показалось полковнику, непростительно медленно, хотя ничто

им не мешало, по крайней мере неприятельские снаряды до

них не долетали. Вот они поравнялись с НП, и полковник не

выдержал, возмутился:

- Какого дьявола! Ползут как черепахи! Темп! Темп!

- Разрешите мне? - сделав порывистое движение к

выходу, допросил лейтенант.

- Нет, - твердо, но спокойно сказал Гуттен. - Успеете,

Кольб. Придет и наш черед. - А про себя подумал: "Сейчас

самое время поднять в атаку первый батальон". Но, вспомнив

категорическое "нет" командира дивизии, лишь сокрушенно

вздохнул.

Он уже решил было идти на свой КП, как вдруг

невиданной силы раскатистый гром встряхнул землю. Это был

не один мощный взрыв. Это была серия взрывов, слившихся в

единый гул, продолжительный и зловещий. Десятки снежных

султанов взвились в воздухе над двумя идущими в атаку

ротами. Роты исчезли. По крайней мере, так показалось

Гуттену в тот момент, когда после умолкнувшего зловещего

взрыва он посмотрел на поле. Снежные брызги, падая,

сверкали в солнечных лучах там, где еще минуту тому назад

так непростительно медленно шли в наступление две роты

вслед за ушедшими вперед танками и ротой солдат.

Исчезновение наступающих солдат, очевидно, заметил и

Кольб. Неподвижное плоское лицо его сделалось мертвенно-

бледным, блуждающие глаза выражали испуг, недоумение и

немой вопрос. Полковник стоял выпрямившись, он хорошо

владел собой. Сказал твердо и уверенно:

- Русская реактивная артиллерия.

Для него, как и для Кольба, это было первое знакомство

с прославленной "катюшей". Залп наших PC накрыл

атакующего противника. Но вражеские солдаты не исчезли, как

это вначале почудилось полковнику и его адъютанту. Они

просто попадали в снег, многие замертво, и сверху их

прикрыла поднятая взрывом снежная пороша. Лишь направив

стереотрубу на то место, куда легли снаряды "катюши",

полковник увидел, как офицеры пытаются поднять солдат и

заставить их продолжать атаку. Чутье бывалого воина

подсказывало Гуттену, что атака захлебнулась и ушедшие

вперед девять танков с ротой пехоты едва ли сумеют вернуть

утерянную ночью позицию, но он никак не хотел смириться с

тем, что эту позицию уже невозможно вернуть. Идея поднять

свой полк в атаку становилась навязчивой. Он твердо верил,

что его полк при поддержке девяти танков сумеет выбить

русских из окопов и обратит их в бегство, подобно тому, как они

прошедшей ночью обратили в бегство немецкий полк. Он

приказал Кольбу соединить его с командиром дивизии. Он

доложит обстановку и предложит свое решение - поддержать

атаку. Генерал поймет и разрешит.

Кольб долго не мог дозвониться до штаба дивизии. А

события тем временем развивались стремительно и круто.

Наблюдая за полем боя, полковник видел, как достигший

русских позиций головной немецкий танк загорелся, как потом

откуда-то, точно из-под земли, взмыли советские штурмовики.

Они прошли на бреющем полете над танками с востока на

запад, с грохотом и свистящим гулом пронеслись над

наблюдательным пунктом Гуттена, вынудив денщика

инстинктивно съежиться и пригнуться, что вызвало

презрительную усмешку лейтенанта. Когда самолеты скрылись

за темно-серой кромкой дальнего леса, полковник опять

посмотрел в стереотрубу и увидал уже не один, а четыре

горящих танка. Два танка повернули назад, а сопровождавшая

их рота врассыпную побежала обратно. Какое-то странное,

непонятное движение происходило и там, где под залпом

"катюш" залегли две роты немецких солдат. Не вставая с

земли, они шевелились, суетились, но не шли ни вперед, ни

назад. Теперь Гуттен понял, почему генерал не разрешил его

полку атаковать: не было шансов на успех. А лейтенант все

еще названивал в штаб дивизии, пока полковник не сказал

мягко и вежливо:

- Хватит, Кольб, оставьте их в покое.

- Наверное, линия повреждена, - решил лейтенант и

отошел от телефона.

- Вероятно, - согласился полковник негромко и вяло. Он

уже пожалел, что пошел на НП, но возвращаться сейчас на КП

было небезопасно. Не приказал, а вежливо попросил

адъютанта: - Соедините меня с первым батальоном.

Когда к телефону подошел комбат, полковник попросил

доложить обстановку.

- На левом фланге, господин полковник, наступают наши

танки с пехотой, - начал комбат сиплым деревянным голосом.

- Вернее, отступают, - грубо перебил его командир полка.

- Именно так, господин полковник. Четыре наших танка

горят. Еще два, кажется, повреждены.

- Это я вижу, - опять нетерпеливо перебил полковник. -

Что у вас происходит на правом фланге?

Гуттену не довелось услышать ответ командира первого

батальона. Все, что запомнилось ему в этот миг:

оглушительный треск, от которого, казалось, лопнули ушные

перепонки, и волна горячего воздуха, ударившего в лицо и

грудь, да так сильно, что он не устоял на ногах и, отброшенный

в сторону, прижался к стене блиндажа. В первый момент он не

ощутил боли. Совершенно не почувствовал. Он силился

понять, что произошло, и первое, на что обратил внимание,

была телефонная трубка с оборванным шнуром, которую он

продолжал держать в руке. Эта телефонная трубка с

болтавшимся проводом, такая нелепая, бессмысленно-

ненужная, сразу вернула его к действительности. Стало ясно

все, что случилось. Он с отвращением швырнул телефонную

трубку и в этот же самый момент ощутил острую, колющую

боль в области правого бедра. От нестерпимой боли, которой

ему никогда в жизни не приходилось испытывать, полковник

прикусил нижнюю губу, чтоб только не вскрикнуть, и закрыл

глаза. Острая боль, казалось, на какое-то время ослабла,

притупилась, и он открыл глаза, увидел над собой клочок

синего, ясного неба, а перед самым лицом заснеженное,

вывороченное взрывом бревно. Там, где стояла стереотруба,

под обломками, засыпанными снегом и землей, что-то

шевелилось. Полковник почувствовал головокружение,

негромко позвал адъютанта:

- Август. . - и сделал попытку приподняться.

Но ответа он уже не услышал: от нестерпимой боли

потерял сознание. Осколок угодившего в НП снаряда

раздробил ему бедренную кость. Когда через несколько минут

к нему вернулось сознание, полковник увидел стоящего перед

ним лейтенанта Кольба. Рыбьи губы лейтенанта изобразили

подобие ободряющей улыбки, но в маленьких непроницаемых

глазах и на холодном остроносом лице его полковник опять

увидел какое-то хищное выражение. Не страх и растерянность,

что, по мнению полковника, было бы естественным, а

надменная жестокость. Он смотрел на полковника упорным и

укоризненным взглядом и, словно читая его немой вопрос,

докладывал:

- Ефрейтор Штиллинг и рядовой Граббе убиты. Зигфрид

легко ранен в руку. Я послал его в штаб с донесением. За вами

должны прийти санитары и врач. Ваше ранение... как я

полагаю, господин полковник, серьезное. Я сделал перевязку,

но... Холодный и вежливый голос лейтенанта осекся, когда он

увидел, как страдальчески исказилось болезненно-желтое

лицо полковника.

- Вы ранены, Август? - с усилием проговорил Гуттен,

глядя усталыми тоскливыми глазами на пятна крови,

запекшиеся на руках и шинели Кольба.

- Никак нет, господин полковник. Бог миловал.

- Я вижу кровь, - вяло выдавил полковник. Острая боль

постепенно затухала, но он чувствовал, как покидают его силы.

- Это ваша кровь, господин полковник, - глухо отозвался

лейтенант, но слова его потонули в грохоте снарядов.