противоположной опушке найдете нашу батарею. Передайте

командиру мой приказ: выделить один огневой взвод в мое

распоряжение - вот сюда, на эту опушку. И повозку со

снарядами. Живо!

Акулов только и сказал "Есть!" и тут же мигом умчался

выполнять приказ, догадываясь, зачем комиссару понадобился

на этой опушке огневой взвод артиллерии.

Войдя в рощу, где теперь группками и вразброд

толпились только что оставившие окопы бойцы, Гоголев сурово

и с укором всматривался в их растерянные, подавленные

лица, ища среди них командира. И, не найдя, спросил:

- Кто здесь старший?!

Бойцы молчали, понуро поглядывая друг на друга. Тогда

из-за ели вышел старшина, долговязый, нескладный, в шинели

с оторванным хлястиком. Голова его была перевязана грязным

бинтом. Синие глаза смотрели печально и виновато,

- Был старший лейтенант Сошников, да убило осколком

мины. А до этого в полдень политрука схоронили. После

лейтенант Аннушкин оставался за старшего. В медсанбат

отправили. Едва ли выживет. - Он говорил медленно, тягуче, и

это раздражало Гоголева.

- И все? Больше нет командиров? - спросил комиссар.

- Теперь, выходит, нет, - ответил старшина, сбочив голову,

и отвел в сторону взгляд.

- Бой был сильный на первой линии, товарищ

батальонный комиссар, это еще до полудня, - вклинился в

разговор шустрый сержант, белобрысый, со сбитой набок

ушанкой. - Потери были у нас большие. Многих ранило, а

многих совсем...

Нельзя было медлить, и Гоголев приказал старшине

собрать отряд, а сержанту - выставить на опушке рощи

охранение. Он был разгневан. Он считал, что отряд мог и

обязан был защищать окопы, не имел права отступать. Да,

немцы превосходили числом. Но это пехота. Из четырех

поддерживающих пехоту танков три подбила наша

артиллерия, четвертый отошел обратно к лесу. А пехоту можно

было остановить ружейно-пулеметным огнем, наконец, у

самых окопов забросать гранатами и контратаковать. Он был

убежден, что фашисты не выдержали бы дружного,

организованного отпора и их атака непременно захлебнулась

бы. Понимал он и то, что отряд понес серьезные потери,

защищая первую линию окопов. Это была уже вторая линия.

Люди устали. Их физическое и моральное напряжение было на

пределе, но это не оправдание для отхода. Люди должны были

и могли драться и побеждать.

Отряд собирался медленно, молчаливо. Бойцы избегали

взглядов друг друга, чувствуя за собой вину. Старшина

построил отряд, подал команду "Смирно" и произвел подсчет.

Гоголев посматривал на восток: он ждал ординарца с огневым

взводом. Старшина доложил:

- Товарищ батальонный комиссар, отряд в количестве

восьмидесяти трех человек по вашему приказанию построен.

- Вольно, - глухо сказал Гоголев и поднял прямой и

обжигающий взгляд на стоящих между деревьев бойцов. Он

знал, что сейчас многое зависит от него самого, и не только от

слов, которые он скажет отряду, но и от его поведения, от его

личного примера мужества, воли, характера. Люди, которые

видят его в первый раз и которых он поведет в атаку, на

пулеметы и автоматы врага, должны ему поверить. Первую

фразу он уже обдумал: надо прежде всего представиться. И он

сказал, сохраняя спокойствие: - Я - комиссар противотанкового

артиллерийского полка Гоголев. Основная часть наших орудий

стоит на Бородинском поле. Здесь - один дивизион. Это наша

батарея поддержала вас огнем, когда фашисты атаковали из

леса. Наши орудия подожгли три танка, которые шли на ваши

окопы, и заставили четвертый бежать с поля боя. Фашисты бы

ни за что не прошли, если бы вы не дрогнули. - Он замолчал,

сурово нахмурился, глядя в землю, затем поднял тяжелый

взгляд на бойцов, продолжал: - Но этого не случилось. Вы

дрогнули, оставили укрепленные, хорошо оборудованные

позиции. Их сооружали женщины Москвы, ваши матери и

жены, они надеялись на вас, верили, что вы не пропустите

врага, остановите гада здесь, на поле русской славы, не

опозорите доблести своих предков, которые здесь, на

Бородинском поле, в смертельной схватке решили участь

Наполеона. А вы... - Он оборвал фразу и мрачно, с горечью и

досадой снова посмотрел вниз.

Олег внимательно смотрел на комиссара, испытывая

чувство неловкости и стыда. И опять подумал о Варе. Именно

она сооружала эти окопы, и все, что говорил комиссар,

касалось именно его, и, пожалуй, больше всех его. Что бы она,

Варя, подумала о своем муже, если б узнала, увидела, как он

бежал? И вдруг его, как иглой, пронзил вопрос: когда он вышел

из окопа за пистолетом, началось отступление или еще не

начиналось? Он точно не мог сказать, как-то не обратил

внимания, но, кажется, когда шел за пистолетом, все еще

сидели в окопах, а когда возвращался назад... От этой мысли

его бросило в холод. Быть того не может. И все же к чувству

стыда теперь примешалось чувство вины, и он знал, что это

чувство будет все сильней и сильней и не даст ему покоя, пока

он не искупит свою вину. Ценой крови или жизни, но искупит.

Иначе он перестанет себя уважать, иначе он не посмеет

честно посмотреть Варе в глаза, даже письма не посмеет

написать. Он вздрогнул, когда Гоголев неожиданно поднял

глаза на угрюмый отряд и снова заговорил проникновенно

негромким, приглушенным голосом:

- Куда вы бежали? В эту рощу? Она вас не спасет и не

защитит. Ваша защита и крепость там... - Он стремительным

жестом указал на запад, в сторону окопов. - А позади Москва.

У вас единственный шанс смыть свой позор - выбить врага из

брошенных вами окопов. Другого выбора нет. Я пойду с вами.

Впереди со мной пойдут коммунисты. Нашу атаку поддержит

батарея справа, еще один огневой взвод будет сопровождать

нас отсюда, с этой опушки. Тяжело? Знаю. - Он кивнул в

сторону окопов. - Посмотрите, сколько их полегло. И пять

танков, которые уже никогда не будут топтать нашу землю. - И

вдруг скомандовал: - Смирно!.. Коммунисты, пять шагов

вперед - марш!..

Двадцать семь человек вышли вперед и замерли. Вышел

и Олег Остапов, хотя он был беспартийным. Еще минутой

раньше, когда Гоголев сказал, что впереди в атаку пойдут

коммунисты, он уже твердо решил, что пойдет вместе с ними,

пойдет рядом с комиссаром, иначе его замучит совесть, он не

сможет жить. Гоголев посмотрел на двадцать семь человек.

Среди них были в основном пожилые люди - москвичи-

добровольцы. Может, потому, что Остапов показался ему

самым молодым среди двадцати семи, или потому, что в

глазах его светилось глубокое душевное благородство, а

может, потому, что в руках у него было странное, диковинное

оружие, именно на нем комиссар остановил свой взгляд,

подошел, потрогал ствол бронебойного ружья, спросил:

- Это что у вас за штука?

- Противотанковое ружье, - негромко и застенчиво

ответил Остапов.

- Противотанковое? - Лицо Гоголева изобразило

искреннее удивление. - Гм, впервые вижу такое. И как же оно

стреляет? Без приклада-то?

- Собственно, это ствол, - пояснил Олег. - Без приклада, я

думаю, стрелять из него невозможно.

- А приклад? Где приклад?

- По нему танк прошел... Ну и... сломал, - виновато

ответил Олег.

- Вот как! - удивился Гоголев. - Значит, это через вас

прошел танк, и вы остались невредимы. Выходит, танки не так

уж страшны, если не поддаваться панике. - Он снова

посмотрел на Остапова и, дотронувшись рукой до ствола

бывшего ружья, сказал: - Вы это оставьте. Какой от него прок.

Вам нужно оружие раздобыть.