На предложение зачислить сотрудников в нестроевые части Красильников телеграфировал: “Зачисление в нестроевые признанных медицинским осмотром годными к строю невыполнимо. Ходатайство о том, не имея данных на успех, несомненно, сопряжено с риском провала. Русские, принятые в войска, отсылаются на фронт или в Марокко. С отъездом Скосса и Гретхена Париж останется без серьезной агентуры. Остальные находятся в других государствах, не могут быть переведены без ущерба делу. Прошу распоряжения”.
Так как Лебук в Швейцарии, Россини в Италии, Ней Ниэль и Сименс - в Англии, то вопрос шел лишь о Скоссе и Гретхен. Поэтому генералу Аверьянову от имени министра внутренних дел было послано отношение, что “в числе лиц, обязанных в силу последовавшего распоряжения военного ведомства прибыть из-за границы в Россию для отбытия воинской повинности - Кокоцинский и Деметрашвили”.
Это были сотрудники Гретхен и Скосе. “Означенные лица, - писал министр внутренних дел, - в настоящее время состоят при исполнении возложенных на них министерством внутренних дел весьма важных поручений совершенно секретного характера и без ущерба для дела не могут явиться к исполнению воинской повинности из-за границы, где ныне находятся”. Начальник мобилизационного отдела Главного управления Генерального штаба удовлетворил ходатайство Департамента полиции за Скос-са и Гретхена.
Секретные сотрудники Орлик и Лебук уехали в Россию для отбывания воинской повинности. 12 марта Красильников телеграфировал о них: “Как сотрудники, оба преданы делу, заслуживают доверия, оба намерены продолжать сотрудничать, если позволят условия службы и получат на то соответствующие указания”.
Таким образом, “охранка преграждала путь эмигрантам в армию и одновременно, выгораживая одних своих сотрудников от военной службы, других посылала в русскую и французскую армии для внутреннего освещения сослуживцев.
Из числа разоблаченных Бурцевым в 1913 году сотрудников можно отметить Житомирского, который в 1913 году был вынужден из-за возникших подозрений отойти временно от работы, но был расскрыт окончательно лишь следствием в 1917 году.
Яков Абрамович Житомирский, врач (был волонтером на французском фронте), партийная кличка Отцов, социал-демократ (большевик), в 1907, 1911 годах был близок к большевистскому центру, исполняя различные поручения последнего по части транспорта, заграничных сношений и т.п. Состоял секретным сотрудником русской политической полиции лет 15 под кличкой Andre, а затем Daudet. Получал до войны две тысячи франков в месяц. Освещал деятельность ЦК социал-демократической партии, давая подробные отчеты о его пленарных заседаниях, о партийных конференциях, в организации которых принимал участие, о технических поручениях, дававшихся отдельным членам партии, в том числе и ему самому. Во время войны следил за революционной пропагандой в русском экспедиционном корпусе, к которому был прикомандирован как врач. Отчислился в мае 1917 года, когда уже произошла революция и угрожало расконспирирование.
Жандармский подполковник Люстих, последний ближайший начальник секретного сотрудника Житомирского, на допросе показал: “Сотрудник, известный мне под кличкой Додэ, есть, действительно, доктор Житомирский, получавший большое вознаграждение, потому что он старый сотрудник, находящийся на службе не менее 8 лет, вероятно, даже больше. Первоначально же оклады были выше теперешних. Он начал давать сведения, еще будучи студентом Берлинского университета. Последнее время состоит на военной службе, регулярного жалованья не получал; время от времени ему выдавались различные суммы, от 700 до двух тысяч франков. Этим объясняются скачки в денежных отчетах”.
При следствии на вопрос, что побудило его, Житомирского, поступить секретным сотрудником охранного отделения, Житомирский отвечал, что никаких объяснений он дать не желает и самый вопрос считает излишним. Впрочем, уличаемый показаниями начальства, Житомирский не отрицал факта своей службы в полиции. Доктор Житомирский, подобно Азефу, мещанин Ростова-на-Дону, завербован, по-видимому, Гартингом в Берлине, в 1902 году.
Почти несомненно, что донесения Гартинга из Парижа в 1903 году о донском комитете РСДРП основаны на сообщениях Житомирского. Ему же принадлежат подробные отчеты о социал-демократических съездах, так, например, о брюссельском съезде социал-демократов 1903 года, изложенные в донесении Гартинга от 4 января 1904 года, и о последующих. Он же, очевидно, был тем сотрудником, который пытался устроить съезд социал-демократов в Копенгагене, а не в Лондоне.
При этом Житомирский доносил и на самого себя. Так, в списке 36 кандидатов в члены Лиги социал-демократов со стороны ленинцев (в 1903 г.) имеется имя и Якова Житомирского. Это делалось на случай, если бы документ попал в руки революционеров.
Очень своеобразным провокатором-авантюристом был фон Стааль. Алексей Стааль учился в Киевском и Ярославском кадетских корпусах, состоял вольнослушателем в Киевском политехническом институте. В 1912 году предложил свои услуги начальнику Одесского жандармского управления для освещения инициативной группы черноморских моряков. Его приняли в число секретных сотрудников под кличкой Зверев и назначили содержание 100 рублей в месяц. В октябре того же года Стааль был передан заведующему агентурой в Константинополе. Прекратив сообщение сведений по союзу черноморских моряков, Зверев стал освещать пан-исламистское движение, перешел в магометанство и поступил в турецкую армию летчиком. Затем он переехал в Александрию, прекратил сношения с “охранкой”, но в мае 1913 года, находясь в Марселе, потребовал вознаграждения в 300 рублей, которые ему, однако, уплачены не были.
При производстве дознания в Одессе было установлено, что Стааль, состоя сотрудником, передал обвиняемому лицу преступную литературу на пароходе “Иерусалим”, которая была обнаружена при таможенном осмотре в Одессе. Стааль за это был привлечен в качестве обвиняемого, но за неимением достаточных данных дело было направлено к прекращению. В феврале 1914 года Стааль находился в Париже. Посылая его как секретного сотрудника, Департамент полиции предупредил Красильникова, что Зверев производит впечатление человека опасного: “в партийных кругах не считается лицом, заслуживающим доверия благодаря разгульному образу жизни”. Во время деятельности комиссии Раппа в Париже Стааль, не зная, что комиссией найдено отношение Департамента полиции, прямо уличающее его в секретном сотрудничестве, обратился к Раппу 27 июня 1917 года с заявлением, где он писал: “По дошедшим до меня слухам от Михаила Бростена и м-м Крестовской я узнал, что в ваших руках находятся документы, приписываемые мне и адресованные в бывшее русское охранное отделение”.
Стааль просил предъявить ему таковые “для обозрения, так как документы такого рода и назначения никогда мною не выдавались и вообще в охранном отделении от меня быть не могут”. Допрошенный того же числа Стааль показал, между прочим, что он уроженец Херсона, в политехникуме был вольнослушателем, в Кисловодске в 19Ю - 1912 годах работал в качестве архитектора. Сидел в доме предварительного заключения в Петербурге в 1907 - 1910 годах, освобожден без предъявления обвинения. В 1912 году жил в Константинополе и служил в турецкой армии летчиком и принимал активное участие в боях, имея чин полковника. С 1913 года живет во Франции. “Службу в Одесском охранном отделении отрицаю. С моряками Черноморского флота соприкасался и был знаком с Адамовичем. Уехал из России с паспортом, выданным одесским градоначальником в апреле-мае 1912 года. Живя в Константинополе, перешел в мусульманство. В политической жизни Турции участия не принимал. Из Турции уехал в Триполи с турецкой военной миссией, куда проехал через Александрию, здесь и был арестован английскими властями по требованию итальянского консульства. Из Александрии был отправлен в Лондон, но по дороге остался в Париже, где живу до сих пор. В Александрии имел сношения с английским полковником Алеком Гордон, помощником начальника александрийской полиции, который меня держал под домашним арестом и своим личным наблюдением.
