«За городом мне случилось видеть, как русские пользуются своими банями. В тот день был сильный мороз, но они все-таки выбегали из бани на двор совершенно голые, красные, как вареные раки, и прямо прыгали в протекающую возле самой бани реку; затем, прохладившись вдоволь, вбегали обратно в баню, потом выходили опять на мороз и, прежде чем одеться, долго еще играли и бегали нагишом. В баню русские приносят березовые веники в листах, которыми дерут, скребут и царапают себе тело, чтобы в него лучше проникала теплота и шире отворялись бы поры». Юст Юль делал вывод: «У русских всего три доктора», притом «первый доктор — это русская баня».

Фридрих Христиан Вебер также заинтересовался «купанием» русских, которое они «употребляют как универсальное средство ото всех болезней». Он не смог, конечно же, удержаться от того, чтобы не описать бани, из которых россияне «выбирают наиболее пригодную и полезную, по их мнению, против недуга». Вот что он еще отметил: «Вверху на крышах сидят дети и кричат, что бани их превосходно натоплены. Желающие мыться в этих банях раздеваются на открытом воздухе и бегут затем в баню; когда же там достаточно пропотеют и обдадутся холодной водой, выходят на воздух или на солнце, бегают везде под кустами, шутят и балагурят между собою.

С изумлением видишь, что не только мужчины в своем отделении, но и девицы и женщины в своем, по 30, 50 и более человек, бегают, без всякого стыда и совести так, как сотворил их Бог, и не только не прячутся от сторонних людей, прогуливающихся там, но еще посмеиваются над своей нескромностью».

Другой немец, оставшийся неизвестным, посетив Петербург в 1710 г., свидетельствовал: «Я частенько видал, как и мужчины, и женщины, чрезвычайно разгоряченные, выбегали вдруг нагими из очень жаркой бани и с ходу прыгали в холодную воду, сколь бы ни силен был мороз. После этого они считают себя совершенно здоровыми и бодрыми. Поэтому русские моются очень часто; пожалуй, нет ни одного домишки или хижины, даже самой бедной, при которой не стояла бы баня. Иного лечения они не знают».

Что до совместного мытья мужчин и женщин, то у петербургского начальства это всегда вызывало недовольство и правительствующий Сенат счел в конце концов, что сие «весьма противно».

Баню как «медицинское средство» описал и упоминавшийся уже Ф. X. Вебер. По его наблюдениям, к этому средству прибегали «в тяжких болезнях» и состояло оно в следующем: «Натапливают печь обыкновенным образом, и, когда самый жар в ней, после топки, несколько спадет (до того, впрочем, что я не мог выдержать руки на полу печи и четверть минуты), залезают в нее пять, шесть, а иногда меньше или больше, человек; когда таким образом они разместятся и разлягутся в печке, товарищ их, остающийся снаружи, прикрывает устье печи так плотно, что пациенты едва могут переводить в ней дух. Наконец, когда они не могут уже более выдержать, то начинают кричать, чтобы сторожевой отворил печь и выпустил бы их из нее дохнуть немного свежим воздухом; вздохнув, они опять залезают по-прежнему в печь и повторяют приемы эти до тех пор, пока вдоволь не распарятся, после чего, с раскрас-невшим, как кумач, телом, бросаются они летом прямо в реку, а зимою (что они еще больше любят) в снег, в который и зарываются совершенно, оставляя открытыми только нос да глаза. Так зарытыми в снегу остаются они два и более часа, смотря по тому, как требует их болезненное состояние, и этот последний прием считают они одним из превосходных средств к выздоровлению».

Понятно, что Вебер в данном случае был свидетелем «массового посещения» «влазни»; вероятно, увиденное произвело на него столь необыкновенное впечатление, что он решил «зарыть» моющихся в снег на «два и более часа», чтобы еще сильнее поразить воображение читателей-соотечественников.

В XVIII в. в Петербурге появились «специальные» врачебные бани, получившие название «бадерские» (от немецкого слова, имеющего несколько значений: ванна, купание, водолечебный курорт; вспомним знаменитый немецкий город Баден-Баден). Просуществовали они более пятидесяти лет. Чтобы получить право содержать врачебную баню, нужно было испрашивать разрешение правительства.

Считается, что первым бадером в России был лекарь Христофор Паульсон, привезенный Петром I из Риги в 1720 г.. После смерти Петра I должность придворного бадера была упразднена.

И. Г. Георги писал в 1794 г.: «Для простого народа... бани суть необходимо нужны. Почти всякий старается единожды в неделю или так часто, как может, ходить в баню, и в каждой части города имеются для того у воды несколько публичных бань для мужеска и женска полу.

Публичные бани... находятся обыкновенно в весьма обветшалых деревянных домах».

«Публичные» (иначе «торговые», «народные», «общие») бани держали поначалу крестьяне, переселившиеся на берега Невы. Потом «банным промыслом» стали заниматься купцы, чиновники.

Бани не топили в большие церковные праздники (были закрыты в продолжение всей Страстной недели); если же последние приходились на банные дни, например на четверг или субботу, то бани работали в среду или пятницу.

Топили бани (но не все) два раза в день: с полуночи — утренние, с полудня — «вечеровые»; в этом была необходимость, потому что от беспрестанного поливания водой каменка остывала. Утренние бани открывались к заутрени, в церковный благовест, а вечеровые — к вечернему звону.

Но одной бани, как развлечения, было мало.

Рабочие, несмотря на запреты полиции, играли не только в карты, но и в кости, вели кулачные бои. Ходили в лес по грибы и ягоды, устраивали игры, пели песни. Посещение церкви являлось обязательным, что подтверждается указами.

Известна история, как московские мастеровые, переведенные в Петербург на позументную фабрику, очень скоро познакомились с обхождением санкт-петербургским. Однажды они запели песни на улице, за что были тотчас арестованы и биты кошками. Из-за отсутствия поручителей они долго не могли освободиться из полиции.

При длинном рабочем дне досуг мастеровых был коротким. Но и немногие свободные часы занять было нечем. Работных людей не подпускали к разбитым в столице садам, кунсткамере и библиотеке.

По праздникам множество народа собиралось на большом лугу в окрестностях столицы, они разбивались на две партии и дрались с ожесточением, до крови. Хотя кулачные бои и были запрещены, в кабаках мастеровые нередко пробовали силу своих кулаков «в полюбовном бою». Во хмелю такие бои заканчивались иногда трагически.

Были в Петербурге и общие праздники по случаю каких-либо важных событий. И обязательным атрибутом таких празднеств были фейерверки, приводившие всех в восхищение.

Артиллерист Михайло Данилов издал в 1777 г. «Руководство производства фейерверков», где рассказывает об истории этого зрелища.

«Художественные огни изготовляли Преображенского полка бомбардирские офицеры Карчмин и писаря, которых записки для составления ракет и до нашего времени сохранены. В тогдашнее время фейерверк исполняла помянутая рота: потом, когда граф Миних был фельдцейхмейстером, то составление и изготовление фейерверков зависело только от артиллерии. В России первым фейерверком был, а потом и оберфейерверкером г. Демидов, а по нем фейерверкером г. Мартынов, находящийся ныне при артиллерии генерал-поручиком. После него находясь я при изготовлении фейерверков так и иллюминации, удостоен был в 1756 г. в обер-фейерверкеры и во всю мою при лаборатории бытность не мало упражнялся как в военных, так и фейерверочных делах и работах».

Далее о самих фейерверках. «Фейерверк, имея в виду, что его художество недолгое время показывает свои предметы, должен дорожить столь скоро преходящими действиями и применяясь ко образу мыслей зрителей, по политическим и гражданским связям, избирать то мгновение предмета, какое выразить может его искусство так, чтобы вдруг можно было оное обозреть и чтобы все занимая и привлекая зрение которого, удовлетворяло вместе и уму, все бы согласовалось и соответствовало цели и даже последняя ракета была пущена во время, дабы не отвлечь собою напрасно взора зрителей; одним словом фейерверкер должен изобразить торжество так, чтобы всякий, будучи от онаго в полном удовольствии, умственно мог себе представить не только повод и начало, но есть ли возможно и всю историю торжества».