тяжелое. Он даже хотел сказать жене, что соседи уж

уговаривают его жениться, но что-то его удержало от этого. Он

только махнул рукой, как бы не желая говорить о своем

положении, и сказал:

– Да это что там, справлюсь как-нибудь. Вот тебя бы

поправить...

Но больная на это только безнадежно покачала головой:

– Обо мне разговор уж кончен...

Потом посмотрела издали на свои руки, лежавшие на одеяле,

приподняв их ногтями к себе, и, подумав, спросила:

– Что ж, живут? – очевидно, подразумевая дочь.

– Живут покамест,– ответил Спиридон.

Алена опять покачала головой.

– Бесхозяйственный... от приданого отказался, значит,

копейку не будет беречь... несчастная она с ним будет... любить

ее не будет...

– Какая там любовь...– сказал ей таким же тоном Спиридон.

– Больше двух дней не выживу. . отработалась...– сказала

Алена потом, застонав от боли, лежала несколько времени

неподвижно с закрытыми глазами.

У Спиридона зачесались глаза и защипало в носу от слез. Он

подумал о том, что она сама умирает, а думает только о нем, а он

помнит, что не раз все-таки подумывал о предложении соседей,

и так как привык больше всего беречь копейку, то ему было

жалко денег, если придется нанимать человека, так как один

после ее смерти он все равно не справится.

Алена, открыв глаза, повернула к Спиридону голову на

плоской больничной подушке, посмотрела на него и как-то

робко, нерешительно проговорила:

– Положи ты меня в голубом платье... это твоя память... так

ни разу и не надела... только смотрела на него... видно, уж там

вспоминать буду.

Спиридон подумал, потом сказал:

– Жалко... что ж оно в земле-то зря сопреет? Лучше Устюшка

поносит.

– А, ну хорошо... в чем-нибудь, там не взыщут, что не

приоделась...– проговорила Алена, и на ее губах промелькнула

слабая тень улыбки.

– И ровно, надоумил кто...

387

Она остановилась, часто и слабо дыша. Спиридон подождал,

и, так как она молчала, он спросил:

– В чем надоумил?

– Платья-то этого не надела... и оно бы пропало зря...

располосовал бы все...

У Спиридона опять зачесались глаза, а в горле точно застрял

какой-то комок.

– Да, это что там... человек дороже платья,– сказал

Спиридон, махнув рукой.

– Что ж дороже... человека-то уж нету, почесть... А я было уж

надела его, потом опять сняла... прямо бог спас.

Спиридон утер украдкой глаза, проведя по ним и по носу

шапкой, и на носу остался зацепившийся в виде пушинки

клочок ваты от подкладки, которого он не заметил.

Алена хотела было ему сказать, но, видимо, ей стоило это

большого напряжения, и она не сказала, а только смотрела на

эту ватку, которая развлекала ее внимание.

Спиридон смотрел на жену и видел, что ей уж не встать, и

она сама знает это, а все-таки продолжает заботиться о нем. И

опять горе и жалость к человеку, с которым прожил целую

жизнь, сжала ему спазмой горло.

Алена заметила это, ей стало жаль мужа, и, чтобы успокоить

его и ободрить, она сказала:

– Не горюй... может, еще выживу... случаи бывают...

– Дай бог...– сказал Спиридон, а сам испуганно подумал, что

ведь это беда тогда будет, если она в самом деле выживет,

потому что все равно ни на какую работу не будет годна, ее

только кормить да ходить за ней.

– К следователю уж вызывали, теперь затаскают, гляди, еще

лошадь напоить некому будет.

Он сказал это затем, чтобы, во-первых, отогнать от себя эти

лезшие в голову постыдные мысли, а, кроме того, ему как-то

стыдно было сидеть перед умирающей от его руки жены

здоровым, необремененным никакой заботой, никакими

неприятностями, и ему хотелось как бы выставить себя в более

несчастном положении, быть может, немногим лучше, чем

положение Алены. Он даже старался говорить каким-то слабым,

больным голосом.

– За что ж таскать-то...– сказала Алена, отвечая на его слова о

следователе,– кабы ты нарочно... что ж с пьяного человека

взыскивать, мало что бывает...

388

Она не договорила, закрыла глаза и закусила бледные губы.

– Больно тебе? – спросил Спиридон, чуть наклонившись с

табурета.

Алена слабо кивнула головой, потом опять застонала и

заметалась.

А Спиридон смотрел на нее и думал: «Неужели она все-таки

выживет?»

Вошла сестра, оправила одеяло, взяла руку больной и,

отвернувшись, стала пробовать пульс, потом мигнула

Спиридону, чтобы он уходил. Но в это время Алена открыла

глаза и, найдя ими мужа, сказала слабым голосом:

– Ну иди... может, не увидимся... найми копать картошку-то,

не справишься один. А платье Устюшке отдай... пусть носит...

меня все равно в каком...

Потом, отдышавшись, прибавила:

– Жениться бы тебе... что чужому человеку платить. Я уж

думала о Катерине... хорошей души баба.

– Еще что выдумала! – сказал Спиридон,– может, бог даст

поправишься.

Спиридон постоял с шапкой в руках около койки и, не зная,

как проститься, молча поклонился жене поясным поклоном, как

кланяются покойнику, потом пошел опять неловко, на цыпочках,

из палаты все еще с пушком ваты на носу.

Придя домой, в свою пустую избу, где еще так недавно жена

хлопотала у печи, Спиридон сел на лавку и долго сидел, опустив

голову. Потом отодвинул ящик стола, ища чего-нибудь поесть,

но ничего не нашел, кроме хлеба и холодных, ослизлых

картошек на загнетке в чугунке.

И от этой пустоты и тишины чего-то остановившегося, от

потери навеки своего неизменного заботливого друга, от этих

холодных картошек опять в горле начал набираться комок слез.

Ведь она как мать была для него всю жизнь, даже теперь,

умирая от его руки, думает и заботится только о нем вплоть

даже до его женитьбы. А он не ценил и даже не замечал этого, и

вот только теперь, когда ее нет с ним, когда холодная картошка в

чугунке говорит о ее, быть может, вечном отсутствии,– теперь

он почувствовал.

И если не удастся спасти ее, то ради ее такой любви остаться

ее памяти верным до могилы. И лучше есть эту холодную,

ослизлую картошку, чем допустить, чтобы ее место заступил

какой-то другой человек, хотя бы та же Катерина.

389

IV

А когда он на другой день пошел в больницу, он подумал, как

же теперь будет хозяйство: если она умрет, ему одному не

справиться, нанимать – жалко денег.

Конечно, самое лучшее – жениться на Катерине. Но у

Катерины хоть и душа хорошая, а у нее трое ребят. Тогда лучше

Степанида, у нее один малый.

А если Алена останется жива, то все равно она теперь калека

и работать не может, и так как одному с хозяйством не

справиться, то все равно придется нанимать, потому что пока

она жива, жениться на другой нельзя, да еще за ней ходить надо

человека нанять.

И когда он подходил к больнице, ему подумалось, что вдруг

сестра выйдет и скажет:

– Слава богу, твоя старуха останется жива, только тебе

придется взять ее домой и нанять какую-нибудь соседку, чтоб

ходить за ней, бог послал крест, надо терпеть, она уж не

работница.

Спиридон стал соображать, во сколько это обойдется, и

никак не мог сосчитать.

Подавленный этими мыслями, он вошел в больничный

коридор и робко, точно ожидая своего приговора, стал с шапкой

у двери.

Сестра встала из-за белого, выкрашенного масляной краской

столика, за которым она что-то писала и, увидев Спиридона,

подошла к нему.

– Ну. .– сказала она.

Спиридон заморгал, у него замерло сердце и на лбу

выступил холодный пот. Он даже утер его шапкой.

– Что ж делать, надо терпеть,– сказала сестра в то время, как