штабной лисе Гальдеру и имевший большой некомплект в

танках, не выдержал и, нарушая всякий этикет, бросил

реплику:

- А позвольте вас спросить, сколько боевых машин

насчитывают тринадцать танковых дивизий?

Гитлер метнул на своего любимца грозный

предупреждающий взгляд, Гудериан виновато склонил голову,

а Гальдер, даже не взглянув на него, продолжал:

- На штурм Москвы пойдут шестьсот самолетов и тысяча

танков, поддерживаемые десятью тысячами орудий.

По вагону прокатился возбужденный шумок: всем стало

ясно, как велик некомплект в танках.

Выступивший следом за Гальдером Бок попытался

успокоить генералов, рассеять пессимизм сомневающихся.

- Генерал Гальдер, господа, нарисовал объективную

картину, - сказал командующий группой армий "Центр", - и я не

вижу никаких противоречий в его выступлении. Да, у нас есть

значительный некомплект в танках, недоукомплектованы и

пехотные дивизии. Все это вам хорошо известно. И тем не

менее мы можем и должны наступать. Солдаты и офицеры

полны решимости сделать последнее усилие, чтоб победить.

Мы уже у цели. Надо учитывать состояние противника. Русские

деморализованы. В настоящий момент обе стороны напрягают

свои последние силы, и верх возьмет тот, кто проявит больше

упорства. Противник тоже не имеет резервов в тылу и в этом

отношении наверняка находится в еще более худшем

положении, чем мы. Мы должны проявить максимум упорства

и решимости, господа, и сделать этот трудный, но последний

шаг. Гитлер молчал. Он сидел неподвижно, глядя в конец

салона, в одну точку, отсутствующим взглядом. Казалось, он не

слушал, что говорит фельдмаршал. И лишь когда

выступивший следом за Боком Клюге сказал, что в связи с

наступившими морозами и снежными заносами армия

наступать не может, по крайней мере, шансы на успех

невелики, фюрер вдруг вздрогнул, точно проснулся. Клюге

спокойно продолжал:

- Без достаточных резервов, которыми мы не

располагаем в настоящее время, при усталости армии,

учитывая трудные условия русской зимы, наступать, не имея

твердой уверенности в успехе, - значит подвергать себя такому

риску, который может привести к непоправимому.

- Что вы предлагаете, Клюге? - резко перебил его Гитлер.

- Я предлагаю перейти к обороне, перезимовать у стен

Москвы, а весной будущего года закончить операцию "Тайфун".

Предложение Клюге не явилось неожиданностью,

подобное настроение было известно и Браухичу, и Гитлеру, но

вслух его до сего времени никто не решился высказать.

Поэтому, когда Клюге внес предложение отложить наступление

на Москву до весны, командующий группой армий "Юг"

генерал-фельдмаршал Рундштедт одобрительно закивал

головой, и жест этот был замечен Гитлером. Он уставился на

Рундштедта оловянными глазами и с вызовом спросил:

- Вы что-то хотели сказать?..

- Да, мой фюрер, - поднялся Рундштедт, - я согласен с

предложением командующего четвертой армией. И если это

предложение будет принято, я просил бы часть войск группы

"Центр" на время зимы передать группе "Юг", чтобы мы могли

успешно развить наступление на ростовском направлении... -

Он глядел прямо в лицо готовому в гневе взорваться Гитлеру и,

чтобы предотвратить эту вспышку гнева, добавил: - Время

подтвердило вашу правоту, мой фюрер, когда вы считали

главной стратегической задачей не захват Москвы, а южное

направление. Выход к Волге и Кавказу. .

- Да, я был прав, - подхватился Гитлер и, перебивая

Рундштедта, резким жестом руки приказал ему садиться. - Но

теперь уже поздно. У кого еще есть предложения? Вы, Фромм,

что-то хотели сказать?

Командующий резервной армией встал, багровый, слегка

растерянный. У него было предложение, но слишком

рискованное, и он никогда бы не решился его внести, если б

сам фюрер не поднял его.

- Возможно, мое предложение будет неожиданным, я

заранее прошу извинить меня, мой фюрер, - начал

взволнованно Фромм. - Учитывая реальную возможность

высадки англичан в Европе и чтоб избежать войны на два

фронта, я считаю целесообразным обратиться к русским с

предложением заключить мир.

- На каких условиях, Фромм? - с некоторой иронией

бросил реплику Гитлер.

- Мы оставляем за собой прибалтийские области России,

Белоруссию, Молдавию и Украину, - ответил Фромм.

Лицо фюрера исказила пренебрежительная гримаса, и он

уставил остекленелый взгляд на главкома сухопутных войск.

- А что думает фельдмаршал Браухич?

Уже немолодой, страдающий одышкой фельдмаршал

поднялся тяжело и неторопливо. Он знал, чего от него хочет

фюрер, он чувствовал себя в какой-то мере виноватым:

именно он убедил Гитлера, что главной стратегической целью

осеннего наступления должны быть не Ленинград, не Украина

и не Кавказ, как считал фюрер, а захват Москвы. Отказаться

сейчас от этой цели для него означало бы подать в отставку. И

он заговорил глухо, но категорично, с прежней

самонадеянностью:

- Предложение генерала Фромма несерьезно, и я не

считаю нужным его обсуждать. Что же касается мнения о

необходимости отложить взятие Москвы до весны, то я никак

не могу его разделить. Я согласен с Боком: мы у цели. Еще

одно усилие - и Москва падет. С падением Москвы мы

получаем не только военную, но и политическую победу. Это

может быть концом всей кампании. Надо наступать, и как

можно быстрей. Нельзя давать русским передышку.

Он сделал легкий поклон в сторону фюрера и сел,

тяжело дыша. Гитлер как-то сразу вдруг вскочил, обвел всех

быстрым, беглым, невидящим взглядом и заговорил, резко

выталкивая слова, тоном приказа:

- Итак, подведем итог: ближайшая цель нашего

наступления - Москва. Никаких других предложений и мнений я

не желаю знать. Все, что мы здесь имеем, все должно быть

брошено на штурм Москвы. Да, мы у цели, и тех войск, которые

сейчас нацелены на Москву, вполне достаточно. Танков тоже

вполне достаточно. Глубокий снег и сильные морозы

препятствуют широкому использованию танков в наступлении.

Разве это не вы говорили, Клюге? Четвертая танковая армия

понесла ничем не оправданные потери боевых машин. Я

недоволен вами, генерал Гёпнер. - Он умолк и, опустив глаза,

впал в задумчивость. Пауза была неестественно долгой, но

присутствующие на совещании были привычны к подобного

рода позам. Затем он опять резко вскинул голову и уставился в

пространство безумными глазами: - Мы у цели. Победа близка,

она в наших руках. Я распорядился направить в район

Крюково двухсотмиллиметровое орудие для обстрела Москвы.

Мы будем бить круглосуточно по Красной площади, по

Кремлю. Своим недавним чисто символическим парадом на

Красной площади Сталин решил поднять упавший дух армии и

народа. Тщетные надежды! Я выбью из них большевистский

дух двухсотмиллиметровыми снарядами! Итак, приказ о

наступлении подписан, желаю успеха, господа!..

Так закончилось это непродолжительное совещание, и

через два дня группа армий "Центр" своим левым крылом

перешла во второе решающее наступление на Москву.

Генерал Говоров разумно использовал ноябрьскую паузу:

в дни относительного затишья части и соединения его армии

еще глубже зарылись в землю, оградив подступы к своей

обороне колючей проволокой и минными полями. Вместе с

начальниками служб и командирами дивизий командарм

побывал в эти дни на всех наиболее угрожаемых участках

обороны армии. Давал указания, советовал, строго отчитывал

тех, кто не умел толково воспользоваться короткой