В дополнение к сказанному в планирующей системе в отличие от рыночной доходы попадают в руки отдельных лиц в огромных, несоразмерных объемах. Этот громадный доход лучше защищен от его траты на потребление, чем скромные доходы, получаемые в рыночной системе. В результате увеличивается общий объем доходов и встает вопрос о выборе между производством затрат и сбережений и, таким образом, между предельными расходами и полным отсутствием расходов.
Затраты на товары в планирующей системе являются следствием прежде всего убеждения. Как бы эффективно ни было это убеждение, конечное потребление менее надежно, чем потребление, основанное на индивидуальном желании покупателя, диктуемом потребностью в пище, жилье, лекарствах и одежде. Когда в условиях планирующей системы падает доход, людям значительно проще сократить потребление, чем в условиях рыночной системы.
И наконец, в планирующей системе механизм обратной связи, который помогает стабилизировать рыночную систему и сдерживает тенденцию, при которой понижение спроса приобретает кумулятивный эффект, - этот механизм бездействует. Цены, которые могут контролироваться фирмами, не падают. Заработная плата, которая находится под контролем профессиональных союзов, не может быть понижена.
Следовательно, когда падает спрос, его нельзя поддерживать на определенном уровне путем снижения цен. Не предвидится также, что эффект от снижения заработной платы компенсируется за счет увеличения занятости. Снижение спроса оказывает непосредственное влияние на объем производства и занятость.
Отсутствие стабильности, которое присуще планирующей системе, оказывает отрицательное влияние как на защитные, так и на иные цели техноструктуры. Оно оказывает крайне отрицательное воздействие и на рыночную систему. Когда спрос в планирующей системе падает, спрос на товары и услуги рыночной системы снижается. Ввиду отсутствия, защитных мер цены, доходы предпринимателей и заработная плата падают. Тяжелее всего это отражается на мелких предпринимателях и фермерах. В то время как. рыночная система в какой-то степени может варьировать спрос, в силу присущих ей особенностей она почти бессильна против отрицательных явлений, возникающих в планирующей системе.
Признание того факта, что современной экономике присущи резкие понижательные тенденции и что она не обладает способностью их самоограничения или самоконтроля, относится к 30-м годам. Речь идет о кейнсианской революции. Об этом достаточно сказать несколько слов. Как первоначально и предвиделось, правительство должно было увеличить гражданские расходы на общественные нужды, не покрываемые налогами, для того чтобы ликвидировать недостаток совокупного спроса. Но после второй мировой войны подобная революция была сведена на нет планирующей системой. Правительственная политика полностью отвечала потребностям планирующей системы. Общественные расходы были установлены на постоянном высоком уровне и шли в основном на военные и другие технические цели или на военное или промышленное развитие. Эти расходы обеспечили прямую поддержку планирующей системе, они почти не подвергались критике со стороны конгресса или какого-либо иного органа, ибо служили высшим интересам национальной безопасности или другим национальным интересам. Путем регулирования доходов была достигнута относительная стабильность. Регулировались личные и корпоративные доходы, которые росли и снижались непропорционально - в зависимости от повышения и понижения спроса и которые подвергались, в случае необходимости, определенным изменениям.
Как такой ход событий помогал удовлетворению нужд планирующей системы, мы еще увидим. Нестабильность зародилась в недрах планирующей системы. Но наиболее болезненно она отразилась на ценах и доходах рыночной системы и особенно на рабочих. Именно они оказали широкую политическую поддержку мерам по исправлению положения. Такие меры сослужили хорошую службу целям защиты и самоутверждения техноструктуры, причем достижение этих целей подвергалось угрозе вследствие понижательной тенденции в развитии экономики, или, другими словами, спада.
Защитные меры, которые осуществлялись за счет государственных расходов, выражались в приобретении необходимой продукции, помощи в разработке новых видов технологии или стимулировании (как в случае с шоссейными дорогами) увеличения объема продаж планирующей системы. Эти расходы, особенно расходы на вооружение, стали затем связывать не с экономической политикой, а со священным делом национальной безопасности.
Весьма небольшая часть только что описанных изменений была официально отражена в неоклассическом или неокейнсианском анализе или учении. Понижательную тенденцию в развитии экономики почти не связывали с появлением гигантских корпораций. Кейнсианскую экономическую теорию считали открытием, но никак не средством для каких-либо изменений. И никто не заметил роли планирующей системы в приспособлении этой теории своим нуждам. Три основных положения кейнсианской и неоклассической теории способствовали искажению реальности.
Кратко остановимся на них.
Во-первых, за непреложную систему было принято, что предотвращение безработицы наряду с удовлетворительными темпами роста экономики настолько важно, что вопросы руководства и доходов отходят на второй план.
Если безработица превышает определенный уровень, экономика приходит в упадок.
Если безработица на среднем уровне, никто не спрашивает, как этого добились. С безработицей дело обстоит как с коронарным тромбофлебитом: каждый думает только о действенности лечения.
Во-вторых, в теории, несомненно, являвшейся наиболее непосредственным проявлением социальной обусловленности экономических учений, считалось неуместным, вероятно, несерьезным и, конечно, ненаучным мнение, что вопрос о военных расходах функционально является частью экономической теории; Так могли бы сказать радикалы. Некоторые могли позволить себе поверить этому. Но солидный ученый в своих лекциях отвергал такую возможность. «Неправильно думать, что (правительственные) расходы на реактивные бомбардировщики, межконтинентальные ракеты и ракеты для доставки объектов на Лупу оказывают большую поддержку экономике, чем другие виды расходов (например, расходы на охрану окружающей среды, на борьбу с бедностью и на решение проблем городов)… Потенциальные и реальные темпы роста американской экономики, которые нисколько не зависят от военных приготовлений, стали бы намного выше с окончанием холодной войны» [Р. A.
Sаmuе1sоn, Economics, 8th od., New York, McGraw-Hill, 1970. Выделено в оригинале.].
И наконец, существовало, повторяю, условие, которое отделяло микроэкономику от макроэкономики. Понятие микроэкономики позволяло совершенно спокойно рассматривать фирму как полностью подчиненную рынку. Не существовало никакой возможности (за некоторым исключением) воздействовать на государство или направлять его действия. Другие исследователи в своих курсах лекций рассматривали результат воздействия государственных расходов и налоговой политики (а также финансовой политики) па экономику в целом. Но они не ставила своей задачей рассмотрение влияния корпораций на государственные расходы. Таким образом, приспособление политики на уровне макроэкономики к нуждам планирующей системы было (и остается) надежно скрыто от серьезного экономического исследования [Однако необходимы некоторые уточнения. В своей кн. «The Three Worlds of Economics», New Haven, Yale University Press, 1971, проф. Л. Г.
Рейнольдс доказывал, что деление проблем на макроэкономические и микроэкономические делается в действительности только для того, чтобы скрыть реальное положение вещей.
«Большинство вопросов, затронутых в публикациях, вышедших при жизни нашего поколения (бедность и распределение дохода, сложности, возникающие в связи с урбанизацией, равные возможности в получении образования и трудоустройстве, избыток населения, охрана окружающей среды, недостатки рыночной экономики),-это микропроблемы. Анализ коллективного принятия решений требует объяснения микропричин либо нормативного характера (анализ затрат-доходов), либо объяснительного характера (модели населения и законодателей). Те, кто настаивает на том, что макроэкономике следует придавать первостепенное значение начиная с вводных курсов и в течение всего обучения в высшей школе, проявляют сомнительную мудрость, настолько же устаревшую, как и у их предшественников 20-х годов» (стр. 310).].
