Молодые воины-абазги по знаку Дадына вместе с гигантом вырвали из корабельной доски цепь. Поддерживая ослабевшего товарища, рыжебородый, звеня цепями, вместе с ним пересел в камару.

Богатую добычу взяли камариты, а потеряли лишь одного человека, да рассечена щека у Ахры. Кровь запеклась на лице воина, но он даже не поморщился; будет теперь у Ахры завидный знак воинской доблести.

Камары мчались к берегу, сопровождаемые богохульственными проклятиями кормчего и воплями разочарованных гребцов. Рыжебородый гигант жадно смотрел на приближавшийся берег: «Что ждет его здесь?» Дадын молча присматривался к нему. «Зачем нам люди чужого племени?— думал он. — От них не жди добра». Старик не зря беспокоился: много бед принесли иноплеменники на его древнюю землю. А чем этот лучше? Отпусти его — он потом вернется сюда со своими соплеменниками за добычей. Дадын посмотрел на освобожденного абазга и подумал: «Дерзок и хитер, но очень слаб. Как он попал на корабль?».

2

Нападение абазгских камаритов на ромейский корабль не осталось незамеченным. Его видел брат правителя Абазгии Федор, охотившийся в это время неподалеку от устья реки Гумисты. Он тут же помчался вскачь в Анакопию.

В просторной хижине, сплетенной из прутьев рододендрона, работали мастера лучного дела. Абазги знали секрет устройства клееных рыбьим клеем луков с роговыми или костяными рожками, но предпочитали простые из цельного куска дерева. Делать их легче, а в бою не уступают сложным. В рост человека луки из выдержанного тиса в руках лучников — сильное оружие. Далеко мечут они длинные трехперые черешневые стрелы с железными наконечниками наподобие листа ивы. Абазгские лучники со времени Юстиниана I славятся в войсках ромейской империи.

Леон осмотрел несколько почти готовых луков, отшлифованных пучками высушенного полевого хвоща, и остался доволен. Попробовал на изгиб черенки стрел — не треснут ли? Нет, хороши. Справился: есть ли запас сухого дерева? Старый умелец сказал, что сухого тиса достаточно, но пора класть новые заготовки.

— Будут, — коротко ответил Леон и отправился в кузницу; она была предметом его особых забот.

В тесной кузнице, сложенной из известняковых плит, прокопченной и темной, с единственным узким дверным проемом и дырой в потолке для выхода дыма из горна, не развернуться Леону. Правитель, хотя и не весьма велик ростом, да широк в плечах и плотен без излишности. Он завидно молод и деятелен. Одет по-домашнему: синие сапоги из мягкой заморской кожи, серые шерстяные штаны, рубаха без ворота, поверх нее выбился нательный золотой крестик на тонкой, золотой цепочке; торс ладно охватывает безрукавка из жесткой бычины; на голове — островерхая кунья шапка-колпак. Взгляд горячих глаз быстр, а когда остановится на ком-нибудь, будто жжет, до самой души добирается: от такого правды не утаишь. Короткая, чуть подкрашенная под цвет спелого каштана бородка курчавится; рот великоват, но тонкие губы выдают властность; нос ястребиный. Красив и статен правитель, сразу видно — воин.

Леон выбрал меч и, выйдя наружу, с силой взмахнул: вжик! — жарко сверкнула отточенная сталь.

— Не легок ли?

— По себе судишь, господин наш, — без тени лести сказал старший кузнец Камуг, чумазый и хромой, в кожаном переднике с прожженными дырками.

Молодые кузнецы почтительно стояли поодаль. Они знают: владетель любит мечи, в мечевом бою он видит настоящую воинскую доблесть. Он строго спрашивает за оружие, а за мечи — особенно. Угодили ли?

— Ромейские мечи тяжелее и шире к концу. Сила удара в них больше.

— Верно. Ромейские воины сильны в пешем сомкнутом строю, а наши воины легки, проворны. Им быстрота нужна, поворотливость. У агарян^[7] клинки легче наших, а бьются они ими крепко. Немало я их отковал, как был у них в плену.

Упоминание об агарянах заставило Леона нахмуриться, но он сказал благожелательно:

— Вижу, бывалый воин.

— На том порублен весь. Теперь не воин я. Учу тому, чему сам у агарян научился: мечи делать.

— Крепки ли?

— Попробуй.

Камуг, сильно припадая на правую ногу, вошел в кузницу и вынес из нее полоску железа. Он вбил ее в пень и отошел.

— Руби.

Леон отступил на шаг, примерился и рубанул наискось со всего маха.

Федор увидел издали, как отлетела, звякнув, половина железной полоски. Он почувствовал острую зависть к брату. «Всадника надвое развалит. Удалец — не то, что я», — спрыгивая с коня, подумал он. Федор еще по-юношески тонок и гибок. Нет в нем зависти к брату, просто хочет походить на него, но и побаивается — старший ведь, правитель.

— Пусть Шашвы^[8]поможет вам побольше отковать таких мечей. Учитесь мастерству мечевого дела, — сказал Леон молодым кузнецам. — А ты, — он повернулся к Камугу, — был воином, воином остался.

Похвала владетеля пришлась по сердцу кузнецам — заулыбались. Увидев спешащего к нему брата, Леон понял по его озабоченному лицу, что тот с важной вестью, и пошел ему навстречу.

— Что?

— Видел я с берега: камариты ромейский корабль захватили.

— Тс-с, — предостерегающе прошипел Леон. — Отойдем подалее, там скажешь.

Они отошли и сели на обломок скалы, возле которой торчал кол с насаженными на него рогами козла — подношением кузнецов своему богу — Шашвы.

— Говори, что видел.

— Три абазгские камары напали на ромейский корабль. Далеко было, только и видел — добычу взяли, корабль бросили. Дадыновы люди, должно быть.

— Кто-нибудь, кроме тебя, видел?

— Я один был. Но, может быть...

— То не наша забота, — перебил брата Леон.

— Как же, мы вассалы императора...

— Вассалы! —в глазах Леона вспыхнул злой огонек, ладони сжались в тугие кулаки. Он крепко стукнул себя по колену. — Вассалы!.. Император Лев^[9] немало абазгской крови выпил... Не мешает из императорского павлиньего хвоста перьев повыдергать малость.

Федор с опаской оглянулся: не слышал ли кто? Боязно слушать такое об императоре.

— Наскок камаритов на ромейский корабль — это комариный укус для базилевса, — сказал он.

— То-то, что комариный. Отложился бы я от него, пока он всю кровь из Абазгии не выпил, да нельзя, не время. Агаряне с восхода грозят. Того и гляди на нас пойдут. Я у правителя Картли Мириана еще не был, как мне отец наказал. Воспрепятствует он моим намерениям. Скажет, что не пришло еще время нам от империи отложиться. Хоть терпеть нет силы, а надо нам ромеев держаться. Все ж христиане... А что в море видел, — забудь. Ничего ты не видел и мне ничего не говорил, — Леон в упор взглянул на брата — точно прожег.

— Понимаю. А что если придут к тебе ромейские купцы с жалобой?

— Когда придут, тогда решим, как быть, а пока... мы ничего не знаем, — повторил Леон. — Пойду лошадей смотреть. Если спросят меня, ответь: уехал, не сказал куда. Вечером будет.

Леон подозвал молодого абазга с лошадьми. Оба ускакали наметом, но не в ту сторону, где пасся табун правителя, а в лес. Знал Федор, куда поехал брат, и еще раз позавидовал ему.

3

В Анакопии многие абазги живут в каменных домах, на ромейский лад строенных, а в лесах общинами селятся, скрыто и вразброс — как предки их жили. Круглые плетеные жилища простых абазгов прячутся в густом подлеске из лавровишни, падуба и рододендрона. Проедешь рядом — не заметишь, разве что мелькнет островерхая крыша, да и на ту не обратишь внимания — так неприметно сер выцветший и свалявшийся папоротник, которым абазги кроют свои хижины. Присутствие человека выдают лишь небольшие участки возделанной на поле земли, огороженной от лесного зверя кольями. Сеют лен, просо—не более того, что нужно для семьи и случайного гостя. Леон сдержал коня и поехал шагом. Тихо в лесу. Ветер гуляет по вершинам великанов буков и дубов; сквозь молодую, еще не огрубевшую листву на землю ложится мозаика живых солнечных пятен. В лесу еще по-весеннему светло, воздух сырой и вроде с прозеленью; в нем стоит медовый дух цветущего самшита. Усердствует дятел над полусгнившим пнем; сойка поодаль сопровождает конных, перепархивая с ветки на ветку — не птица, а божье наказание для охотника-абазга: не даст подкрасться к зверю, предупредит своим пронзительным криком. Но Леон не обращает на нее внимания — не на охоту едет. Сопровождающий его молодой воин держится позади. Лес полон затаившейся жизни. Водятся в нем вепри, медведи, олени, злые рыси, волки, а мелкой живности — не счесть. За рекой Апсарой, на лесных прогалинах по взгорью, пасутся могучие остророгие зубры, а выше, в горах — серны и горные туры — желанная добыча для смелого охотника. В лесу полно диких пчел; их мед душист и целебен: он даже на императорском столе в почете. Богата земля абазгов дичью и ценным лесом — самшитом, тисом; лежит она на скрещении больших дорог: на восход, через Эгриси^[10]и Картли, — в далекие страны — Персию, Индию; на закат, через земли родственных абазгам племен санигов, зихов^[11] — к хазарам и далее к славянам; летом через горы можно пройти к аланам и хазарам, а морем путь открыт в стольный город ромеев— «Око Вселенной» — Константинополь, а далее, через Пропонтиду, — на просторы Маре нострум^[12] омывающего земли латинян и черных народов знойной Африки.