блуждал глазами. - Только я не брал. Кошелек этот валялся на

полу. Я поднял его. И все.

Конечно, сейчас меня больше всего волновало другое -

гашиш. Мальчишки признались, что курят гашиш. И с

мальчишеским упрямством отказывались назвать, где они его

достают.

- Это не честно, - сказал я Вите, который был более

податлив к откровенному разговору. - Ведь мы с тобой

условились говорить правду и чистосердечно отвечать на мои

вопросы. Ты вынуждаешь меня принять другие меры, хотя мне

и не хотелось бы к ним прибегать.

Витя, точно не слыша меня, демонстративно

рассматривал стены и потолок комнаты, моргая светлыми

ресницами.

- Я понимаю, тебе строго-настрого приказано молчать,

не выдавать того, кто приучил тебя к курению гашиша и кто

снабжает тебя этой гадостью. Тебя запугали. Но я даю тебе

слово, что о нашем с тобой разговоре не будет знать тот, кого

ты боишься назвать.

- А я не боюсь, - ответил Витя со спокойной

решительностью, и рыхлое лицо его приняло сосредоточенно-

независимое выражение. - Я нашел.

- Где? - быстро спросил я, охватив его пристальным

взглядом.

- В телефонной будке. В коробочке было.

- Как ты узнал, что это гашиш?

- Я стал рассматривать, а тут какой-то мужчина подошел,

сказал, что это его коробочка. И вырвал у меня из рук. У меня

осталось только четыре баша.

- Когда это было?

- Давно. - Он несколько стушевался, отвечая на этот

вопрос, беспокойные глаза растерянно улыбнулись,

- Ну как давно? Год, два года или месяц назад?

- Месяца два.

- Как ты узнал, что это гашиш?

- Тот мужчина сказал. И как курить научил.

- Потом ты встречал того мужчину?

- Нет.

- А где потом доставал гашиш?

- Нигде.

- А тот, что сегодня вы курили, где брал?

- Остатки того, что в будке, - невозмутимо и уже

спокойней, довольный собой, ответил он. - Я ж вам сказал: там

четыре баша. А каждый баш на три папироски. Трижды четыре

- двенадцать.

- Точно, двенадцать. У тебя, надо полагать, пятерка по

математике?

- Ошиблись, двойка, - откровенно признался он, даже

бравируя своей откровенностью и тем, что он плохо учится.

Трудно сказать, придумал ли он этот вариант сейчас,

экспромтом, пока рассматривал стены и потолок, или же такая

легенда была сочинена заранее. Скорее всего, последнее. Но

я не верил ему. Хотя сделал вид, что поверил, и не стал в этой

связи называть имя Игоря Иванова: на этот счет я имел

особые соображения и на ходу строил планы. Во мне

постепенно зрело подозрение, что именно Иванов приучил

мальчишек к наркотикам, он их снабжает и в плату за гашиш

они помогают ему в карманном воровстве. Иванов наркоман,

это нетрудно было определить по его внешнему виду: бледный

цвет лица, сухая кожа, редкие волосы, вставные зубы. Он

сделал этих двух мальчишек не только ворами-карманниками,

но и наркоманами. Он погубил их, а скольких еще может

погубить! Его надо поймать с поличным, судить по всей

строгости закона и изолировать.

Я отпустил ребят и доложил начальнику свои

соображения: нужно безотлагательно заняться Ивановым,

надо всерьез заняться распространителями наркотиков.

Наркомания - это величайшее бедствие. О наркоманах я

не могу думать без содрогания и душевной боли. В

официальной энциклопедической справке о наркоманах

говорится: "При длительном употреблении наркотиков обычно

развиваются хронические отравления организма с поражением

центральной нервной системы и внутренних органов. Со

стороны психики и поведения это выражается в

неустойчивости настроения (раздражительность, тоска,

апатия), в снижении умственных способностей (памяти,

внимания, мышления). Сужается круг интересов, слабеют воля

и чувство долга, снижается, а иногда полностью пропадает

трудоспособность, люди морально деградируют, доходя порой

до преступлений. Со стороны внутренних органов

наблюдаются нарушения функций сердечно-сосудистой

системы, пищеварительного аппарата, обмена веществ,

половой деятельности. Развивается преждевременное

одряхление и истощение.

Сколько трагических судеб людей стоят за этими

лаконичными, сухими, но необычайно емкими строками,

сколько горя, страданий и бед, растерзанных, изуродованных

душ! Станет ли Юра Лутак полноценным человеком,

гражданином, или его ждет позорная и печальная участь

наркомана? Я думал об этом с болью и тревогой. Мы должны,

обязаны помочь ему, я, именно я обязан вырвать Лутака и его

дружка Витю из той клоаки, в которую их толкнула

безжалостная, жестокая рука. Чья рука? Как схватить ее?

Схватить и наказать, обезвредить, чтоб она не смогла толкнуть

в пропасть других таких же, как Юра и Витя. Мы плохо знали

Игоря Иванова - это наша вина. А кто стоит за его спиной, кто

его снабжает наркотиками?

Эти вопросы задавал я себе, идя на дежурство утром

следующего дня. Была суббота. Дежурить в субботу,

воскресенье и праздники хлопотно, потому что именно эти дни

обильны различного рода происшествиями, в том числе и

чрезвычайными.

Командиром дежурного отделения, или моим

неофициальным помощником, был старшина Нил Думнов -

здоровенный детина, грозный на вид, но добродушный,

исполнительный и преданный делу витебский партизан, хотя и

с семилетним образованием - помешала война, - но довольно

начитанный. И главное, в нашем деле, в милицейской службе,

человек опытный, выдержанный и честный, так что на него

можно положиться. В дежурке, как всегда в вечернее время, -

суета и шум: возвращались с постов и уходили на службу

патрули и постовые, приводили задержанных, оформлялись

акты. Тут же за барьером, рядом с задержанными, сидели и

стояли граждане, пришедшие с различными нуждами и

вопросами, часто звонил телефон: то сообщали о драке на

улице, то соседи просили срочно прислать наряд, чтоб

утихомирить разбушевавшегося пьяницу и дебошира. Я

отвечал на телефонные звонки, записывал, посылал наряд

или давал задание находившемуся в районе происшествия

патрулю.

Пьяных дебоширов направляем в вытрезвитель, иных

оставляем до утра в комнате временно задержанных. По

субботам и воскресным дням эта комната переполнена. Спят

вповалку, как кто сумел устроиться. Иногда грязные ботинки

одного касаются носа другого. Вытянул ноги - стукнул по носу.

Тот проснулся, со сна и с похмелья не разобрался, в чем дело,

- хвать кулаком соседа, который и не дотрагивался до его носа.

Поднимается заварушка, крики, стук в дверь:

- Шеф! Старшина!

Нил Думнов открывает дверь и гранитным изваянием

становится на пороге, тронув кулачищем свои запорожские

усы, спокойно и внушительно спрашивает:

- Чего раскудахтались? Не поделили что? Порядочные

свиньи в свинарнике и то лучше себя ведут, а вы ж люди,

человеки, черт вас в душу возьми!

И все утихает.

А тут уже привели очередного дебошира. Вот они стоят у

барьера: дебошир - широколицый богатырь, пожалуй

превосходящий своей комплекцией Нила Нилыча, сестра его -

юркая, щупленькая дамочка с воспаленными глазами и

наскоро, должно быть, впотьмах уложенной прической (она

свидетельница) и потерпевший, ее муж, неказистый, грязный,

жалкий, с лицом сморщенным, испитым, с внушительным

синяком под глазом. Хулиган - толстый и важный мужчина с

приятным лицом. Одет прилично - серый пиджак, при галстуке.

И трезв. Совершенно трезв. Он предъявил удостоверение

члена Союза художников, держался спокойно, с достоинством,

испытывая при этом некоторую неловкость и стараясь скрыть