бросил на траву, и, не долго думая, стал раздеваться. А потом, соблюдая
осторожность, облачился в Горохову подводную форму и сказал Кольке:
- Посиди пять минут в кустиках. Я - сейчас.
Когда я очутился в речке, то понял, как истосковался по воде, и решил, что надо взять все милости от природы. Я надолго исчезал под водой, ползал
по дну, потом выныривал, выбрасывая из трубки фонтан брызг, как кит.
Наплававшись, я вылез на противоположном берегу отдохнуть. Никто из
ребят и не подозревал, что это не Горох, а я... Но когда, не снимая ластов и
маски, я растянулся на песочке, Юрка Трофименко закричал:
- А чего это у тебя - сперва плавки были красные, а теперь - синие?
Мне бы пропустить мимо ушей Юркины слова, но я был бы не я, если бы на
одно слово не отвечал двумя.
- Они от холода посинели, - протянул я, стараясь подражать басу Гороха.
И сам себя выдал.
- Это Коробухин! - радостно закричал Юрка.
- А почему ему можно, а нам нельзя? - спросил у Капитолины Петровны
Толька.
- Коробухин себе слишком много позволяет, - в другое ухо Капитолины
Петровны прошипел Ленька Александров.
Поняв, что обнаружен, я быстро влез в речку и поплыл под водой, выставив напоказ кончик трубки.
Вот говорят, если ты плывешь под водой, а на тебя с берега кричат что
есть силы, то ты ничего не услышишь. Закон физики. Не верьте, ребята, тем, кто так говорит. Мне прямо в уши лезли крики Капитолины Петровны:
"Коробухин! Вылазь немедленно! Вылазь сию же минуту! А то будет плохо!" (А
может, еще на берегу я хорошо запомнил слова Капитолины Петровны, и они
продолжали звучать в моих ушах и под водой?).
Я знал, что будет плохо, но все равно не вылезал. Надеялся спастись, хотя шансов было маловато.
На берегу меня ждали кроме моего друга Кольки Капитолина Петровна, Аскольд и ребята. У Капитолины Петровны на щеках выступили красные пятна, круглые, словно печати. Это значило, что она достаточно накалилась для того, чтобы прочесть мораль.
Но я опередил ее на долю секунды:
- Вы совершенно правы, Капитолина Петровна, вода необыкновенно
холодная.
Капитолина Петровна опешила.
- Конечно, надо обязательно ждать, пока будет 18 градусов на вашем
термометре, - тараторил я, воодушевляясь, - а то мы все простудимся, охрипнем и околеем.
Капитолина Петровна таращила удивленные очки.
- Ребята, - обратился я к мальчишкам и девчонкам, - поглядите
внимательно на мою кожу.
Ребята поглядели внимательно.
- Такая кожа бывает у самых непородистых гусей, которых никогда вообще
не жарят, а тем более с яблоками.
Ребята молчали.
- Итак, - закончил я краткую речь о вреде купания в жаркий летний день,
- итак, я показал вам пример, как не надо себя вести, пример, до чего может
докатиться человек, который без спроса лезет в ледяную воду.
Я стал усердно изображать, как меня трясет озноб. Ну, точно как
мальчишка яблоню в чужом саду.
- Тебе надо, Коробухин, лечь в изолятор, - посоветовала Капитолина
Петровна.
- Больше мне некуда лечь, только в изолятор, - с готовностью согласился
я.
Поддерживаемый с обеих сторон и укутанный в сто одежек, я заковылял к
лагерю.
В продолжение моей речи Горох удивленно хлопал глазами. Неужели я, закаленный парень, наверное, думал он, и смог простудиться в такую жару?
Когда меня повели, я подмигнул Кольке: не трусь, все в порядке. Горох
расцвел. Он все понял.
- Валерка! - крикнул Колька. - Как поправишься, приезжай ко мне. Тут
недалеко. Проедешь через мостик, а потом прямо по лесу, а потом налево и еще
немного прямо, а тогда уже направо - и будет Зеленое.
- Приеду! - крикнул я Кольке.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
В КОТОРОЙ ВОДА НЕОЖИДАННО НАГРЕВАЕТСЯ
От выслушивания нотации Капитолины Петровны я отвертелся, а от
изолятора - нет. Но мне кажется, лучше валяться здоровым на больничной
койке, чем таким же здоровым слушать, как тебе читают мораль.
Я вытянулся на кровати и стал думать. Что еще делать больному, как не
думать? У здорового на это всегда времени не хватает, дел у него по горло. А
больному ничего не остается, как размышлять обо всем на свете. Тяжелое это
занятие. Поэтому никто и не любит болеть.
Я тоже думал обо всем, но одна мысль особенно настойчиво появлялась в
моей голове, на какое-то мгновение исчезала, а потом вновь возвращалась. И
все из-за термометра, который сунула мне под мышку врачиха в изоляторе.
Конечно, никакой температуры у меня не было и в помине, поэтому я сразу
вынул градусник и стал его внимательно изучать.
Вот что меня удивило. Стоило подержать в руке кончик термометра или
постучать по нему пальцем, как столбик ртути полз вверх.
Почему же термометр Капитолины Петровны вел себя не как термометр: все
время показывал одни и те же ужасно надоевшие 17 градусов? Было от чего
поломать голову.
Я вертел в руках градусник и задумчиво щелкал по его кончику, когда в
изолятор вошла врачиха.
- Какая температура? - спросила она.
Я молча протянул ей градусник.
- 37 и 3, - задумчиво сказала врачиха. - Придется полежать.
Она заставила меня принять лекарства и опять удалилась в свой кабинет, который был рядом с изолятором. Сквозь неплотно прикрытую дверь я увидел
шкаф со всякими врачебными штучками. И среди них - целую коллекцию
термометров - и для подмышек, и для воды. Разглядывая их, я продолжал
безуспешно ломать голову.
Вот говорят: утро вечера мудренее. А у меня получилось наоборот. За
целый день не появилось ни одной путной идеи. А только стало темнеть, я
понял, в чем дело и как мне надо поступить.
Съев с аппетитом ужин, я принялся ждать наступления ночи.
- Валерка! - послышался тихий шепот и вслед за ним стук в окно.
Я приподнялся на кровати. За окном в полном боевом составе находилась
веселая дюжина. Но только почему-то она была совсем грустная. Ах да, я же
болею, и ребята переживают. Я растрогался.
- Ты придуриваешься или серьезно заболел? - осведомился Юрка.
- Ни первое, ни второе, а третье, - как всегда, афоризмом ответил я.
Рассмеявшись, ребята вновь превратились в веселую дюжину.
- Завтра я выздоровею и приду к вам, - пообещал я. - А еще - завтра мы
все будем купаться в речке.
- Ну-у? - удивились ребята.
Конечно, не тому, что я за одну ночь стану здоровым, а тому, что все мы
завтра будем купаться в речке.
- Будь здоров! - сказали ребята, и я снова остался один в изоляторе.
Горн пропел, что пора спать и сны приятные видеть. Мимо окна, переговариваясь и смеясь, прошли вожатые. Потом стало совсем тихо. Еще надо
немного обождать. Чем больше я старался не спать, тем больше меня клонило ко
сну. И наконец я захрапел.
Проснулся неожиданно. Была темная ночь. Который теперь час? Неважно
который, надо действовать.
Я встал, пошарил под кроватью - кед не было. Поискал под стулом - тоже
нету. Исчезли и брюки с рубахой. Наверное, их припрятали, чтобы я не сбежал
из изолятора. Была не была, пойду в чем есть. Все равно - я больной, хуже не
будет.
Я осторожно пробрался в кабинет врачихи и открыл стеклянные дверцы
шкафа. Нащупал нужную мне вещь, вернулся с ней в свою комнату.
Потом вылез из окна и потрусил к домику Капитолины Петровны. На мое
счастье, окно было распахнуто. Я подтянулся на руках и заглянул в комнату.
Капитолина Петровна спала. Вещь, которая меня интересовала, лежала на столе.
Я дотянулся до нее и взял, а вместо нее положил ту, что добыл в медицинском
шкафу.
К изолятору я просто летел. И тут на свою беду повстречал еще одного
полуночника. Это был Ленька Александров.
Удирать было поздно, и от растерянности я стал делать зарядку. Наклоны
