сохранения за собой права беззастенчивого грабежа соседних

стран правящие круги США готовы пойти на все.

Гальвиц говорит, что примерно в одно время с

Джонсоном, т. е. в 1965 году, военный министр США Роберт

Макнамара заявлял: "Жизненно важной задачей наших

стратегических ядерных сил является их способность

обеспечить гарантированное уничтожение... уничтожение,

скажем, одной трети или одной четверти населения и

примерно двух третей промышленных мощностей противника".

Гальвиц привел откровенно циничное высказывание

американского публициста Ф. Кука: "Любая тактика, даже

первым прибегнуть к атомной войне, дозволена, если она

может привести к истреблению миллионов во имя благородной

цели сохранения и распространения нашей системы".

Глеб Трофимович был приятно поражен, прочитав далее

полные убийственного сарказма строки Вилли Гальвица: "Итак,

что это за система, во имя которой дозволено истребить

миллионы ни в чем не повинных людей? Хозяева этой

системы именуют ее "свободным миром". На самом же деле за

ширмой свободы скрывается несколько необычное

полицейское государство, необычное тем, что в нем слиты

воедино капитализм янки и империализм сионистов

(последний маскируется первым). А некоторые свободы,

которыми так кичится официальная Америка, - просто блеф,

видимость, обман общественного мнения через средства

дезинформации. Любая система, - продолжал далее Гальвиц, -

начинается с нравственного разложения общества, духовного

опустошения, убожества и примитива. Возьмите Рим времен

Цезаря. Саллюстий в своих "Письмах" к Цезарю считает

главной причиной разложения римского общества

нравственное несовершенство граждан. В наши дни США, да и

вообще капиталистический мир, переживают период духовного

упадка и разложения, подобно тому состоянию, в каком

находилась Германия в начале сороковых годов. Милитаризм -

это бодряческая маска, прикрывающая социальную и

духовную гниль. Русские победили Гитлера потому, что были

нравственно выше и чище. Они и сейчас превосходят

кичливых американцев и вообще так называемый Запад в

нравственном отношении. Это понимают некоторые

политические боссы Америки, но, вместо того чтоб попытаться

лечить свою систему, подняв ее в нравственном отношении,

они бросились изо всех сил подтачивать силу русских. Идет

великая идеологическая война, которая поглощает едва ли

меньше сил и средств, чем поглощает их гонка вооружений и

содержание армии".

Прочитав эти строки, Глеб Трофимович отложил книгу в

сторону и задумался. Мысленно продолжил слова Гальвица:

"Идет великая идеологическая война, стратегическая цель

которой - подтачивать нравственную силу советских людей, не

самим подняться до нас в моральном отношении, а опустить

нас до уровня их, американской, вернее, буржуазной морали.

Удивительно: немец понял стратегическую цель

империалистических идеологов, а мы? Все ли мы ее

понимаем? Например, Брусничкин? Непохоже, к сожалению".

Что это - беспечность или что-то другое, чему он, генерал

Макаров, еще не нашел названия? И тогда, словно подводя

чему-то итог, он вслух произнес:

- В наше время идеологическая беспечность

равносильна беспечности военной.

Пришедшая с работы Александра Васильевна, услыхав

голос мужа, решила, что он не один дома. Глеб Трофимович

вышел в прихожую и поцеловал жену. Губы ее были

холодными, а розовые щеки хранили волнение.

- У нас кто-то есть? - спросила вполголоса Александра

Васильевна.

- Никого, - удивленно ответил Глеб Трофимович. –

Почему ты решила?

- Я слышала, ты с кем-то разговаривал.

- Ах да, просто мысли вслух, - смущенно заулыбался Глеб

Трофимович, помогая жене снять плащ. - Как прошло

собрание? Ты выступала?

- Потом расскажу все по порядку. Ты ужинал?

- Ждал тебя. Сейчас поставлю разогревать. - И Глеб

Трофимович ушел на кухню, а Александра Васильевна - в

ванную.

Затем, умывшись и переодевшись в домашнее, за

ужином, все еще взволнованная, она рассказывала:

- Собрание прошло бурно, и я выступала. Может быть,

слишком горячо и резко, но, ты понимаешь, Глеб, иначе я не

могла. Кто-то должен был об этом сказать, потому что нельзя

так дальше, преступно, ты понимаешь? - С каждой фразой она

все больше возбуждалась, голос ее, обычно мягкий, певучий,

грубел, в нем слышался звон металла, а глаза округлялись и

холодно темнели, придавали ее лицу выражение

непримиримой суровости.

- Пока не понимаю, - мягко ответил Глеб Трофимович,

качая головой.

- Я говорила о заведующем хирургическим отделением, о

нашем достопочтенном Михал Михалыче, или, как мы между

собой его называем, Нахал Нахалыче. Хорошо: светило

хирургии, золотые руки, членкор. Но все это в прошлом.

Сейчас ему восемьдесят лет. Бывшие золотые руки не могут

вставить ключ в замочную скважину, они дрожат. А он

продолжает делать операции, рискуя человеческой жизнью. Он

обязан их делать по должности - две операции в месяц. Такой

порядок, а вернее, беспорядок. Оперирует плохо, об этом все

знают - и врачи и больные. Идут разговоры, люди

возмущаются. А он не может этого понять, он пользуется своим

прошлым авторитетом, эксплуатирует его. Ему бы давно уйти

на пенсию, с почетом...

- Брусничкин сказал, что сейчас на пенсию добровольно

не уходят, на пенсию выгоняют, - вставил Глеб Трофимович.

- Его не выгонишь, потому что он Нахал Нахалыч. В конце

концов он мог работать консультантом. Так нет же, держится

обеими руками за кресло заведующего отделением,

трясущимися руками, и продолжает делать операции. Не

понимаю я таких людей. Какой-то жестокий эгоизм сидит в них.

- Должностной эгоизм, - сказал Глеб Трофимович. - Да, ну

и что, тебя поддержали?

- Открыто поддержал только один человек - наш

рентгенолог. Двое меня осудили за резкость и неуважительный

тон. Но было молчаливое большинство. Это "молчаливое

большинство" подходило ко мне в перерыве и тайком,

украдкой благодарило: мол, правильно, молодец. А вот

рентгенолог оказался действительно молодцом. Он не только

поддержал меня в отношении Михал Михалыча. Он поставил

вопрос о лихоимстве и вымогательстве. Ведь до чего дошло:

некоторые хирурги уже открыто требуют с больных плату за

операции!

Все это знают, и все делают вид, что так и должно быть,

что ничего в этом плохого и порочного нет, что все это чинно.

За хирургами пошли дантисты, фармацевты. Попробуй достать

в аптеке дефицитное лекарство! Не всегда получишь даже по

рецепту. А по знакомству да втридорога - пожалуйста. И об

этом говорил на собрании рентгенолог. В этой части его

поддержали другие коммунисты, приводили конкретные

факты, называли имена. Словом, собрание было бурным и,

думаю, полезным. По крайней мере, и администрация и

партбюро сделают для себя выводы.

- И выгонят тебя вместе с рентгенологом на пенсию, -

смеясь, сказал Глеб Трофимович.

- Ну нет, такой номер со мной не пройдет. Вопрос о

пенсии я решу сама. Уйду вместе с тобой, через два года. Да,

кстати, по поводу "выгонят на пенсию". Есть у нас психиатр

Воронецкий. Специалист не ахти какой, лодырь, но с

претензией. Ему уже под семьдесят, и руководство наше

решило проводить его на пенсию, все как полагается, с

почетом. А он не хочет. Ему давно, еще лет пять тому,

предлагали. Куда там, встал на дыбы. Писал жалобы во все

инстанции, что его травят, от него хотят избавиться. Оставили.