И вновь подивился Петр: откуда сила такая берется? С таким солдатом не

страшно и против шведа идти. Снял Петр шляпу, поклонился, приказал

похоронить погибшего с офицерскими почестями.

До позднего вечера русские рубили просеку. А утром в крепости началась

тревога. Забегали на стенах караульные. Поднялся на высокую башню комендант.

Шведы смотрели на Неву. Там, словно утиные выводки, на легкой волне качались

русские лодки. Не сразу поняли шведы, в чем дело. А когда разобрались, было

поздно: русские начали штурм.

«ГОСУДАРЬ ПЕТР АЛЕКСЕИЧ ОТСТУПЛЕНИЕ ПОВЕЛЕЛ!»

Две недели днем и ночью громыхали русские пушки. От частых команд охрипли

артиллерийские офицеры. Усталые бомбардиры валились с ног. Нотебург горел.

Но шведы не сдавались.

— Эка орех каков! — говорил Петр. — Не раскусишь.

Наконец, на четырнадцатый день, одна из стен треснула. С шумом повалились

камни. А когда утихло и улеглась пыль, увидели русские: в стене широкий

пролом.

Бросились солдаты к лодкам, поплыли к острову. Командовать штурмом Петр

поручил храброму полковнику князю Голицыну. Высадились солдаты на берег,

кинулись к пролому.

— Сдавайтесь! — кричат русские.

Шведы молчат, бросают с крепостных стен камни и раскаленные ядра, льют

на головы наступающим горячую воду. Трудно русским. Видно, рано начали

штурм.

Понял Петр, что войска поторопились, отдал приказ отступить.

С царским приказом послали к Голицыну молодого, необстрелянного солдата.

Прибыл солдат на остров, стал разыскивать Голицына. Да разве найдешь! Кругом

дым, огонь, в двух шагах ничего не видно. Подбежит солдат к одному месту —

говорят, Голицын в другом; бросится туда — его посылают в третье.

Измучился солдат, отошел в сторону.

И вдруг напал на солдата страх. Страшно ему ослушаться и не передать

Голицыну царский приказ. Но еще страшнее вновь подойти к крепости. И рад

бы пойти, да ноги сами несут в обратную сторону, к берегу, туда, где стоят

лодки.

Подошел солдат к берегу. Видит — у лодок кто-то толпится. Посмотрел на

форму— преображенцы. «Ну, не один я струсил!» —обрадовался молодой солдат.

Смотрит новичок: преображенцы сталкивают лодки в воду. Лодки сталкивают,

а сами не садятся. «Что такое? — не может понять молодой солдат. — В чем

дело?» И вдруг понял: решили преображенцы биться до последнего. А раз так — не

нужны им лодки. Нечего лодкам стоять у берега, незачем дразнить солдат.

— Стой, братцы, стой! Что вы, братцы! — закричал молодой солдат.

Посмотрели преображенцы на новичка, подивились, что за крикун такой, и стали

продолжать свое дело.

— Стой, стой! — вновь закричал молодой солдат, подбежал к лодкам, вцепился

в одну из них руками. — Не пущу! — кричит. — Государь Петр Алексеич

отступление повелел. На чем плыть будем?

«Ну и трус! — подумали преображенцы. — Самого царя приплел!» Подошли к

солдату, стали оттаскивать от лодки. А он упирается и все твердит:

— Государь Петр Алексеич отступление повелел!

Но никто ему не поверил. Какая же вера может быть трусу? Разозлились

преображенцы, решили поступить с молодым солдатом, как с предателем. Схватили,

раскачали и бросили в воду.

Однако солдат не утонул. Хоть и трус был, да, видать, силу имел немалую,

выплыл. Вылез весь мокрый, вода ручьями стекает с кафтана. Посмотрел молодой

солдат в сторону крепости. То ли страх у него прошел, то ли стыдно перед

товарищами стало, только скинул солдат кафтан и побежал к пролому.

А у самого пролома столкнулся солдат с князем Голицыным. Хотел солдат

передать царский приказ, да понял — поздно. Смолчал.

Русские продолжали штурм.

ШВЕДЫ ВЫБРОСИЛИ БЕЛЫЙ ФЛАГ

Не раз Петр бивал Меншикова, любую провинность не прощал. Изведал Мен-

шиков и увесистый петровский кулак, и ловкую в руках Петра тяжелую дубовую

палку. Но зато и любил Петр Меншикова больше всех на свете. Знал: скажи —

пойдет Меншиков в огонь и в воду.

Вот и сейчас не отступает Меншиков от царя ни на шаг. Стоят Петр и

Меншиков у русских батарей, смотрят на крепость. Плохи дела у русских. Отбили

шведы штурм, приободрились. Того и гляди, сами начнут атаку.

— Государь, — обращается Меншиков к царю, — не устоят наши, пусти на

подмогу. Пусти, а, государь! — умоляет Меншиков.

Петр молчит. Дергается тонкий петровский ус. Царь нервничает.

— Государь... — вновь начинает Меншиков.

А дела у пролома совсем плохи. Шведы вышли из крепости, теснят русских

к реке. На рослого преображенца навалились сразу трое, схватили шпаги,

прокололи, словно бабочку.

— Государь, — не отстает Меншиков, — пусти! А, государь!

— Ладно, ступай, — сдается наконец Петр.

Собрав двенадцать лодок, Меншиков отплыл к крепости. Что есть силы солдаты

налегли на весла. Против течения по быстрине плыть трудно. Взмахнут солдаты

веслами, нажмут, бурлит по сторонам вода, пенится, а лодки почти ни с места.

— Давай, братцы, нажмем, братцы! — подбадривает Меншиков солдат, а сам с

тревогой смотрит на берег.

Не отводит глаз от крепости и Петр. Совсем мало русских осталось на острове.

Понимает царь: не подоспеет подмога. Отвернулся Петр, безнадежно махнул

рукой.

А когда посмотрел вновь, не поверил своим глазам: лодки — у острова.

Первым выскочил Меншиков. Взмахнул шпагой, врезался в толпу шведов.

Только теперь Петр заметил: Меншиков без кафтана, в одной розовой шелковой рубахе.

Меншиков пробился к стене. Ловко, как кошка, полез по штурмовой лестнице,

ухватился за край пролома, подтянулся, вскочил на ноги и радостно замахал

шляпой.

— Хвастун, ой хвастун! — не сдержался Петр.

Неожиданно в пролом повалил дым, злыми языками пробилось пламя.

Озаренная огнем, метнулась розовая рубаха Меншикова. Что было дальше, Петр не

видел, мешал дым. В судороге, словно кто-то дергал его за нитку, зашевелился

петровский ус.

Прошла минута, вторая, третья. И вдруг...

— Видишь? — закричал Петр прямо в ухо стоящему рядом солдату.

— Никак нет, ничего не вижу, бомбардир-капитан! — ответил солдат.

— Дурак! Куда смотришь? Вон куда гляди! — И Петр показал на стену.

Там, на самом верху, среди огня и дыма, меж острых зубцов стены, словно

победное знамя, развевалась розовая, из шелка шитая рубаха бомбардир-поручика

Александра Меншикова. Обезумев от боя, со страшно перекосившимся лицом,

Меншиков метался у самого обрыва. А рядом с ним, слева и справа, мелькали

зеленые кафтаны русских солдат. Вот их все больше и больше. Вот уже почти не

видно шведов. Вот...

Петр посмотрел в подзорную трубу. В стекле встрепенулось что-то белое. Флаг,

белый флаг! Шведы выбросили белый флаг. Шведы сдаются!

Отбросив в сторону трубу, Петр закричал:

— Виктория! Виктория! Орех-то разгрызли. Вон оно как!

Старой русской крепости Петр дал новое название — Шлиссельбург. Сейчас в

память о царе Петре Шлиссельбург называется Петрокрепостью.

НЕБЫВАЛОЕ БЫВАЕТ

Измученный дальней дорогой, в столицу Швеции прибыл гонец. Принес он

тревожную весть: русские идут к Финскому заливу, к крепости Ниеншанц.

Крепость Ниеншанц стояла на берегу Невы, недалеко от впадения Невы в

Финский залив. Потерять шведам Ниеншанц — значит, пустить русских к морю.

Заволновались шведы, снарядили военные корабли, послали помощь.

На всех парусах мчатся шведские корабли к Неве. Подгоняет попутный ветер

шведские фрегаты. Носятся над палубами чайки, обещают недалекий берег. А тем

временем русские штурмуют крепость. Не выдержали шведы штурма, не

понадеялись на помощь — пробили шведские барабаны сигнал к сдаче. Пришли корабли

к Неве, а уже поздно: русские в крепости.