Вытряхнув из кармана остатки орехов, Борька встал и захромал в
сторону детской библиотеки. Где-то надо было убить время. Тем более Стасик
Кириллов говорил ему, что в читальном зале можно взять все что угодно, даже
«Рассказы Южных морей» Джека Лондона и всего Беляева. О поступке своем
он долго не размышлял. «Не хочу и не пойду,— забыв, что надо хромать,
бубнил он себе под нос.— И вообще в легкую атлетику запишусь. Насильно
не заставят...» Неизвестно к чему, он вдруг вспомнил упражнения с «лапой»:
Олег Константинович дразнит его кожаной «лапой», а он, танцуя вокруг,
лупит по ней изо всех сил. «Резче, резче, Сверчок! — подбадривает его
тренер.— И левой активнее. Правая всегда — ударная, она у тебя на забой».
На «лапе» какой-то шутник намалевал черной пастой глаза, нос и рот. Рот
большой, а глаза маленькие, щелочками, и из каждого капает по три
здоровущих слезы. Больно бедной... «Пусть Гошка Конь по ней колотит,—
злорадно думал Борька.— Тому хоть лапу колотить, хоть девчонок». Гошка
Конев учился в одном с ним классе, и Борька очень его не любил за
постоянное горячее желание выяснять, кто сильнее.
В библиотеке было тепло и тихо. Две девчонки, чуть постарше его,
сидели вместе за столом у окна и приглушенно над чем-то хихикали. Кроме
них никого не было. Библиотекарша спросила его, записан ли он в
абонемент,—
он не был записан — и завела на него карточку.
Борька попросил «Продавец воздуха». Большой знаток Беляева,
Стасик считал эту вещь вообще «отпадной».
Он читал до восьми вечера, до самого закрытия библиотеки, и домой
пришел почти как с секции, чуть только позже. Отца еще не было. Екатерина
Павловна разогрела картошку с мойвой и посидела с ним, пока он ел.
— Ну что, набили по репке? — сочувствен
но спросила она.
Борька пробурчал в ответ что-то нечленораздельное.
— Лучше бы книжку почитал,— вздохнув, сказала Екатерина
Павловна и нагнулась над его больной ногой.— Болит?
— Маленько,— скромно соврал Борька. И вдруг спросил: — А чего
читать-то? Откуда у нас книги? Вон у Киры — дак целый шкаф...
Книг в их доме и в самом деле было не больше пяти. Они лежали в
тумбочке под телевизором, и Борька знал пару названий: «Гулящая» и
«Избранное». Еще одна, толстая, была без обложки. Как он выяснил после
ужина, это был Максим Горький: «Детство», «В людях» и «Мои
университеты».
— ...Ну так давай книг купим,— согласилась с сыном Екатерина
Павловна.— Завтра
вот возьму пять рублей — и пойдем в магазин. А хотел бы, так в
библиотеку записался. Заодно и мне бы чего-нибудь почитать
взял.
Покормив сына, Екатерина Павловна села в большой комнате вязать. А
Борька взял Горького и пошел к себе. Отец, когда пришел с
работы, застал его лежащим в кровати на животе с раскрытой книгой.
— Чего это ты вдруг глаза портить взялся? — спросил Иван
Борисович сына.— Уроки-то хоть сделал?
— Угу,— не отрываясь от книги, ответил Борька.
— Как отзанимался? Все еще удар прямой левой разучиваете?
— Ну.
— Че нукаешь? Как нога?
Борька, не оборачиваясь, неуверенно пожал плечами:
— Ниче, нормально...
— М-да, с вами набеседуешься,— недовольно проворчал Иван
Борисович и пошел в ванную мыться.
В среду, по дороге в школу, Борька намотал себе на шею припасенный
заранее бинт и перед уроками сообщил Гошке Коню, что на секцию сегодня
он опять не пойдет: ангина.
— Ну ты деловой! — удивился Гошка.— А чего тогда в школу
приперся?
— Лежать неохота,— уклончиво ответил Борька.
— Дак ты что, в соревнованиях участвовать не будешь? — Гошка
подозрительно как-то посмотрел на Борьку.
Тот пожал плечами:
— Не знаю. Вот горло пройдет...
— Ну гляди. Константиныч и так давеча икру метал: сачки, говорит,
чертовы, ни характеру, ни воли. Сегодня хотел меня с тобой поставить,
больше-то, говорит, надеяться не на кого, на «Сибкабеле» командеха будь
здоров!.. Борька потрогал горло и молча пошел к своей парте.
В шесть, побросав в сумку кеды, трусы и майку, он поехал в сторону
спортзалов «Ермак»; библиотека находилась дальше «Ермака» на три
остановки.
В читальном зале все было как позавчера: тишина, теплый матовый
свет и девчонки за столами. Только сегодня их было целых четыре.
Библиотекарша его узнала и без лишних вопросов вынесла из
хранилища книгу Беляева. Кроме «Продавца воздуха» там были еще
«Человек-амфибия» и «Голова профессора Доуэ-ля». Не прочитать их было
бы непростительно. О том, чем кончатся его похождения, Борька не думал, и
было ли это с его стороны беспечностью или даже малодушием, сказать
трудно: если уж «чужая душа — потемки», то душа тихушника — вообще
непроходимый мрак.
Новый поход его в библиотеку состоялся в пятницу. Потом, на
следующей неделе,— в понедельник, среду и снова в пятницу, как обычно, с
восемнадцати до двадцати часов. А в последнюю пятницу даже с семнадцати
тридцати. За Беляевым последовали «Том Сойер», «Гекльберри Финн»,
«Балтийское небо». Системы никакой не было. Борька обнаглел настолько, что
последний набег совершил даже в воскресенье: пошел будто бы гулять...
Библиотекарша прониклась таким уважением к своему новому читателю, что
«Двух капитанов» даже выдала ему на дом — книжка все же была очень
толстой. Книги, которые Борька с матерью купили в магазине,— они таки
оставили
в нем запланированные пять рублей — читала сама Екатерина
Павловна; Борьке было пока не до них.
О том, что за все в этой жизни надо платить, Борька еще не знал и шел
навстречу своей судьбе с наивной убежденностью не ведающего греха
человека: «А чем я виноват? Так уж пошло, я ни при чем...»
Шестнадцатого февраля, в понедельник, Борька, как всегда, в начале
девятого пришел домой. Разделся, сходил в свою комнату, разобрал сумку и
направился в кухню ужинать.
В кухне за чистым столом сидели отец и мать.
— Котлеты...— Борька потянул носом воз
дух.— С гречневой кашей.— Он выжидательно
посмотрел на мать: правильно угадал?
Екатерина Павловна, не глядя на него, встала из-за стола.
— Иди руки помой, сейчас разогрею.
— Ну, как дела, Борис? — спросил Иван Борисович, и Борьке
показалось, что отец сегодня в настроении, в голосе его не было обычной
усталой раздражительности.
— Ниче, нормально.— Он неуверенно потоптался возле плиты и
повернулся к двери, чтобы идти в ванную.
— Погоди,— остановил его отец.— Что значит «нормально»? Где
был?
— Занимался...— Борька остановился вполоборота к кухонной двери.
Матери в кухне уже не было, она зачем-то ушла в комнату.
— Чем занимался? — не повышая голоса,
спросил отец.
— Да так, вообще... Прямой левой отрабатывали, потом это... бой с
тенью...
— Ну и как?
— Как... Ниче, нормально.
Отец громко высморкался. Борька мельком взглянул на него и
окаменел. Ему показалось, что отец плачет.
— Сегодня тренер звонил мне на работу,—
будто чужим голосом сказал Иван Борисович.
Борька молчал. -
— Я говорю: сегодня твой тренер звонил
мне на работу!!
За этот вечер Борька не проронил больше ни слова. Ни когда отец
кричал, ни когда бил.
— Слиз-зняк паршивый,— процедил сквозь
зубы Иван Борисович. И в самом деле смахнул слезу.— Где был?!
Он резким движением выдернул из брюк ремень.
—
Где ты был, я тебя спрашиваю?!
Раньше, случалось, слетал Борьке подзатыльник. Бывало это редко, и
он не был в обиде. Один раз — когда ему строго-настрого наказали стоять
возле кассы в «Детском мире», а он ушел; было ему тогда лет пять-шесть.
