приложить свои теоретические знания на практике своего

домашнего хозяйства. Я считаю, что совершенно зря люди

держат в квартирах мусорные ведра. Надо делать так, чтобы в

хозяйстве вообще не было отходов. Для этого, например,

яичную скорлупу надо обратно сдавать в магазины, там ее

переработают в муку, из которой можно варить суп. Вы знаете,

что в яичной скорлупе много фосфора? А он так нужен людям.

Или вот еще пример: окурки от сигарет тоже нужно сдавать в

табачные магазины. Их снова пустят в производство. Эти

мысли мне подсказали сверхлюди, но изобретение мое. Все

врачи связаны со сверхлюдьми. Вы только об этом никому не

говорите, это тайна...

Мне прежде ни разу не приходилось беседовать с

людьми, страдающими психическим расстройством, поэтому

речь ее производила на меня сильное впечатление. Вот

говорит-говорит человек, и все в его словах кажется логичным,

как вдруг с какой-то фразы, даже не заметишь, с какой именно,

он начинает нести несуразицу. Но не тот явный вздор, какой

несут обычно нормальные, но ограниченные люди, а именно

несуразицу, в которой сверкают редкие блестки смысла.

Особенно врезалось в память ее лицо, искаженное

напряжением нервов и мозга, на котором внутренняя жизнь -

страдание, вспышки радужных надежд, мечты и их крушения,

отчаяние и апатия - оставила свои следы. Это лицо не умело

скрывать душевного расстройства. Как можно деликатней я

попытался свести разговор к вопросу о сыне, спросил, не

приносит ли он домой каких-нибудь чужих вещей. Она снова

перебила меня своим категоричным:

- Понимаю вас. Вы хотите сказать, не ворует ли он? Нет,

не ворует. Если не считать того случая с часами. Но часы они

вернули и принесли извинение.

Для меня это было неожиданно ново.

- Простите, а вы не могли бы подробней рассказать о

случае с часами? - попросил я.

- А-а, пожалуйста. Я думала, вы знаете. Они с Витей

возвращались из школы - это когда Юрочка еще учился.

Сейчас он бросил школу: ему не нравится учитель математики.

Русского языка - тоже... Русский язык надо вообще упразднить.

Мой Питкин сказал, что готовится указ, который совсем

упразднит русский язык, как устаревший и несовременный.

Она опять отвлеклась, но я не сразу направил ее в русло

интересующего меня вопроса, а спросил:

- Позвольте, на каком же языке мы с вами будем тогда

изъясняться, когда указ вступит в силу?

- Я не знаю, - растерянно ответила она. - Я должна

посоветоваться со сверхлюдьми. Я вам сообщу потом. Где мне

вас найти?

- В милиции, - ответил я и быстро переключил разговор:

- Так что же было дальше? Юра с Витей возвращались из

школы...

- Да, они шли, а на тротуаре лежал человек. Мужчина, -

продолжала она с новым воодушевлением. - Мальчики

решили, что с ним плохо, хотели его поднять. Но поняли, что

он пьян. Пьяного не трудно отличить от больного, верно ведь?

Видят - на нем часы. Позолоченные, "Восток". Мальчики

подумали, что эти часы у пьяного могут запросто снять жулики.

В два счета снимут. Мальчики не воровали, нет, у них и мысли

такой не было. Они сняли часы, чтобы сохранить, чтоб

жуликам не достались. - Она сделала какое-то новое усилие,

осветившее ее лицо, веселое оживление блеснуло в глазах,

высекло что-то похожее на улыбку, но губы, тонкие и

безучастные, не умели улыбаться. Она продолжала упавшим

уже голосом: - Пьяного того потом подобрала милиция. А он

предъявил милиционеру счет: ты, говорит, у меня часы снял. А

у того пьяного сын в нашей школе учится. Увидал у Юры часы

и говорит: "Это моего папки. Вот точно такие - в милиции

украли..." Вы меня извините, у меня скоро кончится обеденный

перерыв. - спохватилась она, взглянув на большие мужские

часы дешевой марки.

Продолжать с ней разговор не имело смысла. Она

торопливо ушла на кухню, очевидно, чтобы наскоро пообедать,

даже не простившись со мной, - я для нее больше не

существовал. Ольга Наполеоновна настигла меня уже на

лестничной площадке и быстрым шепотом проговорила:

- Самое главное для Юрочки - это интернат. Там, может,

человеком станет. А тут - нет. Я уже не могу его воспитывать, а

она - видите какая. Ей нельзя доверять. И он, бедняжка,

страдает. По ночам то смеется, то плачет. И чахнет, еда ему не

идет. Только курит. С таких лет курить начал. А учиться мог бы,

кабы не такая беда. Он неглупый мальчик, маленький

смышленый был и книжки любил, без конца заставлял меня

читать ему книжки.

Теперь мне нужно было найти Юру и поговорить с ним.

Юра и Витя стояли в подъезде на первом этаже и о чем-

то шептались. Я незаметно для них достал фотокарточку Игоря

Иванова, нагнулся к полу, будто я ее только что поднял, и

весело спросил, обращаясь к мальчишкам:

- Ребята, это не вы потеряли такого молодого красивого

орла? - и протянул фотографию Юре, внимательно наблюдая

за ним. Я обратил внимание, как вспыхнули его маленькие

узенькие глазенки, как многозначительно и с удивлением он

посмотрел на Витю и, быть может, сам того не желая, сказал:

- Ром!..

Это у него сорвалось помимо его желания, он в тот же

миг смекнул, что нельзя было произносить это имя, но я

догадался, что это кличка Игоря, и, не давая им опомниться,

ринулся в атаку:

- Точно, Ром. Ты с ним давно знаком?

Вопрос относился к Юре, но он смотрел на Витю,

который поспешил ответить за своего приятеля:

- А он с ним и не знаком.

- Может, и ты не знаком? - я строго смотрел на Витю. -

Ты узнаешь меня? Помнишь год назад: магазин, старушка,

кошелек. Затем ты с Ромом в милиции? Настоящая его

фамилия Иванов. Игорь Иванов. Ты меня помнишь? Я

присутствовал тогда на допросе. Помнишь капитана милиции?

- А-а, вспомнил, - удивленно и растерянно протянул

Витя, глядя на меня зверьком, попавшим в ловушку. Казалось,

он собирался бежать. - Я вас сразу на узнал.

- Зато я вас обоих узнал сразу. А ты почему, Юра, не

явился сегодня в милицию?

- А мне не велели. Сказали, чтоб родители, - довольно

независимо ответил Юра и взглянул на меня с явным вызовом.

- Ты не понял. С твоими родителями я уже говорил.

Теперь мне нужно с тобой побеседовать. Дело в том, что Ром

на этот раз сел накрепко. Вчерашняя кража для него мелочь.

Там открылось дело куда посерьезней. Но вы в том деле не

замешаны, хотя он теперь и пытается впутать вас, чтоб только

как-нибудь себя выгородить. Он лжет, так же как и в прошлый

раз. Ты помнишь, Витя, как он на тебя тогда все валил. Так что

пойдемте, нам с вами есть о чем поговорить.

- А я при чем? - вдруг запетушился Витя. Он чувствовал

какой-то подвох и держался настороженно, решив не дать себя

провести. - Я ко вчерашнему непричастен.

- Знаю. Речь идет о другом, тяжком преступлении,

которое Иванов хочет взвалить на вас обоих. Вам надо

оправдаться. Пошли, пошли, ребята.

- Ну что, пойдем, Витя? - нерешительно сказал Юра.

- Пошли, если так, - не очень охотно согласился Витя.

В отделении милиции я беседовал с глазу на глаз

сначала с Юрой, потом с Витей. Оба признались, что они

знакомы с Игорем Ивановым, по кличке Ром. Юра сказал, что в

магазине с Ромом встретился случайно, и слишком

категорично и заученно отрицал, что именно Ром передал ему

кошелек. На мой вопрос, если не Игорь Иванов, тогда кто же,

он пожимал плечами и упрямо повторял: "Не знаю".

- Значит, ты сам вытащил кошелек у гражданки. Так и

запишем.

- Пишите, - равнодушно отвечал он сиплым голосом и