Она остановилась и прислушалась. По водоводу до нее донеслись звуки, искаженные из-за многочисленных отражений. Какое-то звяканье, треск, плеск – было трудно разобрать определенно. Она глубоко вздохнула, двинулась вперед, следуя за слабеющим лучом своего фонарика, завернула за поворот – и ударилась головой о трубу.

Охнув от боли, она упала назад, забарахталась и, оглушенная, села в воде на покрытом слизью бетоне. Через несколько мгновений пульсирующая боль стихла, и она осторожно ощупала набухающий желвак у себя на лбу – он был мягким. «Ох. Мать-перемать», – пробормотала она. Затем наступила минутная паника. Фонарик! Где он? В воде разливалось тусклое сияние, словно от фосфоресцирующей рыбы. Она ухватила фонарик неуклюжими от холода пальцами и вытащила его из воды. Он моргнул – раз, другой, третий – и она всхлипнула. Но он не погас.

Она застыла, замолчав и прислушиваясь. Позади нее в темноте раздавался приближающийся громкий плеск. Или это было впереди?

Она встала, помня о трубе у себя над головой, и, не зная, что еще здесь можно сделать, двинулась дальше. Понемногу звуки стали стихать. Исчезающий луч фонарика порхал над поверхностью грязной воды; не раз она видела огоньки желто-красных глаз, маленькие мокрые мордочки, рассматривавшие ее из небольших боковых дренажных каналов, сочащихся водой. Она вполголоса ругалась на них, и крысы разворачивались и плыли прочь. Их голые хвосты извивались в воде, как взбудораженные дождевые черви.

Понемногу она начинала слабеть от холода, ощущая, как тепло утекает из тела под медленным холодным напором воды. Ее неудержимо колотило.

Еще пятьдесят шагов – и ей показалось, что она различает вдали какой-то свет. Выключив фонарик, она обнаружила, что освещения вполне хватает, чтобы позволить ей без помех пробираться вперед по шипящему туннелю.

Водовод немного расширился, так что она смогла выпрямиться, и тут выяснилось, что свет шел сверху: там бок о бок располагались решетка для стока дождевой воды и люк. Свет проходил главным образом через решетку. Он был похож на свет уличного фонаря. Где-то неподалеку прошуршала машина.

Она нашла металлическую лестницу и начала взбираться по скобам, глубоко забитым в сырую бетонную стену, думая: «Вот оно! Наконец-то я выбираюсь из этой вонючей дыры!»

Добравшись до нижней стороны люка, она толкнула его. Он не шевельнулся – даже не дрогнул. Она попробовала еще раз. Люк был закрыт наглухо. Должно быть, это был один из тех люков, что сверху закатаны асфальтом.

Канализационная решетка держалась на болтах – она их видела. «Хотела бы я добраться до того умника, который работал над этой улицей, – бормотала она сквозь стиснутые зубы, спускаясь по скобам обратно в сырую тьму. – Какой, черт побери, прок от люка, если… если…» – Она осеклась, замерев на середине лестницы и метнув взгляд вниз.

В воде внизу двигалось что-то большое, в каком-то ярде от ее ног.

Она прищурилась, вглядываясь в полумрак – ее собственная тень мешала ей рассмотреть это как следует. Она распласталась вдоль стенки, так чтобы свет упал на движущийся предмет.

Это был человек, перемещавшийся по воде, как аллигатор; он появился из туннеля, ведущего к Пепельной Долине – со стороны, противоположной той, откуда пришла Глинет. На нем была насквозь промокшая хлопчатобумажная рубашка и джинсы, на одной ноге был ботинок, другая босая, и он подтягивался на руках, цепляясь пальцами за дно и производя на ходу возбужденные детские звуки – ворковал, и лопотал, и лепетал что-то невнятное. Кожа на его шее показалась ей синеватой; она подумала, что он, должно быть, близок к смерти от переохлаждения.

Но он энергично скользил по воде, направляясь к ответвлению, из которого только что появилась она; здесь он заколебался и приподнял голову, вглядываясь в туннель впереди.

К нему присоединился еще один человек, возникший оттуда же, откуда и он. На этот раз это была женщина. Она шла согнувшись, скрючившись так низко, что ее лицо почти касалось воды. На ней было разорванное платье, мокрые волосы облепляли ей голову и спину и свисали, волочась по грязной воде.

Женщина взглянула вверх, но не прямо на Глинет; похоже, что ее притягивал свет наверху. Ее глаза покрывала молочная пленка.

Она вновь обратила свое мертвенное внимание на отверстие туннеля, воркуя что-то про себя и время от времени хихикая; они с мужчиной ждали бок о бок, вглядываясь с оскаленными зубами в темный туннель.

У Глинет начинали ныть руки. Ее трясло, она с трудом удерживалась, чтобы не стучать зубами. Но она боялась произвести хотя бы какой-нибудь звук.

Появился еще один человек – коренастый парень в белой рубашке и без штанов. Рубашка липла к нему; она видела его голый зад, такой же розовый, как крысиные хвосты. Он двигался в воде, подтягиваясь на руках, как и первый, жалобно поскуливая, как потерявшаяся собака.

Он остановился, припав ко дну рядом с первыми двумя, и они принялись ждать, издавая каждый свои странные звуки, вглядываясь в туннель в том направлении, откуда она пришла.

А затем в отверстии мелькнул луч фонарика. Кто-то что-то сказал – возможно, «Кто там?» – Глинет не расслышала.

Тот, кого она вначале прозвала аллигатором, судя по всему, метнулся вперед, выталкивая себя вверх из воды. Раздался чей-то вопль. Потом последовал выстрел и металлическое эхо; она почувствовала запах пороха, услышала тихое хихиканье. Двое других двинулись в туннель.

«Сейчас», – подумала Глинет, когда из туннеля донесся испуганный крик и звуки ударов. Она спустилась в воду и вошла в тот туннель, откуда появились эти трое.

Едва вступив в воду, она поняла, что вода у ее колен меняет цвет – она темнела, словно ржавея на глазах: бурая, красная. Кровь.

Она услышала, как за ее спиной завопил, словно маленький ребенок, мужчина.

Приостановившись, она взглянула через плечо и увидела в туннеле напротив лицо Дикинхэма, искаженное ужасным пониманием. Он умоляюще протянул к ней руки, потом туннель на мгновение озарила вспышка – он вновь выстрелил, в потолок. Один из этих обхватил его запястье синевато-белыми руками.

Двое мужчин и женщина навалились на него. Нечеловечески быстрыми движениями челюстей они отрывали красные клочья от его шеи и плеч, выдавливали пальцами кровавое желе из его глазницы, сопровождая все это воркованием, поскуливанием и хихиканьем.

Волна слабости и головокружения накатилась на Глинет, это было нечто большее, чем просто ужас, и ее чуть не стошнило. Но это создало бы слишком много шума.

Она отвернулась, углубляясь в себя, чтобы вновь взять себя в руки.

«Страх, ужас – все это просто внутренний ветер, – напомнила она себе, – ветер ума. Пусть он дует – но не позволяй ему унести тебя с собой».

Она решительно побрела вперед сквозь тьму… затем остановилась, пронзенная мыслью: «Сколько их еще там, впереди, ожидает меня?»

В воздухе стоял запах, который она узнала: «Д-17».

Вспомнив о противогазе, она натянула его на лицо, включив режим высокой очистки, и заставила себя двинуться дальше – хотя теперь ей было еще труднее что-нибудь рассмотреть. Она вновь зажгла жалкий огонек фонарика. Двигаться вперед было хорошо, это даже немного согрело ее. Еще дюжина шагов – и она наткнулась ногой на какое-то препятствие – нога заболела. Проглотив ругательство, она пошарила под водой. Это был обломок трубы, трех дюймов [64] в диаметре и около полутора футов [65] длиной. Она инстинктивно подобрала его.

Она двигалась вперед, шепотом читая молитвы; потом ощутила тошнотворное прикосновение к своему колену – она застыла, испугавшись, что это один из безумцев, собирающийся утащить ее под воду, как они это сделали с Дикинхэмом. Это было что-то плотное, но мягкое; внутри угадывался костяк. Сглатывая желчь, она направила меркнущий луч фонарика вниз и увидела труп мексиканца – он плыл по течению, пока не уткнулся в ее ногу. Он лежал на воде лицом кверху, с остекленевшими глазами и мертвенно-белыми губами. На ключице трупа на задних лапках стояла, вглядываясь в нее, крыса, словно собака, выпрашивающая подачку. Глинет увидела рваную рану в том месте, где крыса отгрызла мясо со скулы мертвеца, обнажив кость.