деталь, кажется, обрадовала Гальвица, что-то

обнадеживающее вспыхнуло в его глазах и в тот же миг

погасло. Гальвиц знал русский язык, но решил это скрыть. Он

заговорил по-немецки осторожно и тягуче:

- Я был пленен, господин генерал, в пути, когда ехал из

штаба девятого корпуса в штаб четвертой танковой армии.

Ваши разведчики или передовые части внезапно атаковали

нас... Это было так неожиданно. - Он подернул плечами и

прикрыл на миг затуманенные глаза.

- Что вы делали в девятом корпусе и с каким заданием

ехали в штаб генерала Гёпнера? - на этот раз спросил

командарм через переводчика.

- Я военный историк, что-то вроде летописца. Я не

солдат и не сделал ни одного выстрела. Я прикомандирован к

штабу фельдмаршала фон Бока, - холодным и вежливым

голосом ответил Гальвиц и, скривив тонкие губы в ядовитой

улыбке, прибавил: - Теперь уже фон Клюге. Вам, очевидно,

известно, господин генерал, что Гитлер отстранил от

должностей фельдмаршалов Браухича, Бока, Рунштедта и

Лееба. Он назначил себя главнокомандующим.

Это мы знаем, - перебил его Говоров, а про себя

заметил, что Гальвиц в отличие от других военнопленных

говорит просто Гитлер, а не фюрер. - Продолжайте отвечать на

вопрос.

- Восьмого декабря Гитлер отдал приказ войскам перейти

к обороне. Строить несколько оборонительных линий в

глубину. Ваше контрнаступление создало тяжелую ситуацию

на участке четвертой танковой армии, и генерал Гёпнер отдал

приказ на отвод своих войск.

Это была неожиданная новость, и Говоров переспросил:

- Откуда у вас такие сведения?

- Вы можете мне верить, господин генерал, эти сведения

вполне достоверны. - Гальвиц смело встретил недоверчивый

взгляд командарма, он уже несколько успокоился, покорясь

чужой воле, и вел себя непринужденно.

- Так все же зачем вы ехали в штаб четвертой танковой? -

напомнил Говоров с небрежной отчужденностью.

- Я не хотел оставаться в войсках, которым неприятель

создал угрозу окружения. Я имею в виду девятый корпус.

- Хотели избежать окружения и попали в плен, -

язвительно воскликнул Говоров.

- Ирония судьбы, - с грустью отозвался Гальвиц и, не

дожидаясь последующих вопросов, прибавил: - Впрочем, у

меня нет претензий к судьбе. А потом - рано или поздно это

должно было случиться.

- Вы давно пришли к такому выводу? Или это... инстинкт

самозащиты?

Гальвиц уловил в вопросе генерала скрытую иронию.

Глаза его сделались непроницаемыми, он облизал сухие губы

и, как человек, у которого задели самолюбие, заговорил

отрывисто и с усилием:

- Вы можете меня расстрелять, господин генерал.

Смерти я не боюсь. И если мне хочется остаться в живых, то

только затем, чтоб убедиться в своих предположениях о

будущем. Хотел бы я знать: чем кончится безумная затея

Гитлера, что станет с моим народом и отечеством? А что

касается вашего вопроса о том, когда я прозрел, то буду

откровенен: в эти жуткие месяцы сражения под Москвой.

- И как вы представляете это будущее? - с некоторым

любопытством спросил Говоров.

- Ваше неожиданное наступление создало в нашей

армии и в верховном командовании нечто подобное шоку. Оно

ошеломило, повергло солдат и офицеров в уныние. Дух армии

упал, а следовательно, подорвана вера. И все понимают, что

повинны в этом не Браухич и Бок.

Говоров перебил его неожиданным вопросом:

- А почему Гитлер и вообще фашисты ненавидят славян?

Мне кажется, славяне никогда не нападали на немцев и не

угрожали им.

- Это в общем так, все верно. Но славяне

многочисленны. Они - непосредственный сосед германцев и

владеют огромной территорией с несметными природными

богатствами, чего не хватает немцам...

- Жизненного пространства, - презрительно усмехнулся

Говоров и тут же спросил: - Ну а евреев? Они же не столь

многочисленны, как славяне.

- Там другая причина, - ответил Гальвиц. - Гитлер

ненавидит их как своих конкурентов. Ведь они считают себя

особой, богом избранной нацией и тоже претендуют на

мировое господство.

- Вы нацист? - Говоров испытующе уставился на

Гальвица.

- Формально я состою, в партии, но по убеждению - нет.

- А вы не считаете, что вы изменили своему фюреру и

Германии?

Вопрос этот, видно, несколько смутил доктора истории.

Лицо его невольно зарделось, губы задрожали в жалкой

улыбке. Ответил, выплевывая жеваные слова:

- Я никогда не был поклонником Гитлера и никогда не

ставил знака равенства между ним и отечеством.

Чувствуя себя уязвленным и подавленным, он опустил

глаза и склонил голову. Он понимал свое положение и, надо

думать, жестоко страдал. Не меняя позы и не поднимая

головы, он произнес тихо и с чувством:

- Прошу вас поверить в искренность моих слов.

Леонид Александрович, внимательно наблюдая за

Гальвицем, задавал себе вопрос: искренне тот говорит или

играет, спасая свою шкуру? Решил: пожалуй, искренне. После

долгой паузы спросил по-немецки:

- А скажите, герр доктор, среди офицеров и генералов

рейха есть такие, которые смотрят на события вот так же, как

вы, то есть разделяют ваши взгляды?

Гальвиц устало поднял голову, медленно и задумчиво

посмотрел в пространство. Ответил тихо и грустно:

- К сожалению, немного. Но после этого поражения их

становится больше. С каждым днем. И генералов, и офицеров.

Начинают думать. В частности, генерал-полковник Гёпнер. Я

его хорошо знаю.

- И что же, по-вашему, командующий танковой армией,

любимчик Гитлера, не верит в победу? Делает дело, в которое

не верит?.. Я так вас понял?

- Не совсем так, господин генерал. Гёпнер не верит в

военный талант Гитлера.

Говоров знаком приказал увести пленного. Затягивать

разговор не было времени и смысла. Затем с членом Военного

совета и начальником штаба армии они обсуждали положение

в свете того, что сообщил Гальвиц. Да, в результате нашего

наступления, стремительного форсирования Москвы-реки и

овладения Колюбакино над девятым армейским корпусом

фашистов нависла угроза полного окружения. Немцы это

понимают. Видно, не очень считаются с категорическим

приказом фюрера оборонять каждый метр, если командующий

четвертой танковой армией генерал-полковник Гёпнер отдал

приказ на отход. Возможно, с разрешения Клюге или самого

Гитлера.

Говоров пригласил к себе начальника разведки. Сведения

Гальвица об отходе четвертой танковой подтверждались. Надо

бы сообщить об этом в штаб фронта. Но прежде надо быть

уверенным в достоверности сведений о приказе Гёпнера.

Гальвиц внушал ему доверие, но он мог быть плохо

информирован. Говоров позвонил генерал-майору Орлову -

командиру мотострелковой дивизии, наступавшей на главном

направлении. Тот доложил, что дивизия ведет ночной бой,

медленно продвигаясь вперед: на всех участках противник

оказывает серьезное сопротивление.

Только закончил разговор с Орловым, как позвонил его

сосед - генерал-майор Лебеденко, командир стрелковой

дивизии. Полки Лебеденко также продвигались с боями.

Противник на отдельных участках бежит, бросая технику и

оружие. Есть пленные.

Далеко за полночь командарм позвонил начальнику

штаба фронта, доложил обстановку и сообщил о приказе

генерала Гёпнера. Василий Данилович Соколовский сказал,

что штаб фронта уже имеет эти сведения, и тут же предъявил

свои претензии: командование фронта считает, что темп

наступления пятой армии слишком замедлен. Генерал Жуков

недоволен и спрашивает: почему до сих пор не введен в бой