Вчера Брежнев все-таки вырвался с работы, сразу после очередного совещания в Кремле. Махнув рукой на все. И он ни на мгновенье не пожалел об этом. Охране велел передать, что бы не звонили и не соединяли ни с кем. Только если война начнется, не иначе. В дороге Леонид Ильич просмотрел привезенный ему реферат о сложившейся ситуации. После чего отвлекся на 'личную медсестру'. Наконец, после бурных 'медицинских процедур' они успокоились и смогли погрузиться в объятия Морфея. Но генсек тут же внезапно проснулся, от того, что Викторин в голове условно говоря, скакал от нетерпения:

  '- Что случилось, а? Спать не даешь, словно пожар начался.

  - Вспомнил кое-что. В Польше ведь самый закоперщик - Лех, который Валенса! Убрать его и еще парочку-другую, причем тихо и дальше с этой польской замятней Ярузельский сам справится.

  - Ты не слишком разошелся, подшефный? - невыспавшийся Леонид Ильич был в плохом настроении и явно хотел только снова спокойно заснуть.

  - Очнись, Ильич! - симбионт настойчиво пытался достучаться до своего собеседника. - 'Кабачок 13 стульев' смотреть хочешь?

   - Конечно. Нравится мне эта передача. И что?

   - А то, что после введения военного положения какие могут быть шутки о Польше? Закроют 'кабачок' и все...

   - Вот вечно ты, Викторин, не вовремя вылазишь. То про Машерова в четыре часа утра вспомнил, то сейчас про Польшу в..., - проворчал Брежнев, - включая ночник, - два часа ночи. Не мог еще до утра подождать? Ладно, запишу для памяти... и давай все-таки поспим'.

  Наутро Леонид Ильич был не в самом лучшем настроении и непрерывно ворчал по любому поводу. А прочитав записанное ночью, разозлился окончательно.

  ' - Викторин, ты что, совсем не обратил внимание на то, что я вчера читал?

  - А ты вчера еще и читал? Неужели ЭТО теперь так называется? - съехидничал Виктор.

  - Дурак ты, подшефный, - обиделся Ильич. - В машине я читал, не смотрел? А девочка... ну да, приятно мужиком себя почувствовать. Но еще один слой ты так и не уловил, Викторин. Вчера после совещания, что Юра сказал, забыл?

  - Что в партии ищут главного инициатора всей этой заварушки и большинство считает, что виноват Андропов? Ну и что?

  - Нет, ты все-таки умный, умный, а дурак, Викторин. Все видят, что мне не до политики - я очередной медсестрой занят. Значит - что? Значит, против меня интриговать не будут. Наоборот, будут мне 'открывать глаза'. Понял?

  - Понять понял, - опять пошутил Виктор. - 'Работаем под прикрытием'. Только ведь с Польшей тоже решать надо.

  - А устранением там уже ничего не добьешься, Витя, - ответил Брежнев. - Надо что-то другое придумывать.

  - А если... - Викторин вдохновенно начал импровизировать...'

  Пока шел этот разговор близких друзей. Лицо медсестрички становилось все более испуганным. Брежнев же был в ступоре, ну так ей казалось.

  - Это инсульт...Что теперь со мной будет мамочка моя. Леня, что с тобой? Не молчи! - Юля стала укладывать Брежнева на пол, при этом засовывала свой халат ему под голову. Потом в чем мать родила, бросилась открывать дверь. Там за дверью находились два охранника. От волнения дрожали руки, к тому же они стали потными скользили. Замок никак не поддавался. По щекам Юли текли слезы, зубы стучали.

  Два охранника, находящиеся за дверью, услышав плач и крики медсестры, поняли, что- то с 'дедом'. Медведев, недолго думая, решил выбить дверь. В следующую минуту массивная, крепкая на вид дверь пала под дружным ударом могучих плеч телохранителей генерального секретаря.

  - Что с Дедом, где он? - рявкнул Медведев. Зареванная трясущаяся Юля побежала на кухню. Скорости, с какой рванули за ней охранники позавидовал бы и Карл Льюис с Беном Джонсоном. Пробегая мимо Юлечки, Володя отметил про себя: 'А губа у Деда не дурра'.

  В то время пока у Юлии, и сотрудников девятки сердце трепетало от страха за Генерального секретаря, диалог между 'сиамскими родственниками' продолжался. Ильич старательно искал в предложениях Викторина слабые места, а последний отбивался, опираясь на прочитанные книги и фильмы о разведчиках, рассказы Рыбакова и собственный здравый смысл. В это время вбежали в комнату охранники, и Медведев увидел, что Брежнев лежит в одних трениках на холодном кафельном полу с халатом под головой, и не шевелится. А Юля лежала в коридоре, поскользнувшись на испанском кафеле. Слезы лились прямо ручьем на упругую девичью грудь...

  - Леонид Ильич, что с вами? Леонид Ильич! Звони в скорую, - приказал напарнику. Сам опустился на колени проверить сердце. В горячке не осознав, что слышит, решил, что не бьется. 'Будем делать искусственное дыхание, рот в рот', - и прильнул со всем рвением губами ко рту Генерального секретаря. Несмотря на всю увлеченность спором, Викторин забеспокоился первым.

  ' - Шеф, кончай базар. Включай ориентацию, глянь, что вокруг делается'.

  - У..ой..Юля, ну что ты так крепко целуешь? А ж губам больно! - очнулся Брежнев.

  Полковник Медведев радостно заулыбался. - Как вы, Леонид Ильич, что с вами, где болит?

  - Да все со мною в порядке, задремал вот чуток. А вы все всполошились. - Брежнев рукавом вытирал губы и плевался на пол. На кухню буквально влетел другой телохранитель.

  - Все скорую вызвал, как "Дед"?

  - Дед вам молодым еще сто очков фору даст. - Недовольно ответил Ильич.

  - А где Юля? Юленька ты где, рыбка моя? Брежнев встревоженный вскочил. Тут все услышали всхлипы и причитания в коридоре. Пожилой Ромео бросился к ней.

  - Леонид Ильич я коленку ушибла, - протянула дрожащие тонкие пальцы к избраннику,-

  - И вот, два ногтя сломала ..уууу, - плакала на плече Брежнева Юля.

  ' - Посмотри Викторин, до чего ты девушку довел, - упрекнул Викторина Брежнев. А все поляки. - неожиданно переключился он. - Что будем делать? - успокаивая ревущую медсестру, которая поспешно натягивала на себя поданный халат, спросил генсек своего 'сиамского брата'. - А чего расстраиваться? Ну упала, ноготь сломала. Купи ей кольцо с брюликом. Как поется в одной песне 'лучшие друзья девушек - это бриллианты'. Думаю у тебя зарплаты хватит... А лучше поехали, а то на заседание опоздаем. Она и без нас успокоится'.

  - Юлечка, хочешь, на море поедем? Поплаваем вместе, позагораем.

  - Ленечка, у меня нового купальника нет. А куда поедем? В Сочи или в Ялту? Сейчас там холодно - не сезон. Может в Болгарию на Золотые пески? Мне знакомая рассказывала, какие там пляжи просто восторг, - рыдания прекратились, горе было забыто.

  - Вот с заседания вернусь и подумаем, - решил Леонид Ильич, делая охране знак собираться.

  Все присутствующие на Политбюро заметили, что сегодня 'наш дорогой Леонид Ильич' был непривычно возбужден для его нового состояния и резок в решениях. Но его хитрый, прямо таки иезуитский план пришелся по душе даже обиженному за снятие с поста министра иностранных дел Громыко.

  После Польши обсудили ирано-иракскую войну и возобновление поставок боевой техники Саддаму. Громыко резко выступал против, но решающим стало слово Машерова, заявившего.

  - Саддам конечно сукин сын, но он за технику платит и против нас воевать не собирается. А эти муллы из Ирана нас уже назвали 'малым сатаной'. Так что, полагаю, надо Ирак поддержать.

  XVI. Ветер истории

  Как известно, третий закон Ньютона действует не только в физике, но и в повседневной жизни, а уж тем более - в политике... Санаторий Управделами ЦК КПСС давно не видел такого наплыва высокопоставленных партийных деятелей, причем не в самое лучшее время, можно даже сказать в 'мертвый сезон'. Начиная от сотрудников аппарата ЦК и центральных комитетов национальных компартий, до бывшего министра иностранных дел, сейчас ставшего всего лишь членом ЦК и Политбюро товарища Громыко и заканчивая даже редко посещавшим санатории 'главным идеологом страны' Сусловым. Которые сейчас и прогуливались по заснеженным тропинкам в саду. Снег крупными хлопьями падал на землю, напомнив Суслову, как он начал свою карьеру. 'Скрипели новые лапти, подошвы 'горели' от усталости. Он шел, словно по раскаленной сковородке, но ничего. Он упрямо наклонял голову навстречу зимней поземке. Поправил старый отцовский шарф, влажные ворсинки лезли в рот, ледяная корка застыла на кромке шарфа, мороз крепчал. Но ничего... ноги переставлял почти автоматически. Впереди в клубах белого, с мороза пара показался город Сызрань. Невольно идти стало легче. Скорее, скорее в тепло. Он шел пешком из своего родного Шаховского, имея за душой только маленький узелок с вещами и справку от комитета бедноты. Шел учиться марксизму-ленинизму. В узелке с вещами лежал потрепанный, с прожженной обложкой томик бородатого Маркса "Капитал". Он зачитывал его, при тусклом, свете керосинки 'до дыр'. - Суслов улыбнулся, вспоминая. - 'Жаль, молодость прошла так быстро. Вот будто вчера, на вокзале в Сызрани он пил горячий, ароматный, обжигающий чай. И не было потом за всю его жизнь вкуснее обычного с хрустящей корочкой, белого с пылу-жару калача. А вот сейчас даже пройти пешком в лес, по грибы - уже проблема. Да в восемнадцать лет.... можно было совершить и не такое. И момент важный, здесь торопиться нельзя'. Он искоса посмотрел на идущего рядом Громыко...