А когда объятый пламенем "юнкерс" рухнул где-то недалеко за

дорогой, Сошников, сам немало удивленный, по-мальчишески

завизжал от восторга, а затем торопливо загнал в патронник

патрон, выстрелил еще, уже не целясь, вслед удаляющимся

самолетам.

- А вы говорили - берданка! - победно тряс Сошников

ружьем перед глазами пораженных бойцов. - Это же

универсальная зенитно-противотанковая пушка. По такой бы

пушке да на каждого бойца! Мы б их, паразитов, проучили, мы

б им показали...

Он не договорил фразы: разорвавшаяся мина сразила

старшего лейтенанта наповал. Это была первая смерть на

войне, которую Олег Остапов видел воочию, такая

неожиданная, странная и нелепая. И опять он вспомнил

певичку, которая погибла где-то здесь, когда копала, возможно,

вот этот окоп, в котором сидит он, архитектор Остапов, а рядом

с ним прислонившееся к срезу сырой, холодной земли уже

бездыханное тело старшего лейтенанта.

Сошникова не успели похоронить, как начался

шквальный артиллерийский обстрел их окопа. Командование

отрядом принял лейтенант Аннушкин. Отряд ожидал атаки, и

прежде всего танковой. Бойцы знали, что картофельное поле

перед их окопами минировано. Минное поле вселяло больше

надежды, чем четыре бронебойных ружья, противотанковые

гранаты и бутылки с горючей жидкостью.

Атаку начали танки. Они выскочили из леса волчьей

стаей и сразу, без остановки, ринулись в сторону окопов. Олег

выбрал себе один, головной, и, держа его на мушке, ожидал,

когда между ними сократится расстояние метров до двухсот.

Он не успел выстрелить: произошел взрыв, столь мощный, что

стальное чудовище опрокинулось набок, его заволокло дымом.

Очевидно, танк наскочил не на мину, а на фугас, для которого

минеры не пожалели взрывчатки. А через минуту - второй

взрыв, не такой сильный, но с танка все же снесло гусеницу.

Фашисты сразу сообразили, что перед ними минное

поле, и не стали рисковать: одиннадцать машин развернулись

влево и, обойдя окопы стороной, устремились на восток в

сторону Утиц, уже не встречая на своем пути никаких преград.

Из наскочившего на мину танка, как мыши, выскочили члены

экипажа и бегом помчались к лесу. Вдогонку им отряд открыл

беспорядочную, пальбу, пока лейтенант не остановил бойцов

грозным окриком:

- Прекратить! Незачем попусту патроны тратить. - И,

подойдя к Остапову, без слов, как тогда Сошников, взял из рук

Олега ружье, начал целиться в убегающих танкистов. За

лейтенантом теперь смотрел весь отряд: ну-ка покажи, чего ты

стоишь? Лейтенант Аннушкин понимал, что за ним наблюдают

подчиненные и что от этих выстрелов зависит его

командирский авторитет. Возможно, поэтому он волновался и

первую пулю пустил "за молоком". Но вот он снова

прицелился, теперь уже обстоятельно, не торопясь. Бойцам

казалось, что он слишком уж долго целится, медлит: пока

выстрелит - фашисты леса достигнут. Но на этот раз выстрел

был точным. Олег подумал о лейтенанте: "А он достоин своего

предшественника". А может, и не один Олег так подумал.

Остапов вспомнил свою Варю. Он вспоминал ее часто,

но сейчас представил ее здесь, рядом с собой, и ощутил

ужасную неловкость, смущение, пожалуй, даже стыд. Ему

стало больно и обидно, что из его ружья другие метко

поражают врагов, а сам он еще не убил ни одного фашиста.

Немцы открыли беглый минометный огонь. Их мины ложились

хотя и кучно, но не метко: большим недолетом. "Мазилы", -

приятно подумал было Остапов, но услыхал сокрушенный

голос Аннушкина:

- По минному полю бьют, сволочи, хотят разминировать.

Вот оно, оказывается, в чем загадка недолета.

А потом началась та самая атака, которую наблюдал со

стороны Александр Гоголев. После краткого артиллерийского

налета вышли из леса четыре танка, а вслед за ними

бронетранспортеры и пехота. Олег стрелял по

правофланговому танку, сначала издали. Чувствовал, что пули

его достигают цели, но не причиняют танку никакого вреда. В

гуле и грохоте боя он не слышал орудийных выстрелов с

правой стороны. Это батарея, возле которой находился

Александр Гоголев, вела по танкам огонь с дальней дистанции.

Вдруг танк, по которому стрелял Остапов, загорелся. Олег не

верил своим глазам: он торжествовал. Оказавшемуся рядом с

ним лейтенанту Аннушкину, сдерживая волнение, объявил:

- Есть один!

- Вижу, - сказал озабоченный лейтенант и следующей

фразой как ушат холодной воды вылил на разгоряченную

голову ликующего Олега: - Наши артиллеристы по танкам

бьют. А ты по транспортерам целься, давай по транспортерам.

Вот те на: оказывается, и на этот раз не он, а другие,

артиллеристы, подожгли вражеский танк. Тогда Олег с досадой

и ожесточением начал посылать пулю за пулей по ближайшему

транспортеру. Он целился в мотор, и, когда транспортер

вспыхнул, объятый пламенем, а из него посыпались на землю

солдаты, он уже не ликовал, хотя и знал наверняка, что на этот

раз он, и никто другой, поразил цель. И тогда к нему пришла

простая мысль: совсем не важно, кто подбил. Нужно просто

стрелять и попадать в цель. И он уже бил по второму

бронетранспортеру и, кажется, тоже попал, как вдруг услышал

тревожные слова:

- Лейтенант ранен! Эй, санитары, давай сюда:

лейтенанта ранило!

Этот тревожный клич прокатился по всему окопу из конца

в конец и лишь на какую-то минуту отвлек мысли Олега.

Потому что не в ранении лейтенанта сейчас заключалось

главное, а в том, что враг наступал. Несмотря на то что на

поле уже горели два танка и три транспортера, немцы

продолжали наступать.

Уцелевшие бронетранспортеры, освободившись от

солдат, повернули назад, к лесу, от которого теперь, трескуче

тарахтя моторами, мчался отряд немецких мотоциклистов.

Похоже было, что враг замыслил психическую атаку.

Остапов теперь целился в мотоциклистов, которые по-

заячьи прыгали по неровному, схваченному легким морозцем

полю. Он выстрелил и сразу понял, что мимо. И тут увидел, как

прямо на него, с лязгом, грохотом и свистом пуль над головой,

идет танк. Олега бросило одновременно в жар и холод: танк

был уже в нескольких метрах, и Олег сообразил, что

перезарядить ружье и выстрелить он уже не успеет, да и пули

теперь защелкали по брустверу перед самым лицом, осыпав

брызгами мерзлой земли. Оставив ружье на бруствере, Олег

упал на дно окопа, лихорадочно ощупывая противотанковую

гранату и пытаясь вставить в нее запал. Он решил, что пришел

и его смертный час, что гибель его неотвратима, так пусть же

гибнут и враги. Все должно произойти просто и в одно

мгновение: когда танк своими гусеницами наступит на кромку

окопа, он, Олег Остапов, ударит противотанковой гранатой по

гусенице. Произойдет взрыв - и все. Вот этот окоп станет его

могилой. Но и танк не сможет дальше идти. Он остановит его

здесь, на окраине Бородинского поля. Озябшие руки плохо

слушались, пальцы, казалось, парализованы, и он понял, что

не успеет вставить запал, потому что стальная крепость уже

надвигалась на него, он каждой клеточкой своего тела теперь

ощущал приближающийся сатанинский гул и мог с точностью

до одного сантиметра определить расстояние до танка, потому

что теперь не минутами, а этими сантиметрами измерялась

его жизнь.

Прижавшись к сырому холодному дну окопа, он скорее

почувствовал, чем увидел, как черная стальная громада

заслонила над ним небо, сразу померк свет, словно наступило

солнечное затмение. "Варя..." - то ли вслух, то ли мысленно