«Сей гостиный или мытный двор — писал Богданов — в 1736 г., загоревшись внутри, весь сгорел и от онаго пожара развалился, понеже оный строен был весьма стенами тонко, потолки, двери и затворы были деревянные и от сильного огня распался, а на последки и остатки разобрали».

Потом деревянные торговые ряды появились на углу Невского проспекта и Садовой улицы. И. И. Лажечников в романе «Ледяной дом» описывает их так: «Большую першпективу, около Гостиного двора, русский горговый дух оживляет. Бойкие сидельцы, при появлении каждого прохожего, скинув шапку и вынятув руку, будто загоняют цыплят, отряхнув свою масленую голову, остриженную в кружок, лают, выпевают… как докучливые шавки: «Что вам угодно? Барыня-сударыня, пожалуйте сюда! Что покупаете? Господин честной, милости просим! Что потребно? Железо, мед, бахта, платки, бархат, парча, деготь, бумага!.. Ко мне, сударыня, у меня товар лучший!.. Уступлю за бесценок… с убытком, только для почину… с легкой руки вашей…».

К 1717 г. число жилых домов в Петербурге по сравнению с 1713 г. увеличилось больше чем в 2,5 раза и достигло 2553 дворов. А в 1722 г. насчитывалось уже 4163 двора, кроме Васильевского острова, где в 1725 г. было 463 дома или, по другим данным, 489.

Рост повинностей и частые неурожаи гнали крестьян на заработки в большие города. Голодные годы 1723-й, 1743-й и особенно 1747-й, 1748-й вызывали местами повальное бегство крестьян в города. Крестьяне хорошо знали дорогу в новую столицу, где был большой спрос на рабочие руки, и в голодные годы столичной полиции трудно было держать под своим контролем огромный поток направлявшихся сюда людей. Крестьянин мог уйти из деревни лишь по письменному разрешению помещика. Такими разрешениями были вначале «покормежные письма», с 1726 г. замененные паспортами, писавшимися на печатных бланках.

Со времени отмены в 1718 г. принудительного вызова строительных рабочих в Петербург на протяжении всего XVIII в. крестьяне, отпускаемые помещиками на заработки в столицу, составляли основную массу строителей Петербурга. Они же скоро заняли важнейшее место и среди рабочих промышленных предприятий столицы. Крестьяне, знавшие штукатурное дело, мастерство каменщика, каменотеса, столяра, в период строительного сезона всегда находили работу на строительстве дворцов, при сооружении набережных, прокладке улиц, на многочисленных дорожных работах и т. п. Этими же крестьянами производилась и заготовка строительных материалов.

С течением времени более четко определились районы, поставлявшие Петербургу строительных рабочих. Так, каменщики и каменотесы шли из Олонецкой губернии, каменщики — из Ярославской, Костромской, строители других специальностей — из Московской, и т. д. При непрерывном строительстве и высоких его темпах на протяжении почти всей первой половины XVIII в. ежегодный приток строителей в Петербург выражался в тысячах человек, а в некоторые годы даже в десятках тысяч. Особенно возросло число строителей в 40—50-е годы XVIII в. в связи с широким размахом работ, осуществлявшихся тогда казной и частными лицами.

Недаром сложилась поговорка – «Москва создана веками, Питер миллионами».

ИЗ ЦЕРКВИ  В БАНЮ, ИЗ БАНИ  В КАБАК…

Мимо светлого окошечка

Течет река Нева.

Мне, мальчишке, поднаскучила

Чужая сторона.

Из старой песни.

Были, конечно, в начале XVIII в. у петербургских рабочих и праздничные дни, и просто выходные.

Но только в определенные часы даже в пределах своей слободы рабочие имели право ходить друг к другу в гости, в кабак, развлекаться игрой в карты. Собираться можно было лишь в церкви и кабаке.

Кабаки густой сетью накрыли город; в середине века их было более 120, в том числе на Адмиралтейской стороне 48, на Петербургской 30.

В 1723 г. кабацкие доходы казны по Петербургу составили 128 тыс. рублей, а в 1752 г. «питейный» откуп дал более миллиона рублей. Продавали спиртное и тайком. Из уличенных в этом деле в 1752 г. спекулянтов самым крупным оказался прусский посол, на квартире которого был сделан обыск и отобрано еще не проданное вино.

До наших дней дошел анекдот петровского времени.

- Пойдем в церковь! – Грязно. – Ну так в кабак! – Разве уж под тыном пройти?

Кабаки в то время были крайне неряшливы, пиво в них стояло в больших открытых кадках, из которых теснящийся народ зачерпывал его деревянным ковшом и, и чтобы не проливать ничего даром, выпивал пиво над кадкой, в которую стекало таким образом по бороде то, что не попало в рот. Притом, если у пришедшего выпить не оказалось денег, он оставлял в заклад свой старый тулуп, рубаху или другое что-нибудь, без чего мог обойтись до вечера, когда получит поденную плату и заплатит за пиво. Такой заклад обычно вешался тут же на кадку, которая часто была кругом обвешена этой грязной рухлядью, но никто этим не брезговал, хотя нередко эта ветошь от тесноты сваливалась в чан и там преспокойно плавала в пиве по нескольку часов.

В праздники можно было пошататься по рынкам. Вот что пишет анонимный современник:

«Сколько при Санктпетербурге находится рынков и прочих торговых мест, также по знатным улицам и перекресткам, всюду имеются маркитантские торги в избах, в лавочках и в разноску, оных премножество и числить нужды нет, некоторые для всяких рабочих людей и для скудных приуготовляют съестные припасы следующие: 1) в харчевнях варят щи с мясом и рубцы, 2) уху с рыбой, 3) пироги пекут, 4) блины, 5) грешневики, 6) калачи простые и сдобные, 7) хлебы ржаные и ситные, 8) квасы, 9) сбитень вместо чаю». Готовили все это и торговали вразнос солдатские женки и вдовы, женки работные, а из мужиков – ярославцы да ростовцы.

Как мы видим, развлечений для мастерового люда в Петербурге было мало. Самым главным – и развлечением, и лечением, и забавой была, конечно, баня.

При входе с улицы на банный двор сидел сборщик с ящиком и брал с приходивших «банное», то есть плату за вход. Бедняки обычно приходили семействами или артелями по нескольку человек, чтобы расходы были поменьше. Делали так: пока одни мылись, другие оставались стеречь одежду, потом менялись местами с вышедшими из бани.

Парились по многу часов до одури. Столяр В. Гаврилов рассказывал, как во втором часу пополудни на двор к нему пришли работники и просили «ево, чтоб для их истопить баню, а за дрова, и за веники, и за работу рядили дать ему три копейки. Работники парилися и ночевали во оной же бане, а один из них там же на полке и умер».

Приезжий иностранец О. де Ламотре, описав монастыри, порт и застраивавшиеся красивыми домами невские берега, пожелал «сказать два слова о банях». Вот что он отметил: «Эти бани по великолепию и чистоте не могут идти ни в какое сравнение с турецкими банями, но они тоже всегда полны народу; способ купания русских известен по нескольким напечатанным уже сочинениям, поэтому я избегу повторения. Русские так же привычны к купанию в бане, как к еде и питью, они используют баню в качестве универсального лечения от любого недуга, как турки свою. Русские бани построены в основном из дерева, и лучшая из них, какую я видел в Петербурге или в других местах, через какие проезжал, не сравнится с наихудшей турецкой, где бани построены из мрамора или твердого камня».

Ученый швед Карл Рейнхольд Берк, живший в Петербурге в 1735 г., отмечал в своих «Путевых заметках»: «Русские моются часто, и это для простолюдинов если не универсальное средство лечения, то во всяком случае профилактика — они всегда спят одетыми, и им требуется раз в неделю купаться и надевать чистое, таким образом несколько освежаясь. Это дело в С.-Петербурге поставлено лучше, чем вообще по стране, ибо дворы за мужскими и женскими банями стоят так, что прохожим не видно никакое неприличное зрелище».

Способом «купания» русских неизменно восторгались многие иностранцы, приезжавшие в город на Неве. Посланник Юст Юль в ноябре 1709 г. был свидетелем такой сцены: