- Эх, вояки! - загибал назад Евхиму руку Миканор. - Не выпускай! -

приказал он Хоне, державшему Евхима сзади.

- Как черти! Недолго и до смерти!.. - бегала вокруг испуганная Сорока.

Она кричала, созывала: - Сюда! Убивают!

В горячке Василь Андрею Рудому, который отрывал его от чубатого, так

двинул в челюсть, что тот застонал и отскочил, со страхом щупая челюсть

ладонями...

Семеро мужчин едва разняли их. Но и после этого с трудом могли

удержать: Евхим и Василь стремились снова сцепиться, рвались один к

другому, кричали:

- Ну, гляди ж, попадись теперь, удод! Поймаю где-нибудь!

- Сам гляди, хряк! Чтоб... сам не попался!..

- Эх, брандспойта нету с холодной водой! - сказал Хоня. - Чтобы

остудить.

Мать ломала руки, причитала возле Василя, как возле покойника:

- А сыночек мой!.. А божечко!.. А что ж они с тобой сделали!.. Дитятко

ж ты мое!..

- Евхимко, будь хоть ты умный! - советовал сыну старый Глушак. Все по

его виду могли судить, как их обидели.

И как ему не нужна беда эта - только разве он виноват? ..

Дятлиха возмутилась:

- Ах ты гнилая зараза! "Умный"! Бить помогал, а теперь - умный! - Она

заголосила- - Сыночек ты мой!..

- Не трогай, Евхимко! Беды не оберешься! Видишь!.. - терпел неправду от

Дятлихи Глушак. - Сами начали и сами же винят.

Но Евхим не слушал ничего, грозился:

- Смочишь еще землю кровью, удод!..

- Корч поганый! Сам смотри!..

Народу вокруг собиралось все больше. Подошли Дубодел и Зубрич,

протиснулись вперед. Дубодел - решительно, важно.

Зубрич - мягко, осторожно.

- Что тут такое? - строго окинул глазами Василя, Евхима и остальных

Дубодел.

- Еще немного - так поубивали б друг друга! - выскочила вперед Сорока.

По тому, как она сказала это, как покачала головой, видно было: такой

ужас, такой ужас!

- Почему это произошло? - Дубодел взглядом приказывал Василю отвечать.

Кровь текла Василю в глаза. Он оттолкнул, мать, которая лезла помочь,

вытер лоб черной ладонью, почувствовал, как щемит рваная кожа. Боль

сменилась обидой, злобой, которые жгли теперь, кажется, еще сильнее, чем

до драки.

Ответил за него старый Глушак:

- Чужое поле хотел захватить силой! Против советского закона! Против

сельсовета!..

- Сразу уж и против советской власти! - ехидно подхватил Миканор.

- Не против! - отозвался Василь.

- А если и против! Если бы и вспахал сам! - набросилась на Глушака

Дятлиха. - Так за это бить надо? Убивать до смерти?

- Никто его не убивал! Сам он Евхима чуть на тот свет не отправил!

- Сам? - Дятлиха запричитала, заголосила как только могла. Все

понимали, что своими причитаниями она пробует защитить, спасти сына.

- Замолчите, тетка! Еще не знаете, что будет! - попробовал успокоить ее

Хоня, но она запричитала еще сильнее.

Зайчик улучил момент, весело вставил:

- Вот и начался, деточки, передел!

Засмеялся только Ларивон. Но и он тут же взглянул на Евхима и смолк.

Никому больше Зайчикова шутка, видно, не показалась смешной.

5

- Может, они пускай идут по хатам, - сказал Дубоделу и уполномоченному

Миканор. - Потом разберемся. А то ведь - начали работу, собрали столько

народу. К делу надо вернуться...

- Правильно! Время дорого! - поддержал его уполномоченный, и Дубодел со

всей строгостью приказал Василю и Евхиму:

- Завтра явитесь в сельсовет! Рано! На расследование!

- Я только должен на несколько минут задержать их, - вмешался опять -

вежливо и вместе с тем строго - уполномоченный. - Для предварительного

выяснения обстоятельств и причин. - Он кивнул Миканору и Дубоделу: -

Продолжайте пока без меня.

Как только люди начали расходиться, Дятлиха, притихшая было, услышав,

что говорят о судьбе Василя, опять запричитала. Зубрич, как мог, наспех

допросил ее, перебивая, кивая в знак согласия: так, так, понятно, - мягко

сказал, что она может идти. Дятлиха, однако, не послушалась, начала

причитать снова, и уполномоченный пригрозил, что плачем своим она только

помешает справедливо разобраться в поступке сына. Повредит сыну...

Вслед за этим уполномоченный так же, догадливо кивая головой, быстро

допросил Степана и старого Глушака и разрешил обоим уйти. Но и они, как и

мать Василя, в деревню не пошли, отступили на каких-нибудь сто шагов и

остановились, наблюдая за тем, что будет дальше...

Они не слышали, что говорил уполномоченный Василю и Евхиму. Но,

казалось им, держался он с обоими иначе: не кивал в ответ, засунув руки в

карманы, выпрямился важно, строго и все будто чем-то угрожал,

немилостивый, неподступный. И Дятлиха и Глушак не на шутку тревожились.

Зубрич, оставшись с Василем и Евхимом, заговорил не сразу. Засунув руки

в карманы, внимательно, как-то пронизывающе, рассматривал сначала одного,

потом другого и не спешил выкладывать, что таилось в его голове.

Долгодолго, казалось обоим, молчал - аж терпеть трудно было это молчание.

- Ну-с, значит, так, - разжал наконец губы уполномоченный, - сами

начали землеустройство!,. Т-так!..

Евхим возразил:

- Я не начинал... Он ко мне полез, я только за свое добро вступился!..

- Было твое! Полдесятины теперь мои!,. Полдесятины мне выделили!..

- Эти тебе выделили?

- А какие! Может, те, что ты сам выберешь?

Зубрич отрезал строго, жестко:

- Прекратить спор! Тут не дискуссия! Я допрашиваю вас, и будьте добры

слушать меня! И отвечать тогда, когда я спрошу. - Он взглянул на Василя,

вдруг ударил вопросом: - Сидел уже?

У Василя похолодело в груди.

- Ну, чего молчишь?

- М-меня отпустили!..

- Ненадолго, видно!.. - Василь смотрел, не узнавал уполномоченного:

куда девалась улыбка? Не лицо, а камень. - Снова захотел туда?!

Василь был сражен.

- Все равно! - возмущался уполномоченный. - Что хочу, то и беру! Законы

ему - ничто! Ноль!.. Советские законы не для него писаны!.. Анархизм

полный! Не анархизм, а разбой!

Разбой среди бела дня! Открытый бандитизм!..

- Я не... бандит!..

- Не бандит, так прислужник бандитский!

- И не... прислужник...

- Мы всё помним! Мы не забыли, как вы Маслака водили под окна советских

депутатов.

- Так они ж заставили, обрез ткнули в живот!.. - Василь готов был

зареветь от обиды.

- Обрез! Кто вам поверит! Дураков нашли! Вы и теперь - не успел Маслак,

опекун ваш, объявиться - снова распоясались! На законы советские плюете!

Думаете, при Маслаке все позволено! - Уполномоченный гневно помахал

пальцем перед лицом Василя. - Нет, руки коротки! Советская власть и не

таких утихомиривала! Не таких обрубала!..

Зубрич так же грозно, гневно приказал:

- Идите! Да ждите, как мы решим!.. - Он заметил, что парень и не

смотрит на мирно дремлющего Гуза. Крикнул вслед: - Коня заберите!

Василь спохватился, поплелся к Гузу.

Мать, довольная, что допрос окончился так быстро, что Василя отпустили,

хотя и видела, что сын уныло горбится, вытерла слезы, сказала весело:

- А я боялась, что, не дай бог, заарестует! АН нет - отпустил! И не

мучил долго! - Она, видимо, хотела успокоить сына: - Хороший, говорят,

справедливый он! Если б Криворотый, не дай бог, тот подержал бы!..

"Добрый", - обожгли Василя материнские слова. - Чтоб ему на том свете,

такому доброму, - не знаю что!.. Все они добрые, справедливые, чтоб их

земля не носила...- Маслака приплел! В прислужники Маслака записал,

справедливый такой! .. Помним, говорит. Не забыли. Не докопались только...

Но - докопаются. Выкопают все, чего и не было никогда. Только бы захотели