Неожиданно в дверь постучали.
- Войдите, - удивленным тоном разрешил он. - 'Просил же не беспокоить. Или опять что-то произошло?'
Неожиданно для него в дверях появился 'советник по культуре', он же резидент КГБ.
- Что случилось? - еще больше удивился посол.
Вошедший аккуратно закрыл дверь, после чего быстро достал из кармана что-то вроде толстой авторучки.
- Именем Союза Советских Социалистических республик, вы приговорены... - успел еще услышать посол сквозь возникший в ушах шум...
В газете 'Правда' был напечатан некролог, о смерти по причине инфаркта миокарда верного ленинца, посла СССР в Канаде Александра Николаевича Яковлева, подписанный новым министром иностранных дел и группой товарищей из Политбюро. Ни Брежнева, ни Суслова, ни Черненко среди подписавших не было.
XIV. Медвежуть
Северный холодный, колючий, ветер дул сильно. И нёс с собой запах чего-то непередаваемого. Для одних людей это был запах зимы, с которым были связаны радостные ожидания катания на коньках, дальних лыжных походов. Кто-то готовил снасть для зимней рыбалки, заботливо собирая красненького мотыля или чего погорячее, в смысле заветную фляжечку с горячительным напитком. Другие любители более активных видов отдыха точили коньки, обновляли обмотку клюшек. Клич 'Шайбу! Шайбу!' уже звучал в их сердце и волновал кровь. Хоккей... как красива и всепоглощающа эта игра. Достаточно буквально небольшого пятачка залитого льдом и вот уже слышны веселые крики детворы, стуки клюшек хоккеистов. По всей советской России и Союзу есть мало мест, где не знали и не играли в хоккей. Поистине это великая игра. Даже в жарких республиках Средней Азии играли в хоккей, но на траве.
Да, прекрасен запах холодного зимнего ветра для простого советского труженика. И не беда, если где-то еще не было электричества или не показывал телевизор. Советский человек любил зиму, как неотъемлемую часть своего бытия. Но существовала в советском обществе одна группа или, лучше сказать, порода, подвид людей, существование которых, как ни прискорбно говорить, отравляло все страны, народы и континенты. Увы, советское общество не миновала сия чаша, хотя и могла бы миновать. В смысле, значит, заслужили его на своей земле. Это многочисленное племя чиновников. Для советских чиновников зимний ветер ноября тысяча девятьсот восьмидесятого года навевал тревожные ожидания. Сердце учащенно билось, и где-то екало в правом боку. К тому же пропал аппетит и желание посещать столь желанные сердцу рестораны, и устраивать шумные и веселые посиделки в санаториях закрытого типа. За прошедший месяц многие решения родного и, в общем своего, советского правительства оказались до безобразия жестокими и непонятными.
'Наш дорогой Леонид Ильич', словно одержимый злыми джинами, с упорством осла, (ну по другому не скажешь, и где спрашивается его совесть, так доставать 'бедных'?) стал сокращать численность чиновников. Утешало чиновничье племя то, что их, как и самых древних насекомых - тараканов истребить было невозможно. И чиновники, как и эти вездесущие насекомые, выживали во все времена. И при царях-батюшках, то бишь Рюриках, а потом и Романовых. И при отце народов жили всегда не плохо. Правда, не надо лукавить, при Иосифе 'Грозном' полегло тараканьего племени не мало. Только вроде прижился, нашел кормушку, вдруг приходят ночью с малиновыми петлицами в шинелях, сажают в черный "воронок" и поминай, как звали. Где нибудь на Колыме лес валит былой ловкий чиновник. Перешел, видать, кому-то дорожку, вот и 'стукнули', куда надо. Но ничего, минуло и это. Пригрело солнышко и тараканчик, глядь, опять лапками, да длинными усищами шевелит - вот он, какой я - бойся меня. Можно вспомнить и неугомонного Никитку - кукурузника. Тоже не приведи Господи был правитель. Не было при нем покоя 'древнему' племени, все обидеть норовил. То сокращает, то укрупняет, то разукрупняет. Ну не давал, паразит, возможности напитать ненасытное тараканье брюшко. Тут уж не до "крошек с барского" стола компартии. Но и здесь не оставил подземный хозяин своё племя - убрал Никитку. Пусть теперь сам на котлетках посидит за семь копеек штука. Все перетерпели, настали наконец добрые, сытные времена. Пришел вроде бы свой (бывший партийный функционер как-никак) плоть от плоти чиновничьей, генсекушка - наш Леонид Ильич. И, если бы можно было, то есть не так жалко золотишко, отлили бы Лене памятник, все честь по чести. Но вот теперь племя вездесущее одолевало сожаление, может стоило отлить? И пронесло бы, в смысле так и сидел бы Генеральный секретарь у себя в Кремле, вешал бы на грудь, хоть ежегодно, очередной орден или медаль. Носи, дорогой ты наш Верховный главнокомандующий, не жалко. Только нас не трогай и не беспокой. Так нет - опять грозовые тучи сгущаются над головой. Нет, не радовал зимний ветер - воздух больно холодный, вреден для тараканов такой воздух.
Действительно, после Пленума ЦК, в Викторина словно бес вселился - буквально запилил генсека. Все вспоминал саблю золотую с каменьями, поднесенную чекистами, ковер от Рашидова и другие подарки. Ильич держался долго, но, в конце концов, и у него терпение лопнуло. Таким дерганным Брежнева не видели давно. Но видимо всякому овощу свое время, как и всякой вещи под небом. Что-то сломалось в Ильиче. На следующее утро приказал все свои подарки свезти в музей Революции или в музей Вооруженных сил, включая особенно любимый и лелеемый военный мундир, со всеми килограммами орденов и медалей. Оставил у себя лишь те награды, что получил в войну.
- Знаешь Витя, а ты прав. Ну глупо, по детски получилось. Всё, как дитя малое, медали и ордена на грудь вешал - тешил свое самолюбие. Как будто свои военные ордена не заслужил и кровь не проливал. Ну а самую главную награду я уже получил - живой. А сколько не вернулось с войны домой?
С утра следующего дня, после часовой разминки в бассейне и легкого завтрака, Ильич, к ужасу начальника охраны, приказал ехать в Москву. Цель поездки - завод 'Красный пролетарий'.
'Ильич, пора уж тебе быть попроще, - зудел Викторин, - ну пообщайся с народом. Хватит по кремлевским кабинетам таскаться. Дело это хоть и хорошее, но толку от этого много не будет, если 'снизу', от простого труженика поддержки нет. Рабочий человек сразу видит и на своем хребте чувствует, для кого и ради чего власть реформы затевает. Давай, Лень, хватит спать, пора дело исполнять.
- Надо мне действительно, Вить, к народу поближе. Я ведь в молодости сам у верстака слесарного стоял и что такое мозоли на руках знаю. Рабочий человек это становой хребет нашей партии, а я генеральный секретарь, - нахмурив брови, добавил решительно, с твердым сердцем - тут спать некогда, пора дело делать'.
И уехал в Москву. На заводе, всё же успели предупредить местное начальство, готовили встречу. И торжественное собрание, богатый стол, и плакаты с многочисленными высказываниями генсека, типа 'Экономика должна быть экономной'. И, конечно, множество портретов . В общем, все как обычно. Необычно было другое, сам Брежнев, увидев приготовленную встречу, махнул рукой и, игнорировав приготовления, пошел в цеха. И тут генеральный секретарь открылся с совершенно неожиданной стороны. Брежнев был человек компанейский и вникал во многие вещи. Мог и пошутить, и поговорить с простым рабочим. Шлифовщик пятого разряда Комаров Михаил Иванович проработал на заводе почти всю свою жизнь, исключая то трудное послевоенное время, когда молодого деревенского паренька призвали служить в армию. Пришлось даже повоевать в Львовской области, с фашистскими бандитами - бандеровцами. С тех пор как отморозил ноги, лежа на снегу в засаде, болели они, особенно в старости. Поэтому обедал старый рабочий, не отходя от рабочего места, прямо тут же за своим верстачком. Ну конечно для настроения принял и стаканчик 'беленькой'. Это что бы время быстрее шло, да и веселей работалось. И узнав о митинге, встречать кого-то не пошел. А подойдя к верстачку, по случаю пропускал ещё стаканчик. Настроение становилось бодрее. Станок плоскошлифовальный тихо, разбрызгивая веер искр туда - сюда, работал. Станок, конечно, уже видавший виды - импортный 'АРТЕР', американский, тридцать шестого года выпуска. Работал исправно, хотя и ремонтировался не раз. И когда вдруг, перед его работающим станком сгрудилась толпа, то поначалу не очень-то и смутился. Видали разных гостей и проверяющих на заводе. И собирался шлифовщик выпить было, но неожиданно перед ним возник 'наш дорогой Ильич'. Из полуоткрытого шкафчика за спиной рабочего было видна стоявшая на полке чекушка. На газетке рядом была разложена нехитрая снедь - несколько кружков колбасы, четверть черного хлеба и половина луковицы. Брежнев понимающе подмигнул работяге.
