выглядела усталой и в то же время возбужденной. Глеб

спросил ее, почему сама не ушла вместе с ранеными.

Ответила просто:

- Здесь я нужней. А вдруг снова бой? - И сразу, без

перехода: - Что с нашими ребятами в лесу? Как Олег?

Он ждал этого вопроса, понимал, что и Саша, и Князев с

тревогой ожидают его ответа - они же видели, как обрушили на

лесной остров огонь гвардейские минометы, - и не спешил с

ответом.

- Они погибли? - с тревогой и настойчивостью

допрашивала Саша.

- Неизвестно. Надо выяснить. Вот вернутся Думбадзе и

Экимян, и я пошлю их, - сказал он мрачно, пряча унылые

глаза. - Ждать? Когда это будет? - возмутилась Саша. - Да я

пойду сейчас, засветло. Я знаю дорогу, я была там.

Она смотрела на него осуждающе, строго, остро, в то же

время в ее глазах светилась мольба.

- Одной нельзя, - сказал он отрешенно.

- Разрешите мне с Александрой Васильевной, - попросил

Князев. - Мы возьмем еще двух бойцов. Александра

Васильевна права: лучше пойти засветло.

Он не стал возражать. И даже Колю отпустил. На КП

возвратился один. Там его ждали только что прибывшие

Брусничкин и Судоплатов. Оба были довольны - отряд успешно

выполнил боевую задачу. Один танк подбит из

противотанкового ружья и затем подожжен бутылкой с горючей

смесью, другой подбит противотанковой гранатой. Экипаж

сдался в плен.

Глеб молча, с отсутствующим взглядом слушал

Брусничкина и Судоплатова, и, только когда Леонид

Викторович сказал о спасении Москвы, глаза его потеплели, в

них появилась какая-то живинка. Но она тотчас же исчезла, как

только Судоплатов сообщил, что в бою с танками тяжело

ранен Думбадзе.

- Он будет жить, Иосиф? - спросил Глеб.

- Рана серьезная. Ему сделают операцию, - ответил

начальник штаба.

- Товарищи, не знаю, как вы, а я проголодался, - вдруг

оповестил Брусничкин и поднялся, прокричал за брезентовый

полог: - Егор! Чумаев, как там дела с обедом? Сегодня нам

полагается двойная порция.

Чумаев привес копченой колбасы, мясных консервов,

полбуханки черного хлеба и спирт, сказал:

- Горячего не будет: кухню разбомбило.

Все принесенное он положил на ящик и молча вышел.

Глеб от еды отказался. Он вышел из блиндажа и, стоя на

снегу, сквозь вечерние сумерки всматривался в сторону леска

Сухова. "Если, ко всему прочему, я сегодня потеряю еще и

Сашу с Колей, то вообще останусь один", - подумал он. Почему

один он не спрашивал себя. Стоял долго, пока мороз не

прогнал его в блиндаж. А через полчаса появились Князев,

Саша, Коля и Олег. Глеб точно воскрес - он с размаху обнял

щупленького смущенного командира взвода, прижался к его

небритой щеке и сказал:

- А я тебя, грешным делом, в мыслях похоронил. Теперь

тебе долго жить - до полной победы. Вот за это мы сейчас и

выпьем. Где там Егор? Кирилл Степанович, организуйте,

пожалуйста. За победу!

В это же самое время командарм Говоров докладывал

генералу Жукову итоги двухдневных боев за Акулово: подбито

и сожжено двадцать три фашистских танка, одиннадцать

захвачено в целости и исправности, сбито пять самолетов

врага, подбито и захвачено много другой техники и вооружения.

Наступление противника на левом фланге пятой армии

приостановлено.

Это было 2 декабря. А 5 декабря в дневнике генерала

Гальдера появилась краткая, но исчерпывающая запись: "Фон

Бок сообщает: силы иссякли. 4-я танковая группа завтра уже

не сможет наступать".

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Весь день мела поземка, покрывала белым саваном поле

битвы, усеянное трупами пришельцев, которые некому было

закопать в чужую для них, скованную морозом и одетую в

снежную шубу землю. Под вечер 12 декабря ветер немного

приутих и мороз приослаб, но повалил хлопьями снег, густой и

липкий. Вездеход командующего пятой армией генерала

Говорова с немалым трудом пробирался по разрыхленной

дороге, загроможденной брошенными немцами орудиями,

подбитыми танками, остовами сожженных автомашин и

раздавленных мотоциклов. Жуткая картина побоища должна

была бы радовать командарма, потому что это впечатляющее

зрелище разгрома гитлеровцев создала здесь его армия за

пять дней наступательных боев. Это о его армии говорилось в

сводке Совинформбюро: 6 декабря войска генерала Говорова

прорвали оборону пехотных дивизий немцев и заняли районы

Колюбакино, Локотня. А в "Правде" только что напечатана уже

вторая статья генерала Говорова, в которой командарм

делился опытом последних оборонительных боев на подступах

к столице. В ней он писал, в частности: "Наиболее тяжелыми

для нас днями были 1 - 4 декабря. В эти дни фашисты,

прощупав нашу оборону на Можайском шоссе и автостраде

Москва - Минск и убедившись в ее крепости, предприняли

наступление в обход этих магистралей с севера и юга. Обход

имел целью окружить наши войска с одновременным выходом

на ближайшие подступы к Москве. Следует отметить, что

фашистские части, совершив обход в направлении Голицыно с

севера, приблизились к Москве почти на расстояние выстрела

дальнобойной артиллерии. Их дальнейшее продвижение

поставило бы город под угрозу артиллерийского обстрела". С

ним разговаривал по телефону начальник штаба Западного

фронта генерал Соколовский, поздравлял с успешным

наступлением и деловой статьей в "Правде". Но в ответ на

поздравления Леонид Александрович, вместо того чтобы

поблагодарить начштаба фронта, снова заговорил о резервах,

без которых его армия не в состоянии развить успех первых

дней контрнаступления. Василий Данилович сказал, что

резервы будут: пятой армии придается 2-й гвардейский

кавалерийский корпус генерала Доватора. И теперь,

возвращаясь с передовых позиций в штаб армии, генерал

Говоров думал, где и как лучше ему использовать конников.

Войска понесли серьезный урон во время оборонительных

боев. Больше всех досталось 32-й дивизии. И особенно 4

декабря, когда она атаковала населенный пункт Акулово,

дальше которого немцы не продвинулись ни на шаг в сторону

Москвы. На всю жизнь ему запомнился этот бой. Противники,

измотанные и обескровленные, вцепившись в горло друг другу,

напрягали последние силы.

Говорову накрепко врезался в память тот морозный день

с голубым небом, хрусталем берез и розовым снегом. Он тогда

находился на левом фланге своей армии. Помнит суровый до

жестокости приказ командующего фронтом Жукова:

контратаковать, нанести удар по врагу в районе Акулово.

Помнит и мужественное лицо комдива 32-й полковника

Полосухина, которому он лично отдавал приказ на атаку.

Столкнувшись открытыми взглядами, они понимали друг друга:

спокойно-угрюмый командарм и сдержанно-невозмутимый

комдив. Тогда он сказал Полосухину, уже после того, как отдал

приказ, сказал так, как редко говорил своим подчиненным - с

чувством, тихо и медленно:

- Это очень важно, Виктор Иванович, для Москвы, для

судьбы Отечества.

И он увидел, как от этих его слов - совсем не

официальных, а ласковых и преисполненных глубокого смысла

- в правдивых добрых глазах Полосухина вспыхнула

беспощадная решимость, и тот ответил твердо, спокойным

тоном:- Тридцать вторая, товарищ командующий, исполнит свой

долг до конца.

И генерал верил полковнику, потому что этот полковник

хорошо знал своих подчиненных, уже доказавших в

непрерывных оборонительных боях, на что они способны.

Тот памятный бой начался в безоблачном морозном небе

и закончился на заснеженной земле, на которой обрели себе