Замминистра мельком взглянул на Мишина и снова повернулся к Косте.

— По какой причине? Ну, я так думаю, что по причине вашего здесь

присутствия. В девять сорок остановились.— Костя тоже посмотрел на

Мишина.

— А что мое присутствие? — резко спросил замминистра. Он

переводил взгляд то на директора завода, то на Мишина, то на Костю.— ЧТО

мое. присутствие? — с нажимом на «что» еще раз переспросил он.

Костя почему-то посчитал, что вопрос адресован ему.

— Ну как... Мало ли что случится! Где-нибудь прокладка вдруг течь

даст, газанет как

следует... А у нас замминистров не так ведь и

много!

Костя вдруг понял ситуацию. Все для него стало ясным, едва он

взглянул на красное, вспотевшее лицо начальника цеха. Оказывается, гости

были не в курсе, что производство остановлено. Тут бы ему и помолчать;

какое ему дело до тайн приема высоких столичных гостей! Но ему вдруг

стало смешно. Смешно

от мысли, что и на высоком начальственном уровне случаются по-

настоящему смешные и нелепые ситуации; что у замминистров, оказывается,

такой же нос, как у всех, и за этот нос очень даже просто можно водить. И он

закончил свою мысль:

— А тут даже не у всех присутствующих

есть с собой противогазы.

Противогазов не было у двоих. У Мишина и у какого-то незнакомого

лысого человека. У того не было даже чепчика. Замминистра оглядел всех и

медленно повернулся к директору завода:

— Пожалуйста, подготовьте приказ о вопиющем нарушении техники

безопасности подчиненным вам персоналом. До тринадцати часов.

Он негромко сказал Косте «всего доброго» и стремительно двинулся в

сторону центральной диспетчерской. «Пелетон», за исключением двух

нарушителей, поспешил следом.

Костя вернулся к столу, сел и попытался разобраться в своих

впечатлениях. Несмотря на комичность ситуации, в душе у него все же было

легкое чувство неудобства. «Подвел Мишаню на ровном месте,— с досадой

подумал он.— И о противогазах зря ляпнул. Хотя не зря! Перебьются! Сами за

технику безопасности на полную катушку раскручивают! По сто процентов

премии в самый раз им будет, не маленькие... В конце концов, здесь не

пирожки пекут!» И он стал думать о том, как расскажет вечером Женьке о

сегодняшнем происшествии.

Костя женился в восемнадцать лет. Быстро, решительно и никому

ничего не объясняя. Он вообще все делал решительно и без раскачки. В отца

пошел. С Женькой он познакомился среди бела дня у себя в квартире. Мать

Кости преподавала в педучилище; Женька пришла к ней на дом сдавать зачет

по литературе. Матери не было часа два. За это время Костя успел влюбиться

так, что через две недели жизнь в одиночку показалась ему

противоестественной. Отец с детства внушал ему, что главное качество

мужчины — решительность, и Костя отбросил всякие сомнения, едва только

понял, что Женьке он тоже далеко не безразличен. Отец сдался первым.

Матери тоже ничего не оставалось делать — она своего сына знала. И первые

полгода, пока Костя не ушел в армию, они с Женькой жили в его комнате.

Причем невестка и не думала уходить в декрет, чего втайне ожидали Костины

отец и мать, объясняя себе ЭТИМ поступок сына.

Костя служил танкистом в Читинской области — всего сутки поездом

от родного города. Женька приехала к нему через два месяца. И осталась

«служить» вместе с ним. Сняла в поселке квартиру, устроилась

воспитательницей в детский сад — и служила до законного «дембеля».

Командир части, подписывая Косте очередное увольнение, посмеивался:

«Привет жене декабриста!» Костя ценил в людях чувство юмора и не

обижался. Со службы они вернулись втроем, с годовалым Юрием

Константиновичем. И невестка в доме родителей стала любимой.

Единственное, что не нравилось Костиной маме — это категорический отказ

детей поступать на заочное в институт. Отец, правда, относился к этому

спокойно: он всю жизнь проработал на заводе наладчиком и не считал,

что без института нельзя прожить. А мать сильно переживала. Костя в

обычной своей лаконичной манере утешал ее тем, что «вся жизнь впереди». И

устроился аппаратчиком на химзавод. Там быстро давали квартиры.

...В половине первого, едва запустили производство, на Костин блок

пришли Шарипов с Арташевым, аппаратчиком соседнего блока.

— Оставьте рабочее место Арташеву и пойдемте со мной,—

всегдашним своим спокойным голосом сказал Косте Шарипов.

— Далеко? — спросил Костя.

— К шефу.

Костя сдал Арташеву журнал, подмигнул ему и пошел за Шариповым.

Приглашение к Мишину его особенно не удивило. После неожиданной

концовки его утренней беседы с высоким гостем могло случиться любое

продолжение, так он, по крайней мере, думал. Немножко удивительно было

то, что пригласили так скоро, но мало ли, может быть, сильно обиделся... О

Мишине говорили разное. Говорили, например, что он поименно помнит весь

персонал цеха, а это около трехсот человек, и что он «очень цепкий мужик,

потому что с техникумом на его месте не удержался бы никто, а его как ни

жмет молодежь — да кишка у них тонка; на что зам. его — кандидат наук, а и

то старается с ним «вась-вась»... Костя никак не относился к этим разговорам.

Близко с Мишиным он встречался всего дважды: когда поступал на работу и

когда тот пожимал ему руку на сцене заводского клуба в прошлогодний День

химика,— Костя стал тогда победителем конкурса «Лучший по профессии».

—

А зачем я ему понадобился, не знаете? — осторожно спросил

Костя Рената Исламовича. Тот пожал плечами. Возможно, и в самом деле не

знал.

Они молча поднялись на третий этаж административного корпуса и

прошли в приемную. У Мишина, единственного из начальников цехов завода,

была секретарша.

— К вам начальник смены Шарипов с аппаратчиком,— доложила по

телефону секретарша.

— Пускай обождут,— донеслось из трубки. Шарипов кивнул в знак

того, что понял, и уселся на стул напротив секретарши. Костя сел возле

большого книжного шкафа и принялся изучать его содержимое.

— Можно взглянуть? — спросил он у секретарши, показывая на

небольшую красно-белую книжку. Секретарша разрешила. Костя вытащил

книжку, это был статистический сборник «СССР в цифрах», и стал читать. Он

обожал всевозможные справочники и словари. Видимо, это передалось от

отца. Только у того был другой уклон: отец больше тяготел к географическим

атласам и газетам. Газет он выписывал обычно штук шесть, не меньше, и,

сколько Костя себя помнил, он всегда вырезал из газет статьи на политические

темы и складывал эти вырезки в белые картонные папки. Костю же потянуло

на более фундаментальное. Первая крупная ссора с Женькой произошла у

него из-за «Большой Советской Энциклопедии». Два года назад он молчком

ухлопал на нее почти все свои отпускные. После чего обещал больше так не

делать. Но когда в прошлом году ему попались в букинисте два тома словаря

Даля, он опять не удержался. И Женька почти смирилась. Только взяла с

него обещание, чтобы впредь эта его страсть не отражалась на отпусках; в

отпуске нормальные люди путешествуют, считала она.

Минут через десять распахнулась дверь кабинета, и Мишин пригласил

их войти. Ренат Исламович пропустил Костю вперед и плотно закрыл дверь.

Мишин не спеша прошел к своему столу, сел за него. Долгим взглядом

посмотрел на Шарипова. Костя с Шариповым стояли.

— Вы почему не одели персонал как положено? — вдоволь

насмотревшись, спросил Шарипова Мишин.

Ренат Исламович вздохнул:

— Не было подходящего размера.

— А какой размер ему подходящ? — Мишин откинулся на спинку