- Все в прошлом, - с грустью обронила она, скрестив на

груди свои костлявые высохшие руки и склонив набок голову. -

Когда-то все понемногу пробовали. Мы с мужем и дочь. Так,

понемногу, для себя. - Она вздохнула и прибавила: - Все было

и не было. Как сон. Когда в семью приходит беда, она никого

не щадит. Беда что холера - всех косит.

Безысходная тоска прозвучала в ее вздохе и застыла в

сухих глазах. Я изъявил желание подробней услышать о

родителях мальчика, судьба которого меня интересует.

Она рассказывала охотно и с подробностями.

Чувствовалось, что старушка соскучилась по людям. Много лет

она уже нигде не бывает, и к ним никто не ходит. С дочкой,

которая, оказывается, работает неподалеку в ателье, она

давно все переговорила и теперь больше молчит. Дочь ее -

мать Юры - сразу же после самоубийства мужа попала в

психиатрическую больницу. Пробыла там около года и теперь

находится под наблюдением психиатров. О болезни дочери

старуха говорила таинственным полушепотом, то и дело

посматривая с опаской на входную дверь, будто боялась, что

ее нечаянно могут подслушать. Муж старушки - известный

ученый - умер после войны, оставив, очевидно, кое-какое

наследство. Кроме того, она получает персональную пенсию.

На это и живут. Зарплата дочери не в счет. Почему?

- Какая там ее зарплата! За квартиру надо уплатить, за

газ, за свет и останется на хлеб да на молоко, - сказала Ольга

Наполеоновна (так звали старушку). И, немного помолчав,

вдруг произнесла решительно: - Пьяницы не должны иметь

детей. Надо издать такой закон, чтобы запрещать алкоголикам

иметь детей. Зачем плодить калек? Ну скажите на милость, к

чему калечить душу младенческую? Вот хотя бы Юра, отчего

он такой? От наследства, от отца. И учился плохо, совсем не

имеет способностей к наукам, и с детства к вину

пристрастился. И курит. Ясно, наследственно. Отец был

алкоголик. Муж мой не хотел, чтоб Инна выходила за такого.

Не желал видеть зятя алкоголика. Да разве ж дети нас

слушают? Любовь. Она его любила, беспутного, пьяницу. А за

что любила, что в нем нашла? Беду свою нашла. Пустоцвет,

мот и прохиндей. Только что внешность да нахальство. Этим

он и взял Инночку. Институт не дал закончить, с третьего курса

снял. Все, говорит, брошу пить. Когда проспится. А пьяный -

что скотина. Драться не дрался. Только плакал. Плакал и

матерился. А наутро прощения просил. Зарплаты его Инна в

глаза не видала - все пропивал. И ревновал. Ко всем ее

ревновал. Устроилась она на работу секретарем в райсовете.

Год поработала - заставил уйти. Приревновал к начальнику.

Когда Юра родился, с полгода не пил. А потом опять за свое.

Скандалы пошли. Домой приходил поздно, а то и вовсе

ночевать не являлся. Я уже тогда мужа похоронила. И вся

изошлась, глядя на такую их семейную жизнь. Сколько раз и в

милицию попадал, в вытрезвитель. Жизнь стала невмоготу.

Перед людьми совестно было. К нам прежние наши знакомые

и друзья ходить перестали. Все из-за него. Я вам по секрету

скажу - и мужа моего он преждевременно в могилу свел. А

потом и сам... повесился. Юрочке два годика было. Он не

помнит отца. А мы и не говорим ему правды, скрываем.

Раньше он спрашивал: где мой папа? Мы ему говорили, что

полярник он: в Антарктиде в экспедиции плавал. Там и погиб.

А теперь и не спрашивает про отца. Да и знает правду:

соседские ребятишки выболтали. Ну, когда он, значит, наложил

на себя руки, у Инночки от переживаний и случилось это -

умопомешательство. Положили ее в больницу. .

В это время хлопнула в прихожей дверь: кто-то вошел.

Ольга Наполеоновна прервала свой рассказ, закопошилась

встревоженно и направилась было к двери в прихожую, но не

успела: на пороге появилась невысокая средних лет дама с

растрепанными неестественно черными, должно быть

крашеными, волосами и немножко раскосыми глазами,

востроносым личиком, худая и недовольная. Увидав меня,

резко остановилась на пороге, приоткрыв рот в немом

вопросе. Ольга Наполеоновна торопливо представила:

- Вот, Инночка, товарищ из милиции. По поводу нашего

Юрочки.

- Я его видела - он во дворе с Витей, - сказала Инна и

бросила на диван кожаную, далеко не новую сумочку.

Поправила растрепанные волосы, подошла к столу, взялась за

спинку стула, но не села. - Вы хотите забрать Юрочку в

интернат? Пожалуйста. Только знайте - он убежит. Он из

пионерского лагеря убежал.

- Видите ли, я хотел поговорить с вами о другом, - начал

я, пытаясь найти правильный тон беседы. Но она перебила

меня: - Я вас понимаю, вы хотите обо мне. Хорошо,

пожалуйста. - Она как-то церемонно села на стул и положила

свои руки на стол. Пальцы ее с облезлым маникюром нервно

суетились, глаза с блуждающими зрачками смотрели мимо. - Я

лечилась и сейчас чувствую себя хорошо. Вы с доктором

Садовским знакомы? О, это отменный психиатр. Высший

класс. Он профессор и скоро будет академиком. Он уже давно

мог им быть, но у него есть враги. Мама, оставь нас вдвоем,

нам нужно поговорить тет-а-тет.

Я, конечно, хотел говорить о ее сыне, расспросить, с кем

он дружит, где бывает, не приносит ли домой какие-нибудь

вещи, но перебивать ее не стал. Когда Ольга Наполеоновна

ушла на кухню, Инна проверила, плотно ли закрыта дверь в

прихожую, и, заняв прежнее положение у круглого стола,

продолжала:

- Я лечилась у доктора Садовского. После лечения в

стационаре ощутила в себе перемену. Будто ослепла. Не

понимала, что творится кругом. Вся окаменела, стала

холодной и бесчувственной. Я не жила, а только наблюдала за

жизнью. А сама как бы не жила. Не было меня. И никаких

желаний не было. Только одно желание - окончить институт.

Чего бы мне ни стоило, я поставила себе цель - окончить

институт. И поступила. Училась. Я очень старалась. Потому

что меня ничто другое не интересовало, кроме института. Они

меня исключали. Два раза. Нет, три. За неуспеваемость. Им

так казалось. А я успевала. И добивалась восстановления.

Меня восстанавливали и опять исключали. Это все декан. Он

меня преследовал. Мстил.

Она вдруг умолкла, точно потеряла нить речи, и я,

воспользовавшись этой вынужденной паузой, задал

наводящий вопрос:

- За что же он мстил вам?

- Не знаю, - безразлично отозвалась она, глядя мимо

меня. - Он сам неученый и не может понять настоящей жизни.

Он своей жизни не понимает. И я тоже не понимала своей

жизни до пятьдесят шестого года. В моей жизни был хаос.

Потом я познакомилась с одним человеком. Близко

познакомилась. Вы понимаете, мы сошлись. Он меня любит.

Но это неважно, любить не обязательно. Любви нет и никогда

не было. Ее выдумали. Знаете кто? Поэты. Фамилия моего

друга Питкин. Может, смотрели кино "Мистер Питкин"? Только

мой не англичанин. Просто однофамилец. Имя я вам не скажу.

Он открыл мне глаза. Я узнала, что существует передача

мыслей на расстояние. Все люди могут мысленно

разговаривать друг с другом. Есть высшие существа -

сверхлюди. И Питкин тоже, их целая группа, может быть каста.

Где они находятся - трудно сказать. Они постоянно передают

свои мысли всем нам. Иногда они делают это через кино,

через радио и телевидение. Все мысли обычных людей - это

только дальнейшее развитие той мысли, которую они получили

от сверхлюдей. Я теперь чувствую постоянную связь с ними,

поэтому я не знаю одиночества и уверена в себе. Благодаря

сверхлюдям я приспособлена к жизни лучше других. Когда в

институте мы проходили экономику производства, я решила