— Отбери сотню начальников десятков. В Цандрипш пойдем. Идти скоро будем — корабль обогнать надо — и тайно. — Он повернулся к Богумилу. — А ты до нашего возвращения никого из лагеря и в лагерь не впускай. Придут ромеи за купца просить, гони, но в яме его не держи; не околел бы, старый мошенник. В ту же ночь небольшой, но хорошо вооруженный отряд абазгов во главе с Леоном и Гудой бесшумно исчез в кромешной тьме леса. А у молодого купца дело не ладилось. Большой парус оказался распоротым, хотя кормчий клялся всеми святыми, что когда его сворачивали, он был целым. Потом в днище корабля обнаружилась сильная течь. Пока перекладывали грузы, конопатили и заливали смолой щели между досками обшивки, прошли сутки. Но и после этого корабль шел медленно, будто какая-то неведомая сила держала его, хотя парус был надут, а гребцы, помогая ему, выбивались из сил. Люди начали роптать; в необъяснимом поведении корабля они видели недоброе предзнаменование. Кормчий метался по кораблю, проверял оснастку — все было в порядке. Он свесился за корму и вдруг увидел под поверхностью моря какой-то длинный темный предмет, тянувшийся за кораблем. Вначале не могли понять, что это такое, потом разобрались. Оказалось — длинная широкая доска, нагруженная большими камнями; она была привязана к килю под водой и шла поперек, сдерживая ход корабля. Савва понял: не озорства ради это сделано — его задерживали с определенным умыслом. Молодой ромей задумался. «Кому и зачем было нужно, чтобы корабль шел медленно? — спросил он себя и вдруг вспомнил недобрую усмешку Леона и его слова: «А сегодня не можешь привезти?». Догадка сначала обдала Савву жаром, потом бросила в холод. «Леон знал, что на корабле есть оружие!». От страха внутри у него все заныло, а ноги стали подкашиваться. Он вез оружие в Цандрипш по приказу патрикия Зенона и догадывался, для чего оно нужно Мидасу. Нарушить же приказ патрикия Савва не посмел даже после того, как его отец угодил в яму за попытку обмануть Леона. «Как теперь быть? Что если Леон уже в Цандрипше и ждет корабль?» Поразмыслив, Савва успокоился. «Если бы архонт хотел отобрать у нас оружие, он мог бы это сделать в Анаколии, — подумал он. — Значит, ему нужен повод для нападения на своего врага, а тайное вооружение Мидаса — хороший повод для этого: и врага своего уничтожит, и оружие отберет». Савва восхитился: хитро задумал архонт! «Эх, отец, отец, кого мы хотели обмануть!».

Молодой ромей благоразумно решил держать язык за зубами. Иначе его старый отец сгниет в яме, а ему самому в этих краях больше не торговать. «Пусть абазги дерутся между собой, мне до этого дела нет, лишь бы выручить свои деньги и спасти отца».

Сколь ни настаивал Мидас, Савва не согласился выгружать воинское снаряжение, пока не получил сполна деньги. Подозревая обман, Мидас сам проверял каждый меч, шлем, латы, щит — снаряжение было превосходным. Сын Мидаса Гобар складывал его под навесом, за высоким частоколом возле большого каменного дома цандрипшских дадалов. Савва все время беспокойно оглядывал берег, что не ускользнуло от внимания Мидаса, и как только была выгружена последняя связка мечей, приказал отчаливать и поднимать паруса.

— Что спешишь, купец, погости. У нас и поговорить есть о чем, — сказал ему Мидас.

— Благодарю за милости мое приглашение, но у меня приказ: немедля возвратиться в Константинополь, — ответил ромей.

Чей приказ, он не сказал, а Мидас понял ромея так, что приказ этот исходит от Зенона. Старый дадал, однако, заметил, что Савва перекрестился с явным облегчением. Но он не придал этому значения — торопится.

— Да покровительствует тебе Николай-угодник! — пожелал Савве Мидас.

Купец низко поклонился ему и перешел на корабль. Когда тот отчалил, Мидас сказал сыну:

— Похоже, ромей чего-то боится.

— У наших берегов камаритов нет, чего ему бояться, — усмехнулся Гобар. Мидас понял скрытый смысл слов сына и рассмеялся. Он отослал людей, помогавших разгружать оружие, и когда те ушли, тихо заговорил:

— Сомнения меня одолевают, не поздновато ли начинаем? Леон укрепился, его все абазгские роды поддерживают, а нас кто? Наши, да Дигуа со своими родичами. А много ли их осталось? Дадыновцы более половины их перебили, а те, что у нас спрятались, какие из них воины?

— Завтра пошлю к аланам вестника, как договорились. Оружия теперь хватит.

Мидас недовольно покачал головой.

— Проливать кровь абазгов руками чужаков — бог не простит нам этого.

— Ты что, отец, уж не боишься ли?

— Стар я, чтобы бояться... О тебе думаю, о роде нашем... — Я от своего не отступлюсь. Анакопийский трон предков верну — на том клятву дал.

Мидас тяжко вздохнул.

— Силен Леон...

— Что и говорить, силен, — согласился Гобар. — Он даже апсхой велит себя называть. Апсха!.. — Темно-карие глаза молодого дадала мрачно сверкнули, а красивое лицо, окаймленное густой черной бородой, исказилось ненавистью. — Голову этого апсхи я насажу на кол и отдам на потеху воронам... Двоим нам тесно на этой земле: либо я, либо он...

— Горяч ты, а в таком деле горячность — только помеха... Думай о том, как потом с аланами сладишь, какой ценой платить им придется, — с укором сказал старик и перекрестился. — Да поможет нам бог!.. Выставь охрану у оружия, а утром посылай к аланам.

Не спится Мидасу. Думы одолевают старого дадала. Тонко плетут они с сыном паутину заговора против Леона, да все ли сделано для того, чтобы сохранить его в глубокой тайне? Мидас не смог сесть в Анакопии, как задумано им было еще в молодые годы — крепко держал покойный Константин власть в своих руках. Теперь вот Гобар испытывает судьбу. Удастся ли ему вернуть цандрипшским дадалам утраченное предками архонтство? Не лучше ли просто отложиться от Абазгии с помощью аланов? В Палатии их поддержали бы. Но Гобару этого мало. Анакопия, а с ней власть над всей Абазгией — вот его цель... Уже и оружие привезли — будет чем вооружить аланов, без чего тайные союзники цандрипшского дадала не соглашались помочь им в борьбе против Леона, а сердце Мидаса неспокойно. Чем ближе решительный час, тем оно бьется тревожнее. «Все ли сделано, чтобы сохранить поход в тайне? По самому краю ходим... Придут аланы, как потом заставить их уйти?..» Тревога гложет Мидаса. Он ворочается, кряхтит. Мидас встал, зачерпнул ковшиком воды, напился, потом вышел по малой нужде. Ночь темная, беззвездная. Восточный ветер раскачивает за частоколом мохнатые шапки деревьев-великанов. Шумит лес, шумит море. Мидас удивился тому, что не слышно привычного рыдания шакалов. Обычно они шныряли поблизости и даже проникали во двор, подбирая остатки еды и всего, что можно грызть и жевать. Сегодня же их голоса доносились откуда-то издалека; но зато они были многочисленней и дружней, чем обычно. К чему бы это? Сознавая, что теперь ему до утра не уснуть, Мидас спустился по лестнице во двор и направился к навесу. Там было темно и тихо, костер погас. Мидас раздосадованно подумал: «Спят. Сейчас их взбодрю».

— Проклятые дармоеды, так-то вы охраняете добро своего дадала!.. — крикнул он, подходя к навесу.

От стены отделилась тень огромного человека, и в то же мгновение тяжелое копье вонзилось в грудь Мидаса. На голос отца из дома вышел Гобар. Он увидел во дворе, силуэты множества людей. Молодой дадал встревожился.

— Отец, отец, что это за люди?

К Гобару метнулось несколько теней; он едва успел затворить за собою дверь. В доме всполошились, слуги зажгли факелы и масляные светильники. Домочадцы схватились за оружие, но было поздно. Чужие люди ворвались в дом и стали беспощадно убивать всех, кто попадался им на глаза. Кричали обезумевшие женщины, плакали дети. Гобар защищался отчаянно. — Проклятые, вы осквернили меч убийством женщин и детей! — кричал он. — Пощадите детей!..

— Всех, всех до единого, чтобы и на семя не осталось! — с холодной жестокостью произнес Леон.

Он метнул копье в Гобара и поразил его в самое сердце.

— Пусть огонь очистит землю от этого гнезда предателей! — приказал он.