Армия Керавна вскоре оккупировала Македонию. Хотя местные гарнизоны перешли на сторону Птолемея, ему почти сразу пришлось вести военные действия с Антигоном Гонатом, который также попытался занять европейскую часть бывших владений Лисимаха. Однако, усиленный кораблями, стоявшими в Лисимахии, а также эскадрой, присланной Гераклеей, Птолемей разгромил флот Антигона. Морское сражение решило исход осенней кампании 281 г.

Сразу после занятия Пеллы Птолемей Керавн отправил послов в Египет, где объявил Птолемею II, что отказывается от египетской короны и предлагает заключить союз двух держав: Египта и Македонии. Практически в то же самое время сторонники Египта в Греции (Спарта) и Малой Азии (Филетер, уже ставший династом в Пергаме[49]) начали борьбу против Антигона и Антиоха соответственно. Затем Птолемееям удалось столкнуть интересы сына Деметрия и сына Селевка на северо-востоке Малой Азии (280–279 гг.). Одновременно египетские отряды вторглись в южную Сирию и спровоцировали бунт в Селевкии-на-Оронте (бывшей Антигонии). В итоге внимание потенциальных врагов было отвлечено от Македонии.

Все произошедшее после отъезда Керавна из Александрии выглядит как дьявольская проделка Птолемеев. Удивительно, что до настоящего момента не нашлось ни одного историка, который бы расценил авантюры Птолемея Керавна в духе китайских политических стратегем — как попытку разгромить противников их же собственными руками, а на их трупах возвести могущество своего дома. Однако события, произошедшие в следующем, 279 г., позволяют усомниться в таком замысле. Поскольку Арсиноя по-прежнему владела Кассандрией, где находились ее дети от Лисимаха, которые в любой момент могли стать соперниками Керавна, он предложил своей сестре выйти за него замуж — по египетскому обычаю.

Античные историки, крайне пристрастно (согласимся, не без причины) относившиеся к личности Керавна, рассказывают о том, что он обещал сестре, что ее сыновья станут наследниками престола, и, сумев убедить ловкую интриганку в искренности своих намерений, провел в Кассандрию под видом свадебного кортежа своих сторонников. Они захватили город и умертвили в царском дворце младших детей Арсинои — Филиппа и Лисимаха. Судьба ее старшего сына, Птолемея, нам не известна.

Сама вдова Лисимаха бежала на Самофракию, оставив город в руках своего вечно вероломного брата.

Впрочем, Олимп, видимо, устал от обилия подлости, связанной с именем Керавна, и уже в 279 г. кара в виде галатских племен обрушилась на северные границы Македонии. Однако судьба царства Александра Великого в течение многих лет не будет интересовать Пирра, который попытается найти славу за Ионическим морем, в манящей своим богатством Гесперии[50].

Начиная с 281 г. внимание Пирра почти целиком сосредотачивается на западе. Вызывалось это массой обстоятельств, но в первую очередь обычно называют честолюбие эпирского царя. При этом обычно приводится история, рассказанная Плутархом и уже в античности вошедшая в джентльменский набор моральных побасенок:

«Видя, что Пирр готов выступить в поход на Италию, Киней выбрал момент, когда царь не был занят, и обратился к нему с такими словами: “Говорят, что римляне народ доблестный, и к тому же им подвластно много воинственных племен. Если бог пошлет нам победу над ними, что она даст нам?” Пирр отвечал: “Ты, Киней, спрашиваешь о вещах, которые само собой понятны. Если мы победим римлян, то ни один варварский или греческий юрод в Италии не сможет нам сопротивляться, и мы быстро овладеем всей страной, а уж кому, как не тебе, знать, сколь она обширна, богата и сильна!” Выждав немного, Киней продолжал: “А что мы будем делать, царь, когда завладеем Италией?” Не разгадав еще, куда он клонит, Пирр отвечал: “Совсем рядом лежит Сицилия, цветущий и многолюдный остров, она простирает к нам руки, и взять ее ничего не стоит ведь теперь, после смерти Агафокла, там все охвачено восстанием и в городах безначалие и буйство вожаков толпы”. “Что же, это справедливо, — продолжал Киней. — Значит, взяв Сицилию, мы закончим поход?” Но Пирр возразил: “Если бог пошлет нам успех и победу, это будет только подступом к великим делам Как же нам не пойти в Африку, на Карфаген, если до них оттуда рукой подать? Ведь Агафокл, тайком ускользнув из Сиракуз и переправившись с ничтожным флотом через море, чуть было их не захватил![51] А если мы ими овладеем, никакой враг, ныне оскорбляющий нас, не в силах будет нам сопротивляться, — не так ли?” “Так, — отвечал Киней. — Ясно, что с такими силами можно будет и вернуть Македонию, и упрочить власть над Грецией. По когда все это сбудется, что мы тогда станем делать?” И Пирр сказал с улыбкой: “Будет у нас, почтеннейший, полный досуг, ежедневные пиры и приятные беседы”. Тут Кинсй прервал его, спросив: “Что же мешает нам теперь, если захотим, пировать и на досуге беседовать друг с другом? Ведь у нас и так уже есть то, чего мы стремимся достичь ценой многих лишений, опасностей и обильного кровопролития и ради чего нам самим придется испытать и причинить другим множество бедствий”».

В этом отрывке изложена вполне здравая программа завоеваний: именно таким путем и пойдут в будущем римляне. Объединив Италию, они подчинят Сицилию, после чего одержат победу над Карфагеном и почти автоматически станут сильнейшей державой в Средиземноморье. Если подобная программа не была выдвинута «пост фактум» и не является выдумкой какого-то историка уже римской эпохи, от которого ее заимствовал Плутарх, то она показывает, что стратегическое мышление Пирра было на высоте. Кстати, именно невыполнение данной программы (экспедиция Пирра в Сицилию, предпринятая еще до завершения борьбы с Римом) и приведет к общему краху западной политики Эпира.

Однако увещевания Кинея, красивые на уровне философской проповеди, с точки зрения реалий политики того времени бессмысленны. Оставаясь в Эпире, Пирр «подставлялся». Почти наверняка его государство в ближайшем будущем могло стать объектом интервенции какого-либо из могущественных соседей, например того же Керавна, с огромной азиатской армией которого Пирр не надеялся справиться. Таким образом, чтобы удержать свое царство, Пирр должен был проводить политику экспансии.

Нужно отметить, что Пирр отправлялся в Италию не как завоеватель, а как предводитель нанятой тарентинцами армии, имевшей целью остановить римскую агрессию — не более того.

При этом наш герой являлся далеко не первым полководцем, призванным на помощь италийским грекам.

Когда греки поселялись в Италии и Сицилии, там была совершенно иная этническая ситуация: в VIII–VII вв. до н.э. это были земли, заселенные мирными племенами, еще не достигшими уровня государственной жизни. Греческое проникновение шло быстро и успешно, не вызывая особого сопротивления у аборигенов — слишком слабых, чтобы бороться с пришельцами. Природное богатство тогдашней Южной Италии, многолюдие и промышленный потенциал южноиталийских городов привели к тому, что эту территорию называли Великой Грецией.

Ситуация меняется в VI в., когда эллинам впервые приходится столкнуться с настоящими врагами. В середине этого столетия карфагеняне высаживаются в Западной Сицилии, что приводит к серии войн между сицилийскими греками и пунами. Еще раньше в Северной и Средней Италии разрастается союз этрусских городов, который оказывает давление на греческие города Кампании и даже подчиняет их. Хотя этруски были разбиты в 474 г. под Кумами сиракузским тираном Гиероном I, наступление италийцев на греков не прекратилось. Под давлением тех же этрусков, а также активно переселявшихся в долину. По кельтских племен (сеннонов, бойев и т. д.; римляне называли эти племена галлами) все население Апеннинского полуострова оказалось приведено в движение. В третьей четверти V в. необычайно усиливается союз самнитских племен, проникших вдоль Апеннинского хребта до Кампании и вновь завоевавших ее. Тогда же сабелльские племена — потомки италийских аборигенов, родственные сабинам, известным нам из истории раннего Рима, — оказываются прижаты к южной оконечности италийского «каблука». Это «переселение народов», занявшее несколько столетий, в IV в. поставило под угрозу само существование Великой Греции. Подобно самнитам, сабелльские племена объединяются в протогосударства, самыми известными из которых становятся союзы бруттиев, живших на «носке» апеннинского «сапога», апулийцев-мессаниев, живших на «каблуке» и севернее, а также луканов-осков, чьей областью расселения являлась равнинная местность между Ионическим («подошва») и Тирренским морями.