Не устояли фашисты. Отползли от опасного места. Побежали к своим окопам.

Нет бы Бирюкову на этом бой посчитать оконченным. А он поднялся и вслед за

фашистами.

— Да куда ты! — кричат товарищи.

Не услышал, видать, боец. Несется, кричит:

— Сдавайтесь!

Фашистов много, а он один.

— Сдавайтесь! — кричит. — Сдавайтесь!

Подбежали фашисты к своим окопам. Укрылись. Но не спасли их окопы на этот

раз. Вслед за ними влетел и Бирюков в траншею.

— Рус! — закричали фашисты. — Рус!

Кричат и те, кто спрыгнули только сейчас в окопы, и те, кто в окопах уже

сидели. Не поняли фашисты в горячке боя, что из русских у них в окопе только один

солдат. И Бирюков в той же горячке боя, видимо, тоже не очень понял, что он один.

Увлекся солдат погоней. Влетел в окоп, полоснул автоматом, схватил гранату,

швырнул гранату.

Побежали фашисты. Те, что остались живы, укрылись в других

траншеях.

В это время подоспели на помощь к Бирюкову наши солдаты. Поравнялись

они с окопом. Видят: жив, невредим Бирюков. Стоит в неприятельском окопе,

трофеи считает. Подобрали солдаты трофеи: автоматы, миномет, фашистские

пулеметы — восемь пулеметов одних досталось, — вернулись к своим

позициям.

За свой героический подвиг сержант Бирюков был награжден орденом.

Одновременно ему было присвоено звание лейтенанта.

Поздравляли его товарищи. Радовались успеху. Солдаты всегда солдаты. Любят

солдаты шутку. Обнимают Бирюкова, бросают шутки:

— В окопы вбежал сержантом, выбежал — лейтенантом. Еще два окопа —

майором будешь.

Через день началось наше наступление. Офицером шел Павел Бирюков в

наступление.

ДОВАТОР

В боях под Москвой вместе с другими войсками принимали участие и казаки:

донские, кубанские, терские...

Лих, искрометен в бою Доватор. Ладно сидит в седле. Шапка-кубанка на

голове.

Командует генерал Доватор кавалерийским казачьим корпусом. Смотрят

станичники на генерала:

— Наших кровей — казацких!

Спорят бойцы, откуда он родом:

— С Дона.

— С Кубани!

— Терский он, терский.

— Уральский казак, с Урала.

— Забайкальский, даурский, считай, казак.

Не сошлись в едином мнении казаки. Обратились к Доватору:

— Товарищ комкор, скажите, с какой вы станицы?

Улыбнулся Доватор:

— Не там, товарищи, ищете. В белорусских лесах станица.

И верно. Совсем не казак Доватор. Белорус он. В селе Хотино, на севере

Белоруссии, недалеко от города Полоцка — вот где родился комкор Доватор.

Не верят Доватору казаки:

— Шутки комкор пускает.

И снова:

— Терский!

— Оренбургский!

— Донской!

— Кубанский!

— Уральский!

— Братцы, да он же, считай, забайкальский, даурских кровей казак.

Еще в августе — сентябре конная группа Доватора ходила по фашистским

тылам. Громила склады, штабы, обозы. Сильно досталось тогда фашистам. Пошли

слухи — 100 тысяч советских конников прорвалось в тыл. Успокаивают солдат

фашистские генералы. Отдают даже специальный приказ. А в этом приказе: «Не верьте

слухам! Слухи о том, что в тыл наших войск прорвалось 100 000 кавалеристов

противника, преувеличены. Линию фронта перешло всего 18 000». А на самом деле в

конной группе Доватора было только 3000 человек.

Когда советские войска под Москвой перешли в наступление, казаки Доватора

снова прорвались в фашистский тыл.

Боятся фашисты советских конников. За каждым кустом им казак

мерещится.

Назначают фашистские генералы награду за поимку Доватора — 10 тысяч

немецких марок.

Рыщут любители денег и славы. Ловят в мечтах Доватора. Исчезает, как дым,

Доватор.

Повышают фашисты цену. 20 тысяч марок за поимку советского генерала. Рыщут

любители денег и славы, хватают в мечтах Доватора.

Как гроза, как весенний гром идет по фашистским тылам Доватор.

Бросает фашистов в дрожь. Проснутся, ветра услышав свист.

— Доватор! — кричат. — Доватор!

Услышат удар копыт.

— Доватор! Доватор!

Повышают фашисты цену. 50 тысяч марок назначают они умелому. Лежат без

хозяина эти деньги. Как сон, как миф для врагов Доватор.

Едет верхом на коне Доватор. Легенда следом за ним идет.

НАТАШКА

Среди лесов и полей Подмосковья затерялось небольшое село Сергеевское. Стоит

оно ладное-ладное. Избы словно только родились на белый свет.

Любит Наташка свое Сергеевское. Резные ставни. Резные крылечки. Колодца

поют здесь песни. Калитки поют здесь песни. Басом скрипят ворота. Соревнуются

в крике голосистые петухи. Хороши здесь леса и рощи. Малина в лесах, орешник.

Хоть на возах вывози грибы.

Любит Наташка свое Сергеевское. Речка журчит здесь Воря. Хороши берега у

Бори. Травка. Песочек. Склонились ивы. Рыбий под вечер всплеск.

И люди в Сергеевском тоже особые. Добрые-добрые!

Солнце Наташке светит. Люди Наташке светят. Дарит улыбки мир.

И вдруг оборвалось все, как сон, как тропа над кручей. Кончилась мирная жизнь

в Сергеевском. Опалила война округу. Попало к врагам Сергеевское.

Вступили в село фашисты. Разместились фашисты в крестьянских избах.

Выгнали жителей всех на улицу.

В погребах и землянках укрылись люди. Живут все в страхе, как темной ночью.

До самой зимы, до снега в руках у врагов находилось Сергеевское. Но вот долетела

сюда канонада. Сверкнула радость — идут свои!

— Свои!

Ждут в Сергеевском избавления. Ожидают Советскую Армию. И вдруг обежали

фашисты погреба и землянки. Выгнали снова людей на улицу. Согнали в сарай, что

стоял на краю Сергеевского. Закрыли на все засовы.

Смотрит Наташка: вот мамка, вот бабка, соседи, соседки. Полно народа.

— Чего нас, мамка, в сарай загнали? — лезет Наташка.

Не понимает, не знает, не может ответить мать.

Сильнее слышна за селом канонада. Радость у всех:

— Свои!

И вдруг кто-то тихо, затем что есть силы:

— Горим!

Глянули люди. Дым повалил сквозь щели. Огонь побежал по бревнам.

— Горим!

Бросились люди к дверям сарая. Закрыты двери на все засовы. Даже снаружи

чем-то тяжелым подперты.

Все больше и больше в сарае огня и дыма. Задыхаться начали люди. Не хватает

Наташке воздуха. Пламя ползет к шубейке. Уткнулась, прижалась Наташка

к матери. Ослабла, забылась девочка. Сколько времени прошло — не знает. Вдруг

слышит:

— Наташка! Наташка!

Открыла глаза Наташка. Не в сарае она, на снегу, под чистым небом. Ясно

Наташке — успели наши, пришло спасение. Улыбнулась Наташка и вновь

забылась.

Перенесли ее в дом. Отлежалась, к утру поправилась. А утром побежала

девочка по селу. Как именинник стоит Сергеевское. Запели опять калитки. Запели опять

колодцы. Заговорили ворота басом. Бежит Наташка. Снег под ногами хрустит,

искрится, озорно белизной сверкает. Добежала до речки Вори. Взлетела на кручу.

Остановилась вдруг, замерла. Холм из свежей земли над Ворей. Красная звездочка сверху

вкопана. Дощечка под звездочкой. На дощечке идут фамилии. Смотрит на холм

Наташка. Два солдата рядом стоят с лопатами.

— Кто здесь такие, дяденьки? — показала на холм Наташка.

Посмотрели бойцы на девочку:

— Спаситель здесь твой лежит.

Войны без смертей не бывает. Свобода нелегкой ценой достается.

ТУЛУПИН

Стрелковая рота вступила в село. Правда, не первой. Освободили село другие.

Еще утром бежали отсюда фашисты.

Идут солдаты вдоль главной улицы. Сохранилось село. Быстро бежали фашисты.

Ни сжечь, ни разрушить ничего не успели.

Подошли солдаты к крайнему дому. Дом-пятистенок. Калитка. Ворота. На

воротах написано что-то. Заинтересовались солдаты. Читают: «Прощай, Москва, уходим