Стивен уже видел этот символ прежде – в сердце своего астрального видения. Та руна, которая была живым существом – символ выглядел так же, как она.

В точности так же.

Ростов, Россия

Мелисса сидела у кровати Аиры в комфортабельной гостинице в Ростове. Снаружи было еще темно, но рассвет близился. Она увидела документы на перевод, которые вызволили Аиру из тюрьмы – они лежали, сложенные, в боковом кармане саквояжа Ньерцы. Надо наконец уничтожить их. Она проговорила короткую молитву, прося о том, чтобы другу Арахи в правительстве, который был тайным суфием, не пришлось заплатить за эти документы своей жизнью.

Ньерца сделал несколько звонков соратникам по Кругу, которые устроили так, что частный грузовой самолет ждал их сразу же за иранской границей. Оттуда они добрались до Каспийского моря и затем к северо-западу, в Ростов. Мелисса хотела найти больницу в Иране, но Араха предостерег ее, что среди иранских чиновников было слишком много коррумпированных лиц, которые могли за вознаграждение добиться их экстрадиции обратно в Туркменистан, поскольку с этого момента они находились в розыске. Она всю дорогу беспокоилась, что Айра может в любой момент умереть от внутренних повреждений. Но Айра, накачанный снотворными, спал в грузовике и в самолете до самого Ростова.

Ньерца не казался обеспокоенным. Он завершил свою миссию. В конце концов, подумала она с горечью, Мендель вернулся к ним. Именно из-за этого они отправились в Туркменистан: чтобы уничтожить личность ее сына, вновь пробудив к жизни его предыдущее воплощение.

Больница была переполненной и запущенной. Рентгеноскопия показала отсутствие у Аиры угрожающих жизни повреждений или серьезных внутренних кровотечений – всего лишь сломанная ключица, небольшое сотрясение мозга, разбитая коленная чашечка, несколько дюжин сильных ушибов, несколько выбитых зубов – и было решено перевезти Аиру куда-нибудь, где он смог бы чувствовать себя более комфортабельно. Куда-нибудь, где поспокойнее.

Теперь единственными звуками, которые она слышала, было хриплое дыхание Аиры, шипение самовара, голоса людей, разговаривающих с Маркусом за чаем в соседней комнате. Никто из них толком не спал, но старый дервиш и Ньерца уже встали и разговаривали. И Маркус.

Маркус.

Мендель.

Голос мальчика, слова незнакомого взрослого мужчины. Она с трудом могла находиться рядом с ним.

«Они лгали мне, – гневно подумала она. – Они знали, что должно будет произойти с Маркусом». Им нужно было, чтобы сознание Менделя вернулось к ним полностью, и они принесли в жертву ее ребенка. Они могли бы, если бы захотели, сказать, что Маркус всегда был Менделем – что он просто забыл это. Они могли бы сказать: то, что он был Маркусом, было своего рода амнезией – потерей памяти, которая теперь просто восстановилась вновь.

Но что-то умерло в тот день в пещере.

Она отодвинула прядь волос с глаз Аиры; он пошевелился в своем наркотическом сне и застонал. Каждое движение причиняло ему боль, даже во сне: он был сплошной массой синяков. Им удалось влить в него немного бульона, и доктор сделал ему укол витаминов. Но он не мог есть твердую пищу. У него слишком распухло лицо и было слишком много выбитых зубов.

– Мой бедный глупый муж, – прошептала она. – Почему ты не остался дома?

Она слышала речь Маркуса из соседней комнаты: он говорил сдержанно, обдуманно и серьезно. Вся невинность была выжжена из его голоса.

Ей еще повезло, что Айра остался жив. Он вынес лишь один день пыток; во многих странах заключенных пытали снова и снова, заставляя их выносить несказанные мучения. Странно думать, что этот изломанный человек подле нее отделался легко.

«Как он перенесет это испытание?» – думала она. Он был чувствительным – никто не был более чувствительным, чем. он, – но во многих отношениях он мог быть и твердым. Его» израненное детство, конфронтация с демонами, человек, которого ему пришлось убить в тот день, монстр на крыше их дома – все это укрепило его. И к тому же он имел счастливую возможность учиться у Йанана; возможно, он оказался способен сохранить какую-то часть себя в неприкосновенности, что-нибудь, на чем можно было строить дальнейшую жизнь. И все же… только посмотрите на него!

Мир убедили, насколько возможно, забыть о демонах, замутить память, исказить правду. Что же еще, думала она, было так же подавлено под психическим влиянием Несомненного на протяжении истории человечества? Возможно, некоторые из демонов вторгались в наш мир и раньше – под той или иной личиной, и возможно, тогда человечество так же заставили забыть об этом.

Болезни расползались по миру – болезни человеческого тщеславия, эгоизма, похотей и жестокостей – и сейчас было хуже, чем когда-либо.

«Может быть, – подумала она, и прилив отчаяния исторг слезы из ее глаз, – может быть, мы проигрываем эту битву. Может быть, мы уже потеряли наш мир». Так же, как она потеряла своего сына.

Батарея под окном зашипела, привлекая к себе ее взгляд, словно шепча ей: «Посмотри сюда».

Она посмотрела в наполовину зашторенное окно на четкие контуры домов, на контрастирующий с ними собор, стоящий среди них. Купол и византийский крест православного собора, освещенные сзади рассветным солнцем, казались вырезанными из черной бумаги. Она смотрела, как сияние нарастает, одаряя объем собора патиной розового и золотого. Многоэтажные здания вокруг начали казаться просто занимающими место, незавершенными архитектурными идеями; но церковь была неизменной, как полностью воплощенный замысел.

Она ощутила проблеск надежды – и в этот момент вошел Маркус.

– Мел… Мать, как он себя чувствует?

– Он спит.

– Хорошо. Хорошо. – Мальчик неловко топтался в дверях, глядя на нее. Глядя на нее, как глядел бы взрослый, желающий помочь, но не знающий толком, как это сделать. Не как ребенок, нуждающийся в ласке. И тем не менее единственное, что могло бы ей помочь, – это увидеть перед собой ребенка, нуждающегося в ласке.

– Лучше дать ему поспать, – хрипло проговорила Мелисса. – Я посмотрю за ним.

– Конечно. Хорошо. Да. – Маркус прочистил горло, помялся и вернулся обратно в кухню.

Она склонилась над своим мужем, прижалась лицом к его груди и разрыдалась, сжав голову руками.

Спустя мгновение звук дыхания Аиры изменился, и она ощутила на своей голове его ладонь, гладящую ее волосы, утешающую ее.

Пепельная Долина

Глинет почувствовала новый приступ боли и особую влажную теплоту. Она сказала:

– Мне нужно остановиться.

– Мы уже приехали, – ответил Дикинхэм, останавливая водородный «хаммер» у грязной стройплощадки. Был поздний вечер, небо низким, струйки тумана смазывали очертания бурого деревянного строительного вагончика в конце гравийной дороги, где две новые дороги из Пепельной Долины сходились углом. На настоящий момент здесь не было сделано ничего. Площадка пустовала. Кроме вагончика, стояла лишь пара неподвижных, заляпанных грязью бульдозеров, большой фургон и кабинка биотуалета.

– Я только забегу в уборную, – сказала Глинет.

Дикинхэм взглянул на нее искоса, словно колеблясь, давать ли ей разрешение, что она сочла странным, но затем кивнул. Она выбралась из машины и заковыляла по грязи. Она кинула взгляд на Пепельную Долину. Над ней поднимался дым. Это выглядело как большой пожар, а может быть, и два. Странно, что не было слышно сирен. Впрочем, они ведь перекрыли все дороги к Пепельной Долине.

Она вошла в ярко-голубую пластиковую кабинку, чувствуя вяжущий запах химикалий и густое зловоние фекалий. Она закрыла за собой дверь, открыла сумочку и достала тампон.

Обычно месячные приносили ей ободрение. Хотя это был конец ее цикла, это значило, что она еще может иметь детей. Когда-то она хотела этого. Но сегодня у нее было беспокойное ощущение, что это было нечто вроде маленькой смерти внутри нее.

«Это все смерть, затопившая долину», – подумала она, закончив и натягивая джинсы. По пути сюда им пришлось объехать двух мертвых оленей и полдюжины мертвых собак.