еременко подал трубку Григорьеву и

зашептал: — Чую, шо сам товарищ полковник!

— Слушаю, товарищ «Семьдесят пятый». Здравствуйте! Да, наблюдал за всем

огнем. Полагаю, что было действенно. Да, товарищ «Семьдесят пятый», слыхал.

Сожалею, как о добром друге. И для части, конечно, большая потеря. Однако, война...

Я? Согласен, благодарю за доверие! Кто? Командир взвода управления. Да, уверен, что

заменит, справится. Что ж, что молодой. Да, так точно, рекомендую! Как Бухвалов?

Если приказ — не возразит! Да. До вечера!

Григорьев передал трубку Еременко, сел рядом со мной и, подперев голову

руками, долго сидел молча. Затем обратился ко мне:

— Я ухожу на первую батарею, вместо Клименко. Третьей батареей приказано

командовать тебе. Должен сказать... А вообще — поздравляю...

Я сидел неподвижно, ошеломленный новостью.

Вечером лейтенант Григорьев оставил наш наблюдательный пункт.

Распрощавшись со всеми, отправился на первую батарею.

Весь день продолжались атаки наших войск при поддержке танков. Корпусная

артиллерия держала под огневым воздействием район прорыва, без промедлений

отзываясь на заявки пехоты, сопровождая атакующих стрелков и танкистов огневым

валом. Когда требовалось — отсекала контратаки противника заградительным огнем.

Массированными артиллерийскими налетами наш полк вовремя сорвал контрудар

вражеской мотопехоты, нацеленный во фланг наших частей на западной окраине

Новоград-Волынского.

Редко, к сожалению, над районом прорыва появлялась наша авиация. Сверкая

серебристыми крыльями, бомбардировщики шли стороной. Глядя в небо, бойцы

просяще взывали: «Заверните к нам, соколы славные!» Не слышали летчики, летели

далее, на Житомир, через который, не считаясь ни с какими потерями, фашистская

бронеармада рвалась на златоглавый Киев. [73]

Во второй половине дня наша пехота и танки вырвались на Житомирское шоссе,

зацепились за автомагистраль, по которой до сих пор непрерывным потоком двигались

немецкие танково-механизированные войска. Противник ожесточенно сопротивлялся, и

каждый раз наш 543-й корпусной артполк своим огнем расчищал дорогу атакующим

частям. Поле боя было усеяно трупами фашистских солдат и офицеров. Ведя в

большинстве случаев встречные бои, танковые и стрелковые части, поддержанные

артиллеристами, настойчиво продвигались вперед. Наконец фашисты не выдержали и

бежали, бросая вооружение и боевые машины.

За день на тридцатикилометровом участке наши войска прорвались на глубину до

25 километров. На следующий день наступление возобновилось, и войска 5-й армии,

отбрасывая и опрокидывая противника, вновь прорвались вперед. Казалось, дорога

фашистам на Киев была перекрыта наглухо.

Вспоминая о тех событиях, бывший гитлеровский генерал А. Филиппи отметит,

что «5-я армия красных при поддержке значительных сил артиллерии предприняла

наступление, заставив перейти к обороне все те части и соединения, которые 6-й армии

удалось подтянуть к фронту». Спустя неделю, командование 6-й немецкой армии

вынуждено было признать: «Характер угрозы нашим войскам со стороны главных сил

5-й армии русских по-прежнему таков, что указанную угрозу следует ликвидировать до

наступления на Киев».

Ах, если б в тот момент более решительными и настойчивыми оказались действия

с юга, со стороны нашей 6-й армии!

3

Поздним вечером, когда на переднем крае установилось некоторое затишье, я

выехал на огневые позиции, чтобы ознакомиться с личным составом и большим

батарейным хозяйством.

Отблески пожарищ, бушевавших вокруг, багровым светом далеко озаряли

окрестности. Ночью было видно, как днем. Шофер Семен Финьковский легко вел

полуторку по полевой дороге через посевы и перелески. Я размышлял, как, наверно,

нелегко будет управляться с грузом сложных обязанностей, что неожиданно легли на

мои [74] плечи в неполные двадцать лет. Наша батарея — это четыре 152-

миллиметровые гаубицы, шесть тракторов-тягачей с двумя грузовыми прицепами,

четыре автомашины-полуторки, около 150 бойцов и командиров штатного состава.

Добрую половину среди них составляет недавнее пополнение, призванное из запаса,

которое надо в ходе боевых действий наставлять и подучивать.

Когда добрались до огневых, сразу бросился в глаза небольшой щит, на котором

крупными буквами было написано коротко и зовуще: «Здесь, под Новоград-Волынским,

решается судьба Киева. Стой насмерть, боец!»

К машине поспешил политрук Ерусланов. Мы давно не виделись со Степаном

Михайловичем. Здороваясь, обнялись. Я поинтересовался: как с боеприпасами?

— Доводим до полного боекомплекта. Хорошо, что база на зимних квартирах

неподалеку и сохранилась от всяких бомбежек.

В это время в сопровождении санинструктора дивизиона подошла девушка в

красноармейской форме с двумя квадратиками на зеленых петлицах. Ее невысокую,

ладную фигуру плотно облегала гимнастерка. Под пилоткой прятались русые косы,

уложенные короной. Военное обмундирование на таких девушках, может, в какой-то

мере скрадывает их внешнюю привлекательность. Но затмить красоту души ничем

невозможно. Простое и вместе с тем серьезное лицо с ямочками на щеках, острый

взгляд лучистых глаз сами по себе вызвали наше общее внимание. Мы разговаривали с

Пожогиным, когда она, придерживая рукой большую санитарную сумку, направилась к

нам.

— Вы — командир батареи? — спросила и подала мне, а затем Василию руку. —

Я — Галя Величко из Василькова, что под самым Киевом.

После запросто и непринужденно она станет знакомиться с каждым — и с