Солдаты тут же отбирают у кого что: у одного лошадь, у другого корову, у

третьего сбрую. Поднялся в деревне крик, шум. Замычали коровы, заблеяли овцы,

заголосили девки и бабы.

Сообразила тут Варька, в чем дело. Схватила козлят и спряталась в огороде

за банькой.

Вошли солдаты в Варькину избу, смотрят, а взять нечего: в избе всего стол

да лавка. Осмотрели солдаты двор, в сарай зашли — всюду пусто. Сплюнул сержант

от досады, двинул Варькиного отца по затылку и повел солдат к соседнему дому.

Да только пошли они не дорогой, а через огороды! Идут солдаты, слышат чей-то

голос:

— Сидите, маленькие, сидите, не заберут вас вороги.

Подошли солдаты к баньке, видят — девчонка, а на руках у нее козлята.

— Ты чья? — спрашивает Варьку сержант.

Поняла Варька беду, говорит:

— А я Старостина дочка.

Только сказала — смотрит, а рядом с солдатами Митька. Вышел Митька вперед,

говорит:

— А вот и неправда. Какая же ты Старостина? Ты Глебова.

Повернулся сержант к Митьке, спрашивает:

— Это какого Глебова? Не того, у которого мы сейчас были?

— Того самого, — отвечает Митька.

Ну и отнял сержант у Варьки козлят.

Набросилась Варька на Митьку.

— Ты что, — говорит, — дурак, сделал!

И давай Митьку лупить. А Митька глазами хлопает, понять не может. Пер

вый раз правду сказал — и опять бьют. Мал был Митька, глуп.

ПРО ДАНИЛУ

Данила на всю округу умным мужиком слыл. О всяком деле имел свое

понятие.

После Нарвы на селе только и разговоров было, что про шведов, короля Карла,

царя Петра и дела воинские.

— Силен швед, силен, — говорили мужики, — не нам чета. И на кой ляд нам

море нужно! Жили и проживем без моря.

— Вот и неправда, — говорил Данила. — Не швед силен, а мы слабы. И про

море неверно. Нельзя России без моря. И рыбу ловить, и торговлю водить, для

многого море надобно.

А когда колокола снимали, в деревне опять несколько дней стоял шум.

— Конец света приходит! — кричал дьякон и рвал на себе волосы.

Бабы плакали, крестились, мужики ходили угрюмые. Все ждали беды. А

Данила и здесь не как все. Опять по-своему.

— Так и надо, — говорил. — Тут интерес для государства дороже, чем

колокола. Господь бог за такие дела не осудит.

— Богоотступник! Богохульник! — назвал тогда Данилу батюшка и с той поры

затаил на него великую злобу.

А вскоре Петр ввел новые налоги. Застонали мужики, потащили в казну

последние крохи, затянули еще туже ремни на штанах.

— Ну, как тебе, — спрашивали они Данилу, — новые царевы порядки? Опять

верно? Снова по-твоему?

— Нет, — отвечал Данила, — у меня с царем не во всем согласие общее.

— Ишь ты! — огрызнулись мужики. — У него с царем! Нашел

дружка-приятеля. Царь на тебя и смотреть не станет.

— Мало что не станет, а думать по-своему не запретит, — отвечал Данила. —

Что славу государству добывает, за то Петру спасибо, а что с мужика три шкуры

дерет — придет время, быть ему в ответе.

Соглашаются мужики с Данилой, кивают головой. А один возьми и выкрикни:

— А ты самому царю про то скажи!

— И скажу, — ответил Данила.

И сказал. Только произошло это не сразу и вот как.

Кто-то донес — может, поп, а может, и кто другой — про Даниловы речи властям.

Приехали в село солдаты, связали Данилу, повезли в Москву к начальнику

Тайного приказа, к самому князю Ромодановскому.

Скрутили Даниле руки, вздернули на дыбу, стали пытать.

— Что про государя говорил, кто надоумил? — спрашивает князь Ромоданов-

ский.

— А что говорил, то ветер унес, — отвечает Данила.

— Что? — закричал Ромодановский. — Да за такие речи на кол тебя, смутьяна

поганого!

— Сажай, — отвечает Данила. — Мужику все едино, где быть. Может, на колу

еще лучше, чем гнуть на бояр спину.

Разозлился князь Ромодановский, схватил железный, раскаленный в огне прут

и давай к голому телу Данилы прикладывать. Обессилел Данила, повис, словно

мочало.

А в это время в избу вошел Петр.

— За что человек на дыбе? — спросил царь у Ромодановского.

— Смутьян, — говорит князь. — Супротив власти, государь, худое молвит.

Подошел Петр к Даниле. Приоткрыл тот глаза, смотрит — перед ним царь.

Набрался тогда Данила сил и произнес:

— Эх, государь, великое ты дело затеял, да только простому люду житья не

стало. Выбили все из народа, словно грабители на большой дороге. Не забудет,

государь, народ про такие дела, не помянет добрым словом.

И снова закрыл Данила глаза, уронил на волосатую грудь голову. А Петра

словно что изнутри обожгло. Дернул головой влево, вправо, метнул гневный взор

на Данилу.

— Вешай! — закричал словно ужаленный и пошел из избы прочь.

ЛОДКИ ИДУТ ПО СУШЕ

Русские подошли к Нотебургу осенью. Задули холодные северные ветры.

Разыгралось неспокойное Ладожское озеро. Побежали высокие волны, забили о

берег шумным прибоем.

По Ладожскому озеру пригнали русские более полусотни ладей — больших

лодок, — стали готовиться к штурму. Штурмовать крепость лучше со стороны реки

Невы: тут и берег ближе и волны не такие сильные. Но как провести лодки мимо

крепости? Шведы начнут стрелять. Потопят меткие шведские стрелки русские

лодки.

Как быть?

Весь день русские разбивали лагерь. Ставили большие солдатские палатки,

разводили костры, чистили ружья.

Вечером, когда все легли спать, Петр вышел к озеру. Тихо. Горят на берегу

костры. Над озером поднимается луна. Засмотрелся Петр на луну, задумался.

Вдруг до царя долетели громкие голоса. Петр оглянулся, смотрит — на берегу

у костра собрались солдаты. Солдаты о чем-то спорят. Петр прислушался.

— Братцы, а я так думаю, что шведа обхитрить можно, — говорит чей-то

голос.

Петр подошел ближе, рассмотрел говорившего. Был он щупл и мал ростом.

Петра даже смех взял — тоже герой!

— Как же ты, куриная твоя душа, — обратился Петр к солдату, — обхитришь

шведа?

Солдат узнал царя и замер от страха.

— Ну-ка, сказывай, — потребовал Петр.

— Да я так думаю, государь, — запинаясь, проговорил солдат, — стало быть,

надо рубить просеку да просекой волоком, в обход крепости, и тащить лодки.

— «Просекой, волоком»! — усмехнулся Петр. — Да как ты их тащить будешь?

Ведра тебе это, что ли?

— Да будь твоя воля, государь, — хором заговорили солдаты, — а мы их хоть

голыми руками до Невы дотянем!

Солдатская выдумка царю понравилась. На следующий день Петр приказал

рубить просеку. Рубили просеку умно, так, чтобы верхушки деревьев падали к

центру: по ветвям тащить легче. Впрягались в ладью человек по пятьдесят.

Тащить тяжелые лодки — работа трудная. Облепят солдаты лодку со всех сторон,

подхватят руками, еле сдвигают.

— Раз — взяли, два — взяли! — раздается голос Петра.

— Еще раз, еще два! — вторят ему ротные командиры.

Устали солдаты. Выбились из сил. Надорвал свой богатырский голос Петр.

Разгневался царь, подозвал щуплого солдата.

— Что ж ты, куриная твоя душа! — закричал Петр. — Видал, каково лодки

тащить?

Молчит солдат. А Петр ругается еще шибче.

Обиделся тогда солдат, говорит:

— Так какое же дело без труда получается?

Подивился Петр на солдата, промолчал. Потом подошел, похлопал по плечу

и сказал:

— Молодец, правду говоришь! Выиграем баталию — не забуду. Быть тебе при

государевой награде.

Только не дожил солдат до награды. Замешкался щуплый солдат,

подвернулся под нос тяжелой ладьи. Бросились товарищи на помощь, да поздно. Придавила

ладья солдата. Прикусил от боли солдат губы, да так и умер без крика и стона.