Сняли замки, подняли крышку:

– Вон он, на дне – как сидел, так и сидит!

Отступились бояре, задумались крепче прежнего.

– Не мог он сам вылезти, – бормочет один.

– Не иначе – колдовство, – шепчет другой.

– В ранце вся его сила! – вдруг сообразил третий. – Недаром же он его у царя в награду выпросил! Секрет того ранца сам царь не знал, а этого дурака, видать, нечистый надоумил… А ну, стража, откидывай снова крышку!

Те послушались. Боярин и кричит в яму:

– Эй, солдат! Как ты есть отныне государственный преступник, то со службы уволен и ранец тебе не полагается. Сдай его немедля!

– Да мне, – отвечает снизу солдат, – не докинуть его со дна-то. Спускайте верёвку, привяжу – тогда и вытяните.

Послали одного гренадера за верёвкой, а солдат, не мешкая, постучал по ранцу, вызвал молодцов:

– Принесите-ка мне, братцы, другой ранец, чтоб от этого не отличить.

Принесли они точь-в-точь такой же, привязали к концу верёвки.

– Эй, там, наверху! – кричит солдат. – Тащите, да не уроните – вещь драгоценная!

Вытянули ранец наверх. Схватили его бояре – крутят, вертят, трут, стучат, подбрасывают – всё без толку.

– Ладно, – говорят, – нам секрет не дался, зато и солдат теперь без ранца – стало быть, нет нам больше от него помехи!

И чуть ли не вприпрыжку к палатам своим побежали.

Настала третья ночь. Солдата, как и прежде, братцы из ранца по его велению на пост принесли, а казнокрады своим чередом за добычей отправились.

Вот вложили они ключ в первый замок, а солдат только было собрался снова их шугануть, да замешкался.

«Опять, – думает, – какая-нибудь глупость выйдет. Надо, чтоб царь сам воров на месте застал, а то он на меня обиду держит и слову моему не поверит».

И вызывает из ранца братьев-молодцев.

– Хоть время и позднее, а делать нечего – несите сюда царя Петра Алексеевича, да поскорее!

Моргнуть не успел, а перед ним уже сам государь в ночной сорочке стоит, зевает, глаза трёт, ничего понять не может.

– Где это я?

– У самой казны, ваше величество! – докладывает солдат.

– А-а, так ты и впрямь мои приказы нарушаешь, из-под замков убегаешь?

– Так точно, убегаю, а что делать остаётся? Иначе всё золото государское растащили бы. Гляньте, кто там с замками возится!

Глянул Пётр – а бояре как раз последний замок отпирают, перед поживой руки потирают.

Понял всё царь да как рявкнет:

– Здоро́во, слуги мои верные!

Услыхали бояре царский голос, да и замертво наземь повалились.

– Что ж, их счастье, – усмехается Пётр, – а иначе я бы их тебе в холопья отдал.

– Мне холопьев иметь не положено, – отвечает солдат, – потому как я сам крепостной.

– А я тебе дворянство пожалую и вдобавок отдам вотчины этих трёх злодеев.

– Благодарствую, ваше величество, да только на что мне такое обременение? Семьи у меня нет, а самому мне на службе привычнее. Так уж пусть земли боярские казне послужат, которую их хозяева по ночам обирали!

– Ишь ты! – удивился Пётр Алексеевич. – Простой солдат, а мыслит по-государственному! Что ж, оставайся в строю воинском. На обиды мои не серчай – не я один обманывался. Да и на меня самого клеветы бесчисленно было, а сколько ещё будет! И не побрезгуй, прими хотя бы кафтан с царского плеча – будешь по праздникам надевать!

– Премного благодарен, государь, а ты прими от меня ранец чудодейственный, да только с условием – пускай он тебе только в баталиях помогает. В мирное-то время иной раз вражьему доносу веришь, а друга в темницу суёшь, зато на войне никогда не спутаешь – где враг, где свои.

На том и порешили.

Ранец тот чудодейственный Петру Первому, видно, и впрямь сгодился, а что до кафтана царского, то солдату он длинноват оказался.

Но ведь по праздникам народ во что только не наряжается!

Солдат и лесная нечисть 

Пересказал М. Михайлов

Как ушёл солдат с царской службы, стал жить в своей деревне. Только сапоги на лапти переменил. Зажил вольной жизнью, не заводя ни семьи, ни хозяйства – словом, в своё безденежное удовольствие.

Ну а как помер царь Пётр Великий, так совсем худое житьё стало на Руси. Дворяне да бояре за власть дерутся, интриги плетут, друг дружку подсиживают. Крестьяне да холопья от этих распрей тяжелее прежнего мучаются, хозяев бранят, да и между собой при каждом случае собачатся.

Грустно стало смотреть на это весёлому солдату.

«Что за люди пошли – хуже диких зверей грызутся!»

Махнул на них на всех рукой да и отправился в лес – авось там от людских мерзостей душой отдохнуть удастся.

Пошёл он строевым шагом по лесной дороге. Только собрался в чащу свернуть, глядь – стоит посередь дороги высокий камень, а на нём письмена. Буквы хоть и русские, да солдат наш вовсе читать не умел – некогда было на военной службе грамоте учиться.

– Что, служивый, небось, охота узнать, что здесь прописано?

Оглянулся солдат – а позади него старичок седобородый верхом на лошадке сидит.

– Как же не охота, дедушка, – всё же к зверям диким жить ухожу, а тут, может, дельный совет изображён насчёт того, как мне с ними ловчее поладить!

– Никакого совета тут нет, – говорит старичок, – а то написано, что обычно на подобных столбах пишется: «Налево пойдёшь – назад не воротишься, на месте останешься – в землю уйдёшь, направо повернёшь – самое дорогое потеряешь».

– Что ж, – рассуждает солдат, – назад ворочаться я покуда не собираюсь, на месте только в карауле стоял, а что до самого дорогого – так у меня никогда и не было ничего дороже гроша ломаного… Вот только отчего на камне этом про прямой путь ни слова не говорится?

– А чего говорить, когда и так известно – прямая дорога всех иных трудней и опасней.

– Ну, так я и собрался прямо в лес идти.

– А коли так, то знай – у зверей тоже не райская жизнь, особливо в последние времена. Как у людей, так и у них. Заправляют нынче в лесу волки да козлы. Главный волчина – разбойник лютый, над всеми хищниками начальник, всех без разбору загрызает, и от пули он ведьмами заговорён. А верховный козлище – тот опять же с нечистью в сговоре, и она его дармовой кормёжкой потчует, а он только утробу свою тешит, да всем прочим зверям и скотам своим сытым и бездельным бытием поганый пример подаёт. Так что лес наш теперь вроде как заколдованный.