по 400 штыков; одним полком командует обер-лейтенант".

Признание красноречивое. Гальдер симпатизировал

Боку, даже был с ним в дружбе, поэтому он подбирал в своем

дневнике для командующего группой армий "Центр" наиболее

благоприятные, мягкие слова. 22 ноября он записал:

"Фельдмаршал фон Бок лично руководит ходом сражения под

Москвой со своего передового пункта. Его необычайная

энергия гонит войска вперед... Фон Бок сравнивает

сложившуюся обстановку с обстановкой в сражении на Марне,

указывая, что создалось такое положение, когда последний

брошенный в бой батальон может решить исход сражения.

Противник между тем подтянул на фронт свежие силы. Фон

Бок бросает в бой все, что возможно найти..."

Итак, Боком брошены в бой последние батальоны, а

казалось, смертельно раненный русский противник стоит у

порога своей столицы неприступной скалой, о которую

лихорадочно бьются, на глазах теряют силу и гаснут волны

зловещего "Тайфуна". Тяжелораненый не может долго

сражаться, он вот-вот упадет. Бок это видит, но не хочет

признаться; зато более трезвый Гальдер уже через несколько

дней, 3 декабря, записывает в своем дневнике: "На фронте 4-й

армии наступающие части медленно и с большим трудом

продвигаются вперед. В то же время противник на некоторых

участках фронта частными контратаками добивается успехов,

окружая отдельные немецкие части. Так, например, в

результате контратак противника оказалась окруженной 258-я

пехотная дивизия".

"Тайфун" иссяк. Но его последние вихри еще метались

над пятой армией три первых декабрьских дня.

И в это морозное утро 1 декабря все начиналось по

старой схеме, по тому классическому шаблону, который

действовал почти на протяжении всей войны. Сначала

бомбовый удар с воздуха по нашей обороне, затем

артиллерийский налет, и после пошли танки.

Взвод лейтенанта Сухова занимал небольшой лесок,

лежащий темным островком среди ослепительно ярких снегов,

залитых утренним солнцем. Островок этот был своего рода

фортом перед полком Глеба Макарова, и в задачу стрелкового

взвода входило главное - отсечь вражескую пехоту от танков.

Взвод располагался редкой цепочкой, укрывшейся за

нагромождением сваленных деревьев. Подступы к лесному

островку были заминированы с трех сторон: юга, запада и

севера. Отделения также строили фронт своей обороны на три

направления: на север, запад и юг. В течение трех дней бойцы

Сухова оборудовали свои позиции, разгребали глубокий снег и

затем кирками и лопатами вгрызались в промерзшую,

неподатливую землю. Крепкий мороз и корневища деревьев

превратили ее в бетон, и бойцам стоило большого труда

отрыть на каждого стрелковую ячейку метровой глубины.

Ходом сообщения служила вырытая в снегу траншея. Лесных

завалов по всей линии обороны было много, в том числе и

"вал Бригвадзе", расположенный невдалеке; бойцы Сухова

сидели в белых маскировочных халатах, поэтому немецкие

самолеты не обратили внимания на их островок и не бомбили,

артиллерия врага также пренебрегла ими, сосредоточив весь

свой огонь по основным, главным образом артиллерийским,

позициям нашей обороны.

Танки шли цугом, построившись в колонны,

одновременно в разных местах, примерно по тридцать машин

в колонне. Этот строй был несколько необычен, очевидно,

немцы опасались минных полей, хотя нечто подобное

артиллеристы Макарова уже видели на Бородинском поле у

Багратионовых флешей. На броне сидели автоматчики. Когда

первый подорвавшийся на мине танк остановился, шедшие

следом обогнали его и продолжали упрямо идти вперед,

разгребая суметы и стреляя на ходу из пушек и пулеметов. До

них было далековато, из автоматов не достать, и Сухов

приказал перебросить все пулеметы на южную сторону и

открыть огонь по облепившим танки пехотинцам. Фланговый

огонь станкового и трех ручных пулеметов был внезапным и

действенным: он как ветром сдул с брони стрелков, и они

серыми точками падали в снег. Сухов сам находился здесь, у

пулемета, а на противоположной, северной, стороне леса с

третьим отделением оставался его помощник сержант Олег

Остапов.

Танки поднимали тучи снежной пыли. Под огнем батарей

полка Макарова их строй нарушился, они спешили побыстрей

выскочить на артиллерийские позиции и выйти затем в тыл

обороняющихся. Пулеметный огонь Сухова их не беспокоил,

тем более что с выходом танков на артиллерийские позиции

лесной островок со своим гарнизоном оказывался уже в

окружении. Прижатые пулеметным огнем немецкие пехотинцы

зарывались в снег и не делали попытки двигаться ни вперед,

ни назад: они выжидали исхода танковой атаки. С волнением

следил за атакой танков и лейтенант Сухов. Одно время ему

казалось, что судьба полка Макарова решена - это когда на

дорогу, во фланг батарее Думчева, выскочило два немецких

танка. Но в это время один за другим прогремели три мощных

взрыва, от которых даже здесь, на большом расстоянии,

вздрогнули старые ели, обдав Сухова снежной пылью. Это

взорвались трехсоткилограммовые фугасы. Такой силы взрыв

отрезвил не в меру ретивых танкистов. Оставив перед

артиллерийскими позициями четыре подбитые машины,

фашистские танки повернули обратно. Однако от колонны

отделились два танка и пошли на лесной островок: один шел с

южной стороны прямо на пулеметный огонь, а другой - с

восточной, то есть с тыла, как раз с той стороны, где не было

мин. Первый танк приблизился к роще на полтораста метров и

остановился, не дойдя совсем немного до минной полосы,

точно чувствовал или догадывался, что дальше идти опасно.

Сухов стоял за толстым стволом ели среди бойцов первого

отделения и пулеметчиков, теперь уже прекративших огонь, к

вслух зазывал вражеский танк:

- Ну что ты остановился? Ну иди же к нам, иди. Ну еще

немножко. Всем взводом просим тебя, подойди поближе.

Однако танк продолжал с места стрелять по лесу из

пушки и пулемета. Он делал это как-то размеренно,

неторопливо, посылал снаряд за снарядом с

продолжительными интервалами. "А ведь это не случайно, -

размышлял лейтенант. - В действии танкистов кроется какой-

то замысел". И неожиданно он встрепенулся от неприятной

догадки: "Отвлекает на себя, а тем временем второй танк идет

на нас с тыла". Во взводе было три противотанковых ружья, по

одному в каждом отделении. Сухов послал связного к своему

помощнику с приказом - взять бронебойщиков второго и

третьего отделения и немедля выйти навстречу второму танку.

Однако приказ этот оказался излишним: Олег Остапов уже

раньше принял такое решение и теперь пробирался сквозь

чащу к восточной опушке, где надрывно гудел мотор немецкого

танка да периодически раздавались короткие пулеметные

очереди.

Олег шел с противотанковой гранатой в руке, за ним

гуськом след в след - четыре бойца: два автоматчика и два

бронебойщика бороздили рыхлый глубокий снег. Олег

находился в состоянии душевного подъема, но не охотничьего

азарта, а какого-то более возвышенного, что можно было бы

назвать праздником души, для которого были свои основания и

причины. Позавчера лейтенант Думбадзе вручил ему письмо

от Вари и затем подробно рассказал о своей поездке в Москву,

а вчера Олег встретился с подполковником Макаровым,

беседовал с ним задушевно, по-родственному. Встреча с

Глебом окрыляла Олега, наполняла чем-то живительным,

волнующим, праздничным, и вовсе не потому, что с ним