После целого ряда государственных переворотов (первый из которых, осуществленный в ноябре 1963 года, фактически получил одобрение в американском посольстве и с которым молча согласились в Белом доме – в надежде, что военное правление окажется более эффективным, чем либеральные институты), генерал Нгуен Ван Тхиеу стал президентом Южного Вьетнама. В начале холодной войны некоммунистическая ориентация правительства воспринималась – возможно, в излишне широком смысле, – как доказательство того, что его стоит сохранять для противодействия советским замыслам. Теперь, в формирующейся атмосфере взаимных обвинений, неспособность Южного Вьетнама выступить в качестве полноценной и работоспособной демократии (в разгар кровавой гражданской войны) привела к резкому осуждению. Война, которую на первых порах поддерживало значительное большинство и которая свои масштабы приобрела благодаря усилиям президента, ссылавшегося на универсальные принципы свободы и прав человека, теперь осуждалась как свидетельство исключительной американской моральной глупости. Не было недостатка в обвинениях в безнравственности и обмане; излюбленным прилагательным стало слово «варварский». Участие американских войск характеризовалось как некая форма «безумия», вскрывающая глубочайшие недостатки в американском образе жизни; обычным делом сделались обвинения в беспричинных убийствах мирных жителей.
Ожесточенная полемика, связанная с войной во Вьетнаме, оставила в американской истории один из самых глубоких и болезненных рубцов. В администрации, которая вовлекла Америку в Индокитай, работали люди порядочные и незаурядного ума, но вдруг обнаружившие, что их обвиняют едва ли не в преступной глупости и в сознательном обмане. То, что начиналось как разумная дискуссия об осуществимости планов и о стратегии, превратилось в уличные демонстрации, обличительные выступления и насилие.
Критики были правы, указывая на то, что американская стратегия, в частности, на первых этапах войны, плохо соответствовала реалиям асимметричного конфликта. Бомбардировки, сменяющиеся «паузами» для того, чтобы проверить готовность Ханоя идти на переговоры, как правило, приводили к тупику – Америка применяла достаточно силы, чтобы вызвать осуждение и сопротивление, но недостаточно, чтобы добиться у противника желания серьезных переговоров. Дилеммы, порожденные Вьетнамом, во многом являлись следствием академических теорий о постепенной эскалации, которая поддерживала холодную войну; будучи концептуально последовательными с точки зрения противостояния между ядерными сверхдержавами, подобные теории куда меньше годились для асимметричного конфликта, когда противник проводит стратегию партизанской войны. Определенные надежды на взаимосвязь экономических реформ с политической эволюцией оказались в Азии нереализуемыми. Но эти вопросы могли быть предметом серьезной дискуссии, а вовсе не причиной для поношений и тем более для нападений на университетские и правительственные здания – как случалось при наиболее экстремистских проявлениях протестного движения.
Крах высоких устремлений разрушил уверенность, без которой истеблишмент не мог найти для себя опору. Лидеров, которые прежде поддерживали американскую внешнюю политику, особенно задевали яростные протесты студентов. Ненадежность представителей старшего поколения превратила недовольство, обычное для переживающей взросление молодежи, в институционализированный гнев и национальную травму. Демонстрации достигли такого размаха, что последний год своего пребывания на посту президент Джонсон – который продолжал описывать войну в традиционных терминах защиты свободных людей от наступающего тоталитаризма – вынужден был ограничить появления на публике и выступать главным образом на военных базах.
В течение нескольких месяцев после завершения в 1969 году президентских полномочий Джонсона целый ряд ключевых архитекторов войны публично отказался от своих позиций и призвал положить конец военным операциям и начать вывод американских войск. Эти темы получили разработку, пока истеблишмент не остановился на программе «завершить войну», предполагавшую односторонний вывод американских войск в обмен всего лишь на возвращение пленных.
Ричард Никсон стал президентом, когда в боевых действиях во Вьетнаме – на противоположном конце земного шара – участвовало 500 тысяч американских солдат, и это число только росло, согласно расписанию, утвержденному предыдущей администрацией президента Джонсона. С самого начала предвыборной кампании Никсон обещал прекратить войну. Но он также считал своей обязанностью закончить ее в контексте глобальных обязательств Америки по поддержанию послевоенного мирового порядка. Никсон вступил в должность спустя пять месяцев после ввода советских войск в Чехословакию, в то время, когда Советский Союз изготовлял межконтинентальные ракеты темпами, угрожавшими американским силам сдерживания, – кое-кто даже рассуждал о возможности советского ракетного превосходства. Китай же оставался по-прежнему непоколебимо и вызывающе враждебным. Америка не могла отказаться от своих обязательств по обеспечению безопасности в одной части мира с тем, чтобы не породить из-за этого трудностей с решением подобных проблем в других его частях. Неотъемлемой частью замысла Никсона оставалось сохранение доверия к Америке как к надежному защитнику союзников и глобальной системы порядка – к той самой роли, каковую Соединенные Штаты играли в течение двух десятилетий.
Вывод американских войск Никсон осуществлял по 150 тысяч человек в год и в 1971 году завершил участие США в наземных боевых действиях. Он санкционировал переговоры, поставив одно непременное условие: он никогда не примет требования о том, чтобы мирный процесс начался с замены правительства Южного Вьетнама – союзника Америки – так называемым коалиционным правительством, которое в действительности составлено из фигур, выдвинутых Ханоем. Эту позицию Америки категорически отвергали на протяжении четырех лет, пока наконец в 1972 году неудачное северовьетнамское наступление (отбитое без помощи сухопутных войск США) не заставило Ханой согласиться на прекращение огня и на политическое урегулирование, от которого тот решительно отказывался несколько лет.
В Соединенных Штатах главной темой дискуссии было широко распространенное желание покончить с травмой, причиненной войной населению Индокитая, словно бы Америка была причиной его страданий. Тем не менее Ханой настаивал на продолжении боевых действий – не потому, что сомневался в стремлении Америки к миру, а потому, что рассчитывал измотать Америку, подорвать готовность американцев нести потери. Ведя психологическую войну, Северный Вьетнам безжалостно эксплуатировал в собственных интересах поиски Америкой компромисса и стремился к доминированию, и в этом, как выяснилось, никаких разногласий в Ханое не было.
Военные операции, провести которые приказал президент Никсон и которые я, будучи при нем советником по национальной безопасности, поддерживал, вкупе с политикой дипломатической гибкости, привели к урегулированию в 1973 году. Администрация Никсона была убеждена, что Сайгон собственными силами справится с рядовыми нарушениями соглашения; что Соединенные Штаты окажут помощь военно-воздушными и военно-морскими силами в случае, если северовьетнамцы предпримут нападение с привлечением всех ресурсов; и что со временем правительство Южного Вьетнама сумеет, с американской экономической помощью, построить функционирующее общество и эволюционировать в сторону более прозрачных властных институтов (как происходило в Южной Корее).
Предметом жарких споров останутся вопросы: можно ли было ускорить этот процесс и возможно ли было дать другое определение надежности Америки в качестве союзника? Главным препятствием стали трудности, которые испытывала американская сторона в понимании того, как думали и как принимали решения в Ханое. Администрация Джонсона переоценивала влияние американской военной мощи. Вопреки общепринятому мнению, администрация Никсона переоценила возможности переговоров. Для закаленных боями вьетнамских руководителей в Ханое, которые всю свою жизнь сражались за победу, компромисс ничем не отличался от поражения, а плюралистическое общество было практически немыслимым.
