– Ступня твоя наверняка в стремени застряла. Подпругу перерезать надо, а потом уж мы тебя вместе с седлом вытащим.

Так и сделали. Пока Вышата, кряхтя от натуги, тянул Ерша из-под мертвого коня, в ноге шевельнулась боль, царапнула длинным когтем от ступни до колена, на мгновение замерла, словно испугавшись чего-то, а затем впилась сотней остро заточенных клыков, пережевывая каждую мышцу, каждую косточку. Дружинник застонал, стиснув зубы.

– Кажись, не поломал, – сказал Головня, осторожно ощупывая освобожденную ногу. – Повезло. Даст Бог, оклемаешься.

Он выпрямился во весь свой немалый рост, взял у Вышаты факел, осмотрелся.

– Да, здесь почище будет. Пожалуй, надо сюда Ставра приволочь.

Ерш понемногу приходил в себя, боль привела его в чувство. Имя отозвалось эхом в еще пустом сознании.

– Ставра? – спросил он. – Здорового такого?

Вышата кивнул:

– Да. Детина могучий. Правда, поранили его напрочь…

– Не болтай, – одернул парня старший. – Поранить поранили, да только жив он пока. Крови много потерял, но помирать рано ему еще.

– Я же… я же… – Слова гуляли в голове Ерша бессмысленной круговертью, никак не желали ложиться на язык. – Я же знаю его.

– И хорошо, – усмехнулся Головня. – Будет с кем языки почесать. Вот что, вы сидите здесь, а я за Ставром схожу. Факел не гасите.

– Но… – встрепенулся Вышата.

– Не гасите, сказал! Или ты хочешь, чтобы мы с ним до утра по побоищу блуждали, пока вас не найдем?! Тот-то! Сидите спокойно. Нехристи давно празднуют, им не до нас нынче.

Головня высморкался и, шагнув прочь из круга света, сразу исчез в темноте. Слышны были его удаляющиеся шаги, затем раздался зычный, никак не годящийся тощему телу голос:

– Ста-а-авр! Ста-а-аврушка! Отзовись, браток!

Тишина. С немалым трудом Ерш сел прямо, повел затекшими плечами, прислушался к отзвукам боли, потянувшимся вдоль всей спины вниз, к правому бедру. Значит, Ставр жив. Уцелел и в полон не попал. Можно, выходит, еще надеяться, что женится дружинник на его сестре, когда вернется домой. Когда они оба вернутся.

– Что, одолели нас? – спросил Ерш Вышату, хотя и сам знал ответ. Но молчание в этой оглушительной темноте слишком сильно отдавало беспамятством. А туда он не собирался возвращаться.

– Одолели, – вздохнул парень, присев рядом. – Со всех сторон наскочили. Поначалу просто стреляли, как галок, грудь в грудь не сходились. Потом порубили тех, кто камни преодолел, загнали обратно. Сами внутрь не сунулись, а когда темнеть начало, и вовсе ускакали прочь.

– Прочь? – Ерш не первый раз воевал против степняков, их боевые обычаи были ему хорошо знакомы. Пострелять издалека, до последнего избегая прямого столкновения, – обычное дело, но чтобы добычу бросить… такого на его памяти не случалось. – Не пограбили?

– Только тех, кого после камней свалили. Они сами за камни, на нашу сторону, не заступали. Я слыхал, кричали что-то по-своему. То ли «чатгор», то ли «чаткар» какой. Ставр – тот по-ихнему разумеет немного – говорит, камни эти у степняков вроде как святые. Они бесов удерживают.

– Бесов? – Ерш смутно припоминал, как незадолго до нападения отряд и в самом деле пересек черту из странных черных камней. Невысоких, остроконечных, замшелых, расположенных на расстоянии в пару десятков шагов друг от друга. Никто и внимания не обратил. – Выходит, мы вроде как на проклятое место угодили?

– Выходит, – кивнул Вышата. – Но только я нечистой силы не боюсь. На нас же крест, нам бесы не страшны.

– Далеко от дома забрались. Может, Христос сюда и не заглянет.

– Да ты-то откуда знаешь?!

– Не бери в голову. Сбрехнул попусту.

– То-то и оно. Сильно, видать, приложился, раз в Христе сомневаться удумал.

Ерш вспомнил Его лик, строгий и воинственный, безжалостные глаза, смотрящие со стягов. Нет, такой Бог своих не сдаст и не оставит. Хотя и жалеть тоже не станет никого.

– Еще уцелел кто? – спросил он.

– Едва ли. Поначалу, само собой, много было. Но степняки ведь до самой темноты вокруг кружили, высматривали раненых, добивали. Прямо из луков – чуть кто пошевелится, они на него стрел не жалели. Другие, кому потяжелее было, попросту жары не вынесли. А нас, выходит, Господь прикрыл.

– Чудно, – покачал головой Ерш. – Никогда о таком не слыхал. Говоришь, они издалека, из-за камней тех, по раненым стреляли?

– Да. Эх и метко бьют! Я потому и не хотел огня зажигать. Уж больно боязно: мы с этими факелами для них что твой щит на стрельбище. А Головня говорит, они до утра не вернутся.

– Знать, и вправду остерегаются этого места. Угораздило же…

– А не угораздило, так валялся бы ты сейчас с перерезанной глоткой или плелся бы с арканом на плечах… стой! Глянь-ка! Вертается…

Головня медленно шел к ним, подняв зажженный факел. Дрожащее пламя освещало землю вокруг него: вытоптанную траву и черные глыбы мертвых тел. Старый дружинник был один.

– Где Ставр? – спросил Ерш, опередив Вышату. – Неужто помер?

– Пропал, – пробормотал задумчиво Головня. – Нет его.

– Как так? Может, ты в темноте заплутал, не там искал?

– Да ну! Конь его на месте, шелом на месте, даже меч лежит. Самого нет.

Ерш медленно поднялся, осторожно перенес вес на пострадавшую ногу. Боль, уже ожидаемая и привычная, всплеснула от икры до бедра, но ее можно было терпеть.

– Как его ранили?

– Смотри-ка, – широко улыбаясь, протянул Головня, – оклемался.

– Отвечай, как его ранили?

– Известно как, – помрачнел бородач. – Стрела в грудь справа, стрела сквозь правое плечо, стрела в пояснице. Ничего хорошего.

– С такими ранами не ходят, – жестко сказал Ерш. – С такими ранами лежат и вспоминают грехи, в которых придется отчет давать.

– Да разве ж я спорю! – огрызнулся Головня. – Но только нет его. Уполз твой Ставр.

– Надо искать.

– Верно, надо бы. А уцелеть тоже надо бы, а?

– Ты это к чему?

– Так просто, обмолвился. Вышата, как думаешь, далеко до рассвета?

Парень поднял лицо к абсолютно черному небу, почесал загривок:

– Немало еще.

Головня вздохнул, заглянул Ершу в глаза:

– Нечего нам тут делать больше. Бежать надо, уходить по следам своим же обратно. Утром прикончат нас, видит Бог. Мы и так помогли, кому сумели.

– Он сестры моей суженый. Не брошу я его, – сказал Ерш. – Вы, так и быть, ступайте, оставьте мне только огонь.

Головня снова вздохнул, опустил взгляд.

– Ладно, – сказал он наконец. – Пойдем. Без нас проплутаешь как раз до восхода.

Вышата гневно фыркнул, словно рассерженный конь, но промолчал. Они двинулись в глубь поля битвы: впереди шагал Головня с факелом, за ним, время от времени стискивая зубы от боли и опираясь на свое копье, ковылял Ерш, а Вышата, тоже с факелом, замыкал. Света хватало, чтобы разглядеть хаос, застывший вокруг. Бесформенными грудами громоздились трупы – лошади и люди, растянутые в смертных оскалах рты, изломанные под нелепыми углами конечности. Окоченевшие пальцы все еще сжимали рукояти мечей и древки палиц. Бледные, покрытые засохшей кровью лица выплывали из темноты, гримасничали в резких, желтых отсветах пламени и вновь скрывались во мраке. Тишина ползла по мертвецам, ласкала их холодную кожу своими холодными пальцами, нашептывала в их восковые уши свои восковые тайны.

– Птицы, – сказал вдруг Ерш, неожиданно даже для себя самого. – Где птицы?

– Нет, – не оборачиваясь, ответил Головня. – Я давно уже заметил. Ни одного стервятника.

– Не может быть.

– Здесь все…

– Ша! – воскликнул позади Вышата. – Стойте!

Голос его, резкий и испуганный, едва не сорвался на визг.

– Что такое? – встрепенулся Головня, выхватил меч, подскочил к парню.

– Видал я кого-то, – ответил тот, напряженно вглядываясь в темноту. – Вон там.

– Ставра?

– Нет, не похоже на него. Вроде ростом чутка пониже… хотя – кто знает.

– Сейчас посмотрим, – выставив перед собой факел и меч, Головня направился в ту сторону, куда указывал отрок. Ерш потащился за ним, а сам Вышата, настороженно озираясь, остался на прежнем месте.