© Авторы, текст, 20015

© В. Гусаков, иллюстрация, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

Дьявол меня подери, когда в 2011 году мы с друзьями и коллегами задумывали (еще не имевшую на тот момент никакого официального наименования) антологию русского хоррора, мы, конечно, надеялись на успех своего начинания… Но даже в самых смелых мечтах не предполагали, что успех этот будет настолько крупным! По правде говоря, лично я вообще боялся, что дело кончится громким провалом. «Кому он нужен, русский хоррор?» – твердил хор «знатоков». «Вредная, опасная литература, которую следует запретить!» – высказывались «рецензенты». «Вам еще расти и расти…» – вздыхали «доброжелатели».

В итоге первый тираж «Самой страшной книги 2014», поступив в магазины в конце февраля, разошелся с такой скоростью, что уже весной издатель потребовал: начинайте работать над следующим томом.

Когда восторги унялись, пришло понимание: читатели, купившие ССК 2014, во многом выложили свои кровью и потом заработанные «авансом». Впредь они будут требовать от нас большего. ССК 2015 обязана стать больше, лучше и главное – страшнее своей предшественницы.

А ведь времени на подготовку на сей раз было в обрез. Прошло три года, прежде чем идея «а почему бы не дать самим читателям выбрать рассказы, которые войдут в сборник?» обросла текстами и облеклась в темную обложку с надписью «Самая страшная книга 2014». Теперь же у нас были считаные месяцы на то, чтобы собрать читательскую таргет-группу и рассказы, прочитать их, провести голосование и скомпоновать по его итогам новый том – больше, лучше и страшнее, да-да.

По счастью, первая книга «громыхнула» так, что у нас не было отбоя от желающих поучаствовать в создании «сиквела», что среди авторов, что среди читателей. И в итоге, как мне кажется, мы справились, и ССК 2015 действительно удалась на славу. Вновь болезненное ожидание, вновь опасения – а вдруг не понравится? А вдруг ощущение, что второй том вышел в разы лучше первого – всего лишь иллюзия, самообман?..

Мы, любители хоррора, вообще такие – одновременно и пугливые, и смелые. Мы боимся смотреть фильмы ужасов и читать рассказы в жанре хоррор, но все равно делаем это. Мы страшимся неудач, но все-таки идем вперед выбранной нами дорогой. Мы – циники и пессимисты, но всяк из нас в глубине души – романтик и мечтатель, не так ли?

Мы любим свои страхи. А страхи у нас очень разные.

У каждого есть друг-идиот, что скорчит рожу и испортит симпатичное коллективное фото. А еще каждый из нас хотя бы раз в жизни встречал человека, который говорил о нашей любимой книжке или фильме, о чем-то, что дарило нам бездну сладостного страха: «Да какие же это ужасы? Не страшно ж совсем!»

В аду для таких ребят выделено отдельное местечко, не иначе.

Вы задумывались когда-нибудь над тем, что такое Страх? Насколько многогранна и разнообразна эта эмоция? Сколь изменчивы, индивидуальны людские страхи?.. В этом вся штука – то, что пугает одних людей, совсем не пугает других. В детстве я боялся заглянуть под кровать, потому что там обитали монстры из ночных кошмаров. Сейчас я не рискую совать туда нос, чтобы не утонуть в пыли и грязных носках.

Беря эту книгу в руки, вы, возможно, опасаетесь, что в ней не найдется ничего пугающего. Я бы на вашем месте опасался. Но хочу вас уверить, что этот страх – беспочвенен. Эта книга «самая страшная» потому, что в ней собраны страхи самого разного рода. Все, что вам остается – побороть свои собственные фобии и приступить к чтению.

Земля засыпает. Утром она умылась росой, но влага давно ушла: день был жаркий. Сладкая дрема слышится в стрекоте сверчков. Пчелы уже сложили крылышки в своих медовых домиках и видят пряные сны. Ветерок на ощупь пробирается средь высоких трав, иссушенных летним небом. А оно покрывается румянцем, точно устыдившись дневных дел – ведь сегодня оно раздевало детей и стариков, юношей и девушек, мешало работать и напитывало души ленцой.

Близится закат, и краски сгущаются. Лютики набухли золотом, розовый клевер уже алеет. Дыхание остывающей земли все ровнее и тише. Но здесь, на ничейном холме, где иногда пасутся коровы, ее тревожат чьи-то шаги. Идут двое: мужчина и девочка лет пяти. Оба одеты бедно, в бесцветные рубахи. У взрослого, кажется, и кожа сливается с тканью. Он погрузился в думы и еле слышно что-то бормочет. Грубой лапищей он сжимает ручонку дочери, и малышке волей-неволей приходится за ним поспевать.

Нехоженая тропка бежит куда-то вперед, к темной гребенке леса. До нее еще далеко. Девчушкины глазенки – огромные, любопытные – блестят малахитом. Она озирается по сторонам, смотрит поверх трав на запад – там тонет багряное солнце. Раздвинуть бы стебли, потрогать бы яркий шарик! Горячим он окажется или холодным?.. Отец тянет за собой и не дает как следует подумать. На лицо его легла тень – девочке немного страшно. Она редко бывает вдали от дома, среди безлюдных холмов.

Но беспокойство развеивается в вечернем воздухе, и с каждым вдохом ей все больше хочется жить.

Городского садовника не любили. Кое-кто в Герцбурге поговаривал, что можно было бы и вовсе обойтись без него. «Хлопот от него куда больше, чем пользы, – ворчали люди. – В старом Христофе столько желчи, что для крови, верно, и места не остается. Попомните наше слово: как преставится, вскроют его – и внутри все желто будет! Да и годится ли это, что какой-то холопский сын от порядочных людей нос воротит?!» Другие возражали: «Ну и что с того, что характер не сахар! Мы тут все не серафимы. Он цветы растит – на зависть. Пусть и дальше растит, а мы уж потерпим как-нибудь. Хочет жить наособицу – так что ж, не наша это забота». Первые ворчали, но соглашались. Саду Христофа и вправду не было равных. Розы – рдяные, янтарные, лазурные – взрывались фонтанами лепестков. Изящные лилии могли бы венчать и королевское чело. У Христофа росли ирисы, гладиолусы, нарциссы, георгины; где-то в оранжереях таились волшебные орхидеи. Лучшие лавки Герцбурга и соседних городов боролись за его цветы, дворяне закладывали имения, чтобы подарить возлюбленным эту хрупкую красоту.

Старый садовник держал приходящих работников, платил которым довольно прилично. Но и требовал многого. Христофа раздражает шум – так извольте отложить разговоры до вечера; Христоф не в настроении – будьте так любезны, не путайтесь у него под ногами; хотите денег – работайте, пока кожа с рук не сойдет.

Сад располагался на западной окраине города, над обрывом. С этой стороны тянулись остатки древних укреплений; стены вдоль улиц возвели несколько десятилетий назад. За зубцами ограды вставали старые деревья, погружая мостовую в тень, – здесь всегда было прохладно. Горожане гадали, зачем упрятывать цветы за толстый камень, как в темницу, и заглядывает ли внутрь солнце.

Христоф не пускал в сад посторонних. За редким исключением товар развозили по лавкам его помощники, почти такие же угрюмые, как хозяин. Разговаривали они неохотно и мало, будто скрывая какую-то тайну. Сад будоражил воображение герцбуржцев помоложе; родители тщетно убеждали их, что никакой тайны нет.

И это было правдой. За решетчатыми воротами Христоф укрывался от людей – и только. В юные годы ему, крестьянскому сыну, привелось перенести немало унижений. Хозяева, бюргеры и знать, в ту пору ставили цветовода не выше дрессированной собаки. Но кропотливым трудом Христоф завоевывал себе положение. Накопив немного денег, он завел в окрестностях Герцбурга собственный садик, вывел три сорта дорогих лилий – и разбогател. С достатком пришло уважение, и в сорок лет ему вверили городской сад, где он водворился полновластно. Он выгнал всех трутней, закрыл вход для праздношатаев и наладил все так, что сад стал славой Герцбурга.