двору, а около пяти вышел на улицу и пошел к Алешкиному садику. Там

воспитательница сказала ему, что Алешку забрали еще в полпятого.

Трамвай подошел почти сразу. Через пять минут Коля снова был у

дома. Начало уже темнеть, но в окнах света не было. Он все же позвонил в

дверь.

Не задумываясь особенно над тем, то ли он делает, Коля выбежал на

улицу и остановил такси — бежать к Вострецовым было далеко.

Свет горел во всех окнах вострецовской квартиры. Он постоял у

подъездной двери, застегнул пальто и поправил шарф. Затем вошел в подъезд

и стал неторопливо подниматься на третий этаж.

Дверь вострецовской обители была не захлопнута, а лишь прикрыта.

Можно было постучать условным стуком — «тетя-Катя» — и тут же войти.

Коля позвонил.

— Не закрыто! — услышал он из квартиры

Еленин голос.

Он вошел.

— Башмаки сбрасывай, не топай! — предостерегающе крикнули из

большой комнаты.

Коля начал снимать сапоги.

—

...Нет. Пустой разговор, не в этом дело. Вот именно, что мне

лучше знать,— заговорила Елена другим голосом.

Коля догадался, что Елена занята своим обычным делом: болтает по

телефону. Он уже сделал движение к проему двери, завешенному желтыми

тяжелыми шторами, но остановился. Ни Люси, ни Алешки здесь не было.

Можно было даже не заглядывать. На всякий случай он оглянулся на вешалку.

—

Кто, она? Ну да, плохо ты ее знаешь!

Коля сделал легкий шаг назад, к своим сапогам. Нагнулся.

— Нет, не пойдет она... Потому что, я тебе

говорю, ты Людку не знаешь. Пустой номер.

И, кажется, у нее что-то случилось... Да, похоже, опять Кокоша

выделывается... Да ну его в

баню! Поросенок, она уже замучилась с ним.

Я бы на ее месте давно уже его попинала...

Коля буквой «Г» стоял над своими сапогами. Уже потом, в деталях

припоминая это героическое стояние, он убеждал себя, что жажды

выслушивать все до конца у него не было. Стоял он вовсе не из-за этого.

Заклинило спину и ноги. Неизвестный род паралича на три минуты.

Настоящий маленький столбняк. Но это было потом.

— Во-во! «Есть женщины в русских селеньях». Господи, да я тебе

говорила, Савинский в Питере весь перед ней изошелся, от горя

опух... Ну да, сравнила этого хрюшу с Савин-

ским! Как ни придешь — вечно вверх задницей... Шиш, моя ласточка,

куда еще серьезней! Нашла ловеласа! Людка бы только мизинцем двинула, а

она вообще свинья, все хи-хи да ха-ха, а потом так беднягу облажала, что

не знаю... Понятно, что у пролетария своего нахваталась!

Коля не выходил, а просачивался сквозь дверь, в носках и с сапогами в

правой руке. По лестнице кто-то поднимался. Ему показалось, что это были

шаги Андрея. Он взлетел на два пролета вверх. Почти одновременно

хлопнули две двери. Легкие шаги понесли кого-то вниз.

И затем по лестнице прогрохотал камнепад Колиных башмаков.

Такси он поймал уже далеко от дома Вострецовых. Десять минут

марш-броска слегка развеяли его воспаленную голову; мир и вещи вокруг

воспринимались им почти уже трезво. Возле своего подъезда машину он не

остановил — света в окнах все равно не было.

— На Кирова,— коротко попросил Коля водителя.

Водителю такси, стриженному под «бокс» пятидесятилетнему человеку,

наверное, передалось внутреннее напряжение его пассажира. Он, слегка

нагнув большую круглую голову, вел машину настолько точно и мастерски,

что, несмотря на постоянное превышение рекомендуемой для «зеленой

волны» скорости, они раз за разом выходили на «зеленый». Он дважды не

остановил голосующим попутчикам.

— Окошко закрой, просифонит,— заботливо подсказал он Коле на

Ленинградском

проспекте, видя, как тот вытирает платком лоб.

Коля закрыл. Минут через пять он показал, где нужно остановиться.

Поблагодарив шофера и рассчитавшись, он вошел в калитку

Марининой усадьбы. По двору гулял ветер. На бельевой проволоке

кувыркалось и стукалось друг о дружку замороженное белье. Еще не доходя

до крыльца, он услышал в доме детские голоса: звонкий Анечкин смех и

воинственные возгласы Алешки. «По местам стоять!» — сказал себе Коля.

Он остановился на крыльце, сделал несколько тренировочных вдохов,

литров на семь каждый, и вошел в дом.

— А вот и папка пришел,— натянуто улыбаясь, сказала Люся

Алешке.— Беги скорей!

Коля не помнил, случались ли раньше в его жизни такие дни —

короткие, наполненные светом обновления дни-праздники, где, казалось,

каждое мгновение имело свой тайный смысл, даже время ожидания: вот летят

минута за минутой, он ждет свою жену — а ему все кажется, что время его

пролетает не напрасно и нужно успеть что-то понять за эти минуты, что-то

очень важное для себя. Что же нужно было понять?

Он ничего не рассказывал Янкевичу о своих делах, но, наверное, все,

что с ним произошло, было написано у него на лице.

— Знающие люди говорят,— многозначительно сказал однажды его

приятель,— что нет в жизни лучшего брака, чем брак на собственной жене.

— Как это? — не понял его Коля.

— А вот так: развестись — и снова жениться. Примерно через годик.

Но можно и через три дня!

Коля смеялся. Знающие люди знали все. Сам он только ничего не

знал. Что с ним случилось? Что это было за наваждение? Он знал,

чувствовал, что жить, как раньше, уже не сможет. Нужно было или

всплывать, или... А как всплывать? Куда? Что нужно было менять: работу,

место жительства? Самого себя? А как менять? Кому это удавалось? Кто

вообще живет лучше и праведнее? Кто «борется», как говорит Янкевич? И с

кем? Или с чем?

7

Идеальным временем для начала Новой жизни подавляющее

большинство соотечественников — во всех наших пределах, от Балтики до

Тихого океана,— считает Новый год, дни рождения и понедельники. Это

касается как простейших затей,— например, бросания курить,— так и вещей

более фундаментальных. Ждать Нового года у Коли не было времени.

Понедельника — не было сил. Новая жизнь начиналась для него в ночь с

пятницы на субботу. В третьем часу ночи он бесшумно вышел из спальни в

кухню и там сел закладывать первый камень своей Новой жизни. По его

мнению, этим камнем должно было стать письмо на Смоленскую атомную

станцию.

Коля был действительно неглупым человеком и понимал, что в наших

просторах вопрос строительства Другой жизни легко может быть перенесен

из плоскости временной в плоскость пространственную. Он мог бы

вспомнить, что еще в давние времена бедный и раздавленный нуждой раб с

Вологодчины, например, двигаясь в Сибирь, всего за несколько месяцев

обретал Новую жизнь и Нового себя, на глазах перерождаясь из жалкого раба

в колониста и пионера. Так и в новейшее время, усталый или запутавшийся

человек может по-русски махнуть на все рукой, послать всех подальше и

смотаться на Сахалин, в поисках другой жизни и лучшего себя. Это, видимо,

сидит в каждом из нас; не случайно многие серьезные историки придавали

большое значение географическому фактору в истории родного Отечества.

Коля решил испытать счастья на Смоленщине.

«Уважаемая Дирекция Станции,— писал он ночью за кухонным

столом.— Я лаборант-дефектоскопист высокой квалификации. Узнав, что в

атомной энергетике нужны люди моей специальности, я решил обратиться к

Вам с просьбой принять меня на работу по вышеуказанной специальности.

Если Вы располагаете возможностью и желанием меня принять, то самым

существенным вопросом, по-видимому, будет вопрос с жильем. Так вот, для

меня это не самый важный вопрос...»

Коля остановился и с неудовольствием подумал, что писанина его